Это был 79-й, быть может, 80-й год. Моя первая опера «Эй, королева!» только что была поставлена в Казанском оперном театре, и начиналась уже запись ее на фирме «Мелодия». Я искал исполнителей и испытывал довольно большие затруднения, потому что партии были сложные и далеко не всякий певец мог бы с ними справиться. Я раскладывал эдакий «мысленный пасьянс», отметая одного исполнителя за другим. И только по поводу одной партии у меня не было сомнений. Я твердо знал, что королеву должна петь только Нина Бродская. Другой исполнительницы я себе не представлял и даже не пытался искать. Нина идеально подходила для этой роли и по голосу, и по технике, и по актерским данным, и по великолепному юмору, который (и в этом я абсолютно убежден) не просто ей присущ, но составляет неотъемлемую часть ее натуры. Помню, когда я пришел к ней и начал показывать оперу, она с ходу подхватила мелодию основной арии королевы и запела так, будто не я, а она сама сочинила эту музыку. С ней и репетировать-то не надо было. Можно было сразу выходить на запись. Однако… спустя несколько дней Нина вдруг сообщает мне, что она не может взяться за эту работу. Я ничего не мог понять и начал допытываться: как, что и почему? Я долго ее терзал и наконец она сказала, что уезжает в эмиграцию.
Я был ошарашен, растерян и не только потому, что летела ко всем чертям уже спланированная запись, а еще и потому, что мы все, и композиторы и публика, теряли эстрадную звезду высшего класса, которой к тому времени Нина уже была. Это был шок. Потрясение. Но, учитывая все происходившее тогда в стране, ситуацию долго «вычислять» не пришлось. Это было вынужденное решение. Единственно возможное. Но как было бесконечно жаль, что не придется уже увидеть на сцене эту веселую, миниатюрную девчонку и услышать ее великолепный голос!
Прошло несколько лет. Я сам уехал из СССР и здесь, в Америке, встретился, конечно, с Ниной. Все свое она сохранила при себе. И голос, по-прежнему свежий и яркий, и неиссякаемое чувство юмора, хотя жизнь в эмиграции ей, как и всем нам, давалась нелегко.
Времена поменялись. Бродская снова появилась на российской эстраде и была с восторгом принята публикой. Она поет все, что хочет. Особенно это касается тех самых еврейских песен, которые запрещали, за которые ее преследовали и в конце концов выжили из страны. Ее творчество обогатилось. Она сочиняет музыку и стихи, записывает свои песни на дисках.
И вот теперь книга. Это еще одна, новая грань ее творчества. Надеюсь, что книга подарит читателю радость и теплоту общения с ярким и остроумным человеком — Ниной Бродской.
Илья Катаев, композитор, лауреат Государственной премии СССР
Если вы вдруг вспомните название следующих песен, то вспомните и мой голос, а значит, и меня, потому что я была их первой исполнительницей.
* * *
«Любовь-кольцо» из кинофильма «Женщины» — музыка Я. Френкеля, стихи М. Танича.
«Август» — музыка Я. Френкеля, стихи И. Гофф.
«Как тебя зовут» — музыка В. Гамалия, стихи М. Танича.
«Если ты словечко скажешь мне» — музыка Б. Савельева, стихи М. Плецковского.
«Разноцветные кибитки» — польская песня.
«Одна снежинка — еще не снег» — музыка Э. Колмановского, стихи И. Шаферана и Л. Дербенева.
«Буратино» из кинофильма «Приключения Буратино» — музыка А. Рыбникова, стихи Ю. Энтина.
«Кто тебе сказал» — музыка В. Добрынина, стихи Л. Дербенева.
«Сан-Саныч» из пластинки «Как прекрасен этот мир» — музыка Д. Тухманова, слова Вериго.
«С любовью встретиться» из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию» — музыка А. Зацепина, слова Л. Дербенева…
И многие, многие другие песни.
Ваша Нина БродскаяГЛАВА I
«Я родилась в обычной еврейской семье…»
Мне иногда кажется, что моя жизнь — извилистая и крутая дорога, по которой мне приходится все время бежать и бежать. Временами, не удержавшись, — я падаю, а поднявшись — снова бегу.
Кого-то нашли в капусте, кого-то принес аист, а я родилась в обычной еврейской семье, отец мой был музыкантом, а мама — домохозяйка. Судьба моих родителей была не из легких. Отец вырос в многодетной семье, где голод и холод были постоянным и обычным явлением. В 12 лет он стал воспитанником одной из воинских частей, его называли «сын полка». Позже отец начал играть в военном оркестре, поступил в музыкальное училище при Московской консерватории и вскоре женился на моей матери. А потом началась война. Отец уезжает на фронт, откуда с войсками МВД попадает в Тегеран. Как известно, в Тегеране в 1943 году состоялась Международная конференция, на которой встречались главы великих держав — И. Сталин, Т. Рузвельт и У. Черчилль. Отец играл в военном взводе и оказался свидетелем этой встречи.
Мама родилась и воспитывалась в семье слепых родителей. Детство ее проходило в постоянных заботах — как прокормить семью, где-то что-то продать и заработать на хлеб. Уже в 6–7 лет с самого раннего утра она уходила с бабушкой торговать, а возвращалась к ночи. В моего папу она влюбилась, когда ей было 13, а ему 17 лет. Они поженились, и у мамы вскоре родился мой брат Леня.
Мои дед и бабка по материнской линии были очень добрыми и, конечно, бедными людьми. Говорили, что дед Арон слепым был с детства, а бабушка ослепла в результате заболевания «черной оспой». Кто-то их свел вместе. Так они и стали жить, а потом появились трое детей.
Дед часто любил сидеть на кухне, слушая радио и перебирая пальцами какую-нибудь книгу. Говорят, что слепые люди видят пальцами, это правда. Дед был абсолютно лысый, с большими седыми усами. Многие его называли Буденным.
У меня была и есть сестра — двоюродная сестра Поля. В отличие от меня она росла очень слабой, хрупкой девочкой, которую то и дело обижали дворовые мальчишки, и она мне каждый раз жаловалась. А я ее защищала. Кончилось это тем, что стоило мне появиться у нее во дворе, как все ребята разбегались по домам. Когда Полине было лет 17–18, она вышла замуж, у нее появился маленький ребенок, и жила она тогда вместе с моей бабушкой. У Поли были свои заботы, а бабушка пребывала не в лучшем настроении. Однажды, когда Поли не было дома, мне позвонила бабушка и сказала, как бы жалуясь на Полю: «Ниночка, ди ферштейст ов идиш?» Что по-русски означало: «Ты понимаешь по-еврейски?» Самое смешное — это то, что моя бабушка была из Польши. Она разговаривала по-русски, как я по-татарски, мешая еврейский, русский и польский языки, а когда ругалась нецензурно, то у меня складывалось впечатление, что она до конца не понимала значения этих слов. Так вот, моя бабушка говорит мне: «Дайн швестр Поля — а за курве, а за блядь! Зи эт мир а зой издевается». По-русски это значило: «Твоя сестра Поля… она надо мной так издевается!» И при этом бабушка меня спрашивала, понимаю ли я по-еврейски? По-моему, и без того понятно! Услышав эти изречения, я выронила ложку из рук и начала хохотать. На следующий день я рассказала об этом кому-то из «Москонцерта», где я в ту пору уже работала, и через несколько дней эти фразы стали летучими: половина артистов «Москонцерта» повторяла их. Что касается моей другой бабушки по линии отца, то первые мои воспоминания о ней относятся к тому периоду, когда мне было два года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});