Сергей Юрьевич Соколкин
Соколиная книга
О себе
1
Я – поэт. Этим и Не интересен (привет Маяковскому). Не интересен ни нашему времени, ни горячо любимой Родине, ни потерявшим инстинкт самосохранения соплеменникам и согражданам. Они больны и теряют жизненные соки.
В отличие от большинства современных, особенно продвинутых (модернизированных) стихотворцев я не играю в литературу (не пишу манифесты, не устраиваю скандалы), я её делаю. Живу Поэзией и дышу Ей. Творю свой Миф.
2
Никого не желая оскорбить, руководствуясь только Любовью, исхожу из того, что Россия (как идея, как особый субстат и оплот духовности) – это Пуп земли, Центр мироздания и Ноев ковчег современной погибающей цивилизации (где каждой твари по паре). И еще, – у нас самые лучшие люди. Хоть и других не любить у меня нет оснований. Если бы считал по-другому, уехал бы, наверное, к … (куда глаза глядят).
3
Любимыми моими поэтами всегда были Есенин, Маяковский, Пастернак и П.Васильев. Очень тепло относился и отношусь к Блоку, Цветаевой, Гумилеву, В. Хлебникову. Ценю, но без особой сердечной искры, большого мастера – Мандельштама и ранние стихи Бродского. А последней моей пожизненной любовью стали – Ю.Кузнецов, Н.Тряпкин и Б. Примеров. Остальные живы, про них молчок… И дай Бог им здоровья!
Не любил никогда и не люблю – всяческих иронистов, пересмешников, маньеристов, пост– и прочих – модернистов, языкопоказывателей, – всю эту внешне бурлящую накипь.
Может быть вирши данных стихоплетов и вызывают у кого-то смех и выпрямление извилин, но это не имеет никакого отношения к поэзии в целом и к русской литературе в частности. Все-таки поэтическая мысль отличается от обыкновенной своей Божественностью, близостью к постижению Жизни и Смерти. Поэзия – это то, что не скажешь прозой. Да и любовь к Отчизне – не последнее дело…
4
Еще я никогда не любил «лапшу на ушах», слово «прикольно» и Петросяна.
5
Как гражданин России и ее верный сын с покорностью принимаю кличку «почвенник», поскольку традиция – это единственная основа для построения Нового Мира (реального или поэтического). Но как человек, работающий в языке (а не показывающий язык публике), развивающий этот язык, изменяющий, трансформирующий русский стих сообразно современным реалиям и моим представлениям (глубже разбирать – дело критиков), считаю область своего служения и своего применения – «новаторским традиционализмом», а себя соответственно – «продвинутым почвенником».
6
Вырос я в советской коммунистической среде (по деду – генералу Советской армии), русский по крови, интернационалист по окружению и воспитанию… Жил в большом промышленном городе (Свердловске). Корневой реальной России не знал и не догадывался до поры до времени, что таковая вообще существует. Искренне верил во всё, чему учили в школе (Ленин, Сталин, Хрущев…).
Но, видимо, предки мои (да и многие окружающие) хоть и были людьми советскими, были внутренне глубоко русскими и православными. И – травимый много лет – во мне стал зарождаться здоровый великодержавный дух. Я начал много читать, обретать Веру, стал сам себя учить России (стих «Я учу себя русской душе»). Я научился по-русски думать, по-русски поступать, по-русски дышать.
К русским песням, былинам и сказаниям пришел я от песен советских, песен «Машины времени» и Окуджавы, песен Высоцкого, которого очень любил и знал наизусть. Полностью русским и державным осознал себя только в Москве, став студентом Литературного института и переварив в себе перестроечную кашу из Ельцина с Горбачевым, собственных арбатских выступлений и впервые взятых в руки книг «русского космиста» Федорова, выдающегося фольклориста Афанасьева, Бердяева, князя Е.Трубецкого и многих других… Я осознал одну простую вещь, здесь в России, в преддверии глобальных войн и катастроф, если мы хотим выжить, мы должны стать единым Народом (и не только горизонтальным – географическим, но и вертикальным – историческим).
Каждый должен понять,если здесь ты, – значит русский,а иначе хана – вам и нам, и…паханам…
Я счастлив, что в 1992 году в мой мир вошел Владыка Иоанн – Митрополит Санкт-Петербуржский и Ладожский, благословивший меня и молившийся за меня в самое трудное время моей жизни.
7
Особняком в моей поэзии стоят стихи о любви. «Это, – как писала обо мне в МоЖ в 1994 году Жанна Столярова, – очень редкий в наши дни жанр мужской любовной лирики». Жанр, практически вымерший в наши дни. Проникновенная открытость сердца. Боль, моление о пощаде – на глазах у публики. Там нет Мифа, нет легенды, есть чувство и Образ. Русская поэзия, особенно любовная, пишется кровью.
В этом я весь – русский поэт Сергей Соколкин. Этим и Не интересен.
АвторУ меня на тюрьме
Посвящается Галине Гагариной
* * *
Я не сторож брату своему.И не брат я сторожу тому,кто стрелял на соловьиный шорох,кругом первым сделав Колыму.
Я не сторож брату твоему,что поверил в гордую войну.И стрелял на Север, Юг и Запад,доверяя Богу одному.
Просто брат я брату своему,просто честь не подчинить уму,просто он тогда меня не выдал…И теперь мне трудно одному.
Я не сторож брату своему.Приглашаю всех на Колыму…
Я в Москве люблю ходить на небо,а еще – в Бутырскую тюрьму…
30 ноября 2008
* * *
Во сне пройдусь по коридорамБутырки,гулким, как столетья,пущу свой голос на простореи загляну в глазок – «сто третьей».
Забытые увижу лица, —свое —с вершины лет и боли…И голос мой взлетит, как птицана выстрел, —плакаться о воле…
Проснусь – на ощупь —в пледе мятом.В поту.И, выпив теплой водки,сползу подкошенным солдатомв сон,как в окоп, – глухой, короткий.
А там настигнет голос-эхо,лихую растревожив дрему.И скажет буднично и тихо:– Ну что ж, привет,ты снова дома.
15 сентября 2008
* * *
У меня на тюрьме вольный ветер живет,по твоим волосам он поземку метет.Он печали метет по крутым берегам.И взбегает искра по точеным ногам.И бенгалом горят мои черные дни,осыпаясь на русские плечи твои.И я вижу, как воздух прессует гроза.И вскипают рассветы в заветных глазах.И судьбу я рисую на мокром песке,на зеленой,к глазам подступившей тоске.
23 июня 1993
* * *
Меня стерегла лишь кручинушка-доля,когда мне служивый надежду принес.Запиской твоей ворвался ветер воли,как – взаперти обезумевший – пес.
Что можно любить так,страдать можно столько,не ведал мой разум до этого дня.Мысль о тебе воет бешеным волком,как – взаперти обезумевший – я.
23 июня 1993
* * *
Воспоминанья о тебенакатывают то и дело,как то, куда ты так хотела, —из детства море.Но в судьбе
уже наметился разломмеж нами и извечным морем.Твоя ладонь, как старый дом,рассечена морщиной горя.
Твоя рука в моей руке.Моя судьба в твоей ладони.Мы тянемся друг к другу,стонем.И строим замки на песке.
23 июня 1993
В тюрьме
А мы нарушили заветыи не послушались людей.Но мир, сживая нас со света,не одолел души твоей.
Святая дьявольская силав ней святотатственно жила:днем по пятам за мной ходила,а ночью душу стерегла.
Твой образ сквозь прогорклый воздухв мое вплетался естество.И я в слепой ночи беззвезднойлепил и приближал его.
Тебя я всю в истоме соннойбессонною ласкал рукой —на потной простыне казенной,уже измятой подо мной.
Ладони утопали в теле,и с губ стекал любовный сок.И лишь глаза в глаза глядели,и лишь сердца считали срок.
И, своего дождавшись часа,тонули в небе ты и я.И долго плакали от счастьяво тьме земного бытия.
26 июня 1993
* * *
Все забыл: твои косы и платье…Но, привычную душу губя,за стеной, за бедой, за распятьемнаконец обретаю тебя.
Бездна духа и вечные звездыне смущают тюремный покой.И прогорклый, прохарканный воздухвесь пропитан твоей чистотой.
И в стенах вековых казематов,где Емелька главою поник,вижу я в потном вареве мататвой пречистый страдающий лик.
О себе уже не беспокоясьи о воле не плача ничуть,я судьбе своей кланяюсь в пояс,твое имя шепчу и молчу…
1 июля 1993
* * *
На губах, овдовев, отцвели поцелуи,как застывшие бабочки канули в прах.И святится в слезе,на ресницах танцуя,твое долгое имя на звонких ногах.
Остальное лишь тлеет и в памяти тонет.И глаза наливаются небом седым.Лишь, за воздух хватаясь,упрямо ладонивспоминают родное и близкое им.
И я слышу твой голос в тюремном оконце,сбереженный, как ржавого хлеба ломоть.И сквозь щели в душе незнакомое солнценаполняет печалью притихшую плоть.
И становится странно-легко,и, немая,песнь о волюшке с губ отлетает, как дым.И друг к другу мы рвемся,судьбу принимая,всё как есть понимаеми в стену глядим.
2 июля 1993
* * *