СЕРГЕЙ ТРАХИМЁНОК
ПО СЛЕДАМ ТАМАНЦЕВА
Часть первая Запад-Восток
— Ваши документы, — сказал мне сержант-крепыш, намётанным глазом выделив меня из толпы пассажиров. Невольно подумалось: да, не очень ласково встречает гостей Москва. Хотя я понимаю, сам виноват. Сознавая, что мне предстоит долгая дорога, а в ней и иголка тяжела, я взял с собой небольшую сумку, куда положил смену белья, бритвенный прибор и диктофон. Оделся тоже по-походному: джинсы, на ногах кроссовки, на голове панама защитного цвета, а пространство между джинсами и панамой сокрыто футболкой камуфляжной раскраски и серым жилетом.
И хотя во мне трудно признать «лицо кавказской национальности», — документы проверяли уже дважды. Первый раз — на Белорусском вокзале. Второй — у авиакасс, куда я приехал, чтобы купить билет на самолёт до Новосибирска. Но если на Белорусском милицейский патруль сначала представился, а уж потом попросил предъявить паспорт, то околовоздушная милиция была более бесцеремонна. Сержант повертел паспорт в руках, потом повернулся и пошёл прочь, но вдруг, будто вспомнив о чём-то, быстро возвратился назад, сунул паспорт мне в руки и, не говоря ни слова, направился далее, оценивая потенциальных пассажиров взглядом высшего судии.
Добравшись до Ясенева, я попал в район, где на меня смотрели не так подозрительно, и это вселяло надежду на более спокойное пребывание в столице.
Весь день я пробыл у своего друга и коллеги. Мы о многом переговорили, вспоминали всех однокашников и преподавателей. И конечно, я пожаловался ему на негостеприимность московской милиции. На что мой бывший коллега сказал:
— Не хрен выряжаться так, война идёт…
Что я мог ему возразить?
* * *
Я летел работать с одним из прототипов романа Богомолова и, прощаясь с другом в аэропорту, попросил его связаться с коллегами в Минске и уточнить информацию по некоему Коловратову. По непроверенным данным, он разжалованный майор «Смерша».
— До этого он, предположительно, участвовал в операциях «Смерша» на территории современной Беларуси.
— А на Востоке почему осел?
— Спроси что-нибудь полегче. Впрочем, я тебе смогу всё объяснить по возвращении.
* * *
Всего через три с небольшим часа Ил-86 доставил меня из столицы России в Толмачёво — аэропорт неофициальной столицы Сибири, и, получив багаж, я взял такси и приехал на улицу Сибирскую, 17.
— Привет, дядь Серёж, — сказала мне повзрослевшая за прошедшие годы нынешняя хозяйка квартиры Соня Самохина. — Тюфячок вас ждёт. Можете спать хоть до обеда. Если будете уезжать — ключ отдайте соседке слева. Мы с девяти на работе. Помните соседку слева?
— Помню.
— Да, кстати, как там в Белоруссии?
Деловой стиль общения современной молодёжи.
— Потом расскажу, — сказал я и пошёл в комнату, где меня ждал расстеленный на полу матрасик, который почему-то назывался тюфячком.
Выспавшись, я позвонил на киностудию. Приятный женский голос ответил, что директор задерживается, но к обеду обязательно будет.
— Распрекрасно, — произнёс я вслух, — к обеду я доберусь до киностудии.
Без четверти два я был на киностудии. Директор появился с шестым радиосигналом, извещающим о конце обеденного перерыва.
Перед выездом из Минска я звонил ему по телефону и в двух словах изложил цель своей поездки. Поэтому директор, как человек деловой, начал с главного:
— Ты привёз заявку?
— Нет, — ответил я, — до заявки ещё далеко.
— Ты полагаешь, что этот человек мог умереть?
— Всё возможно.
— Но это не беда для кинематографа, тем более документального, есть материалы, свидетели…
— Так-то оно так, но…
— Напрасно сомневаешься. Москва уже требует заявок и сценариев к будущему юбилею Победы. Пока заявим, пока они утвердят…
— Съезжу, посмотрю, а на обратном пути всё детально обсудим. Заявку ведь недолго написать.
— Как знаешь, — сказал директор. — Ты не обедал?
— Я недавно завтракал.
— Это не важно, пойдём, у меня есть бутерброды и кофе.
— Я пью чай.
— Найдём и чай. Для гостей можно чего-нибудь и покрепче, а мне нельзя, я на работе.
Перебрасываясь подобными фразами, мы прошли в комнату за кабинетом, директор открыл холодильник и стал доставать ингредиенты к бутербродам, с некоей мужской эстетикой разложил их на столике на салфетках, затем заварил чай и спросил:
— Ну, как там у нас в Белоруссии?
* * *
На другой день меня ждали сплошные огорчения. Во-первых, в сумке почему-то не оказалось диктофона, а во-вторых, из Красноярска в Благовещенск не оказалось билетов на самолёт, и пришлось ехать проходящим поездом, который отправлялся только поздно вечером.
В купе, на которое указал мне проводник, спали три закутанные в одеяло фигуры, определить их пол и статус, как говорили мои коллеги-следователи, не представлялось возможным. Я забрался на верхнюю полку и попытался заснуть, дав себе обещание утром привести в порядок свои мысли и тщательно спланировать то, для чего я поехал на Дальний Восток за семь тысяч километров от Беларуси.
Коловратов
Лесок, в котором притаилась группа, только-только стал покрываться листвой, и надёжно спрятаться в нём было ещё трудно. Однако за сутки в сторону леса ни со стороны города, ни от просёлочной дороги не прошёл ни один человек, и «опасность демаскировки могла возникнуть только теоретически». Так заумно мог оценить ситуацию только нынешний командир группы.
— Теоретически, — произносит шёпотом Коловратов, — теоретически…
Слово не вызывает у него никаких ассоциаций. «Умные все больно», — думает Коловратов, которому иногда кажется, что его товарищи специально употребляют разные мудрёные слова, чтобы подчеркнуть разницу между собой и им.
Коловратову хочется курить, но командир группы проверил лично, чтобы никто из бойцов не брал с собой ни махорки, ни трофейных сигарет.
Командир любит порядок, его фамилия Граббе. Впрочем, это скорее всего не настоящая фамилия, а псевдоним. Наверное, он получил его потому, что в совершенстве владеет немецким: говорит без акцента и документы на немецком читает, как на родном.
Наступила ночь. Граббе выставил двух дозорных. Всё это означало, что все остальные могут немного покемарить. Правда, сон в тылу врага — это даже не сон вполглаза и вполуха. Это бред какой-то. Вроде и спишь, но всё слышишь. Наверное, подсознание, опять же выражение Граббе, не позволяет отключиться полностью, чтобы, упаси Бог, не «уснуть навсегда».
Спустя час Коловратов слышит какое-то оживление, затем приглушённые голоса, чья-то рука толкает его. Это Трошин, впрочем, Трошин ли он на самом деле, Коловратов тоже не знает, возможно, и это выдуманная фамилия. Группа комплектовалась из кадровых «смершевцев» и прикомандированных военных, которые по каким-то признакам попали в поле зрения контрразведки и были привлечены для проведения операций.
— Пришёл, — говорит Трошин и идёт дальше, где спит ещё один боец.
Командир о чём-то перешёптывается с мужчиной в бесформенном брезентовом плаще. Это и есть тот, кого группа ждала последние сутки, — агент из местных жителей.
Коловратов не слышит, о чём говорит с ним командир, но догадывается, какое он примет решение. На базе они неоднократно отрабатывали комбинацию, которую сегодня надо будет провести в реальности. Правда, к тренировкам большинство бойцов относилось с прохладцей. В группе почти все в действующей армии чуть ли не с первых дней войны, и играть в войнушку понарошку считается «западло» и даже аргументы Граббе, что это может когда-нибудь спасти им жизнь, не принимаются во внимание.
Тактика нападения проста, как берёзовые чурки, которыми когда-то молодой Коловратов топил печку в доме своей матери в Сталинске. Несколько бойцов группы затевают кутерьму возле какого-нибудь охраняемого объекта, отвлекая силы гарнизона, а основная часть решает главную задачу. Так, скорее всего, будет и на этот раз.
Продвигаясь по маленькому аккуратненькому городку, они достигли комендатуры. Командир глянул на часы. До условленного времени надо было немного подождать. Коловратов мельком увидел лицо местного. Он был бледнее смерти. Его можно понять — человек сейчас между двух огней. Не успел вовремя уйти — тебя и твоих родственников ликвидируют немцы. Пройдёт неудачно операция — попадёшь под подозрение у своих.
— Твою мать, как тяжело переносится эта неопределённость, — думает Коловратов. К тому же невыносимо хочется курить. Прав Граббе, нужно бросать это занятие совсем, а не только на время операций.
Где-то на окраине раздаётся взрыв гранаты, ему вторят автоматные очереди.
— Уже веселее…