Лесли Риис
Про коалу Ушастика, черепаху Сарли и Карроинги-эму
Про коалу Ушастика
ВЕСЕННИЕ ЛИСТЬЯ
Пришла та самая пора, когда деревья одеваются листвой: зеленые почки лопаются, и из них в сиреневой тени ветвей появляются красновато-коричневые, янтарные и рубиновые крохотные вестники весны. Наступает счастливейший на свете час рождения нежной, со сладким запахом листвы.
Ушастику было уже несколько месяцев от роду, когда он впервые высунул голову из материнской сумки. И… зажмурился Всё кругом блестело золотом. Он глянул вверх. Оказалось, что он высоко на дереве. Над головой сияло небо. А вокруг были ветки на которых, чуть дрожа, покачивались листья. Он посмотрел вниз. Ой даже голова закружилась – как далеко земля!
И он так напугался, что спрятался опять в сумку и не вылезал из нее целых два дня.
Но вот его охватило беспокойство. Ему вспомнились молоденькие листья, похожие на опущенные остриём вниз стрелочки их душистый аромат, и ужасно захотелось рассмотреть их поближе.
«Хватит сидеть в сумке», – сказал он себе. Ему надоело жить на одном молоке. Когда-то он был величиной всего с фасолину голый, слепой, беспомощный. А теперь стал пушистым, подвижным ростом в семь дюймов[1].
– Да, мама, пора мне выбираться из сумки!
К его удивлению, мать сама помогла ему вылезти. Но вскарабкаться на ветку не позволила.
– Нет, нет, – сказала она ему, – подожди. Ты ещё не готов к этому, сынок!
И, взяв на руки, прижала к груди, чтобы глаза его тем временем привыкли к свету, тело – к ветрам, а уши – к лесным звукам. С соседнего дерева, приветствуя появление нового обитателя леса, переливчато заголосили медоеды, застрекотала болтунья-сорока, захохотала кукабарра, затрещала трещотка.
Ушастик со страху вцепился в мать, но она вовсе не рассердилась. Мех у неё был густой, длинношёрстный, пушистый, а его пальчики были как раз приспособлены для хватания. Ушастику не терпелось сделать многое, но прежде всего попробовать на вкус те тёмно-красные листочки, что блестели на кончике веток. Но нет! Ещё несколько дней, когда он чувствовал голод, он должен был, засунув голову в материнскую сумку, довольствоваться молоком. А насытившись, развлекался, докучая своей матери тем, что лазил по ней – через голову по носу спускался на грудь, – цепко держась за её мех чёрными когтями.
Больше всего ему нравилось сидеть у неё на спине. Прямо дух захватывает, когда ты так высоко над веткой, на которой пристроилась мама!
Утомившись от миросозерцания, он принимался зевать: ему хотелось спать.
И тогда мать – её звали Пушистые Ушки – брала его на руки, и он засыпал, положив головку ей на грудь.
Но ни ночью, ни днём у них с мамой не бывало долгого сна. Не проходило и часа, как они просыпались от голода. Мать карабкалась дальше по ветке, пока не натыкалась на новый пучок сочных эвкалиптовых листьев. Лапкой она притягивала их к себе и с жадностью принималась жевать, начиная со стебля и оставляя нежную стрелку напоследок. Защёчные мешки помогали ей лучше пережёвывать пищу.
А юный Ушастик тем временем пристраивался у неё на спине и тоже пытался схватить листья. Мать следила, чтобы и ему кое-что досталось. Попадались не только молоденькие красновато-янтарные, нежные и сладкие на вкус стрелочки, которые ему нравились, а порой и прошлогодние, жёсткие, словно окостеневшие, какого-то серовато-зелёного цвета.
– Подожди, пока я сам начну срывать листья, – злился Ушастик. – Тогда буду есть только самые молоденькие!
– Тэч, тэч! – строго останавливала его мать и легонько шлёпала.
Вскоре Ушастик стал понимать, какое огромное дерево служит им убежищем. Теперь он ясно различал громадные, тянущиеся вверх сучья, с которых под палящими лучами солнца местами слезла кора, и голая, растрескавшаяся древесина казалась мёртвой на фоне яркого неба. А вот увидеть, что дерево это растёт на огромном полуострове, вдоль и поперёк изрезанном зелёными холмами и окаймлённом извилистой линией уходящих на многие мили вдаль песчаных пляжей и отвесных скал, он ещё не мог, как не мог и разглядеть бескрайние просторы сверкающего под солнцем океана, с грохотом обрушивающего на песчаный берег свои волны.
Но зато очень скоро всем своим существом он уловил, что нет для коал лучшей страны, чем та, где он родился, ибо от края до края она покрыта густыми лесами, в которых, теснясь, тянутся к свету своей пышной кроной эвкалипты.
Ушастик обнаружил, что на их дереве живут ещё три взрослых коалы. Самым большим и сильным был старый Лежебока, отец Ушастика. У Лежебоки было только два занятия: он либо ел, либо спал. А на спине каждой из двух других коал сидел свой малыш.
Однажды Ушастик увидел, что его отец проснулся, зевнул, огляделся по сторонам и вдруг одним прыжком перемахнул на другую ветку, в трёх футах ниже первой.
Ушастик был в восторге. Вот это прыжок!
– Вот если бы ты могла так прыгать! – сказал он на ухо матери, со спины которой так и не спешил слезть. – Но разве мамы что-нибудь умеют!
– Тэч! Тэч! Так уж и не умеют! – послышалось в ответ. И не успел Ушастик вцепиться в мамину шерсть острыми чёрными коготками, как уже летел по воздуху. На мгновение ему даже показалось, что он оторвался от мамы. Но мать спокойно опустилась на ветку в добрых шести футах[2] от той, где они сидели.
– З… здорово! – заикаясь, произнёс Ушастик. – А… а мне можно попробовать?
– Попробуешь, но не сейчас, – строго ответила мать. С тех пор, приметил Ушастик, его мать стала всё чаще перебираться с одной ветки на другую. Но делала она это вовсе не для развлечения. Она объяснила ему, что коалы, в отличие от наземных животных, мало двигаются. Когда живёшь высоко на дереве, любое движение связано с опасностью. Перебираться же с ветки на ветку приходится тогда, когда становится всё труднее и труднее найти вкусные листья. Наступало лето, яркое солнце пекло немилосердно, и большое дерево не могло спасти свою листву от его жгучих лучей.
К ночи после одного из таких жарких, безоблачных дней взрослые коалы стали проявлять всё большее беспокойство. Особенно энергичным, как ни странно, казался коала-отец. Обычно Лежебока сидел на самой верхней ветке, а нынче он поочерёдно спустился к каждой из своих трёх жён, чтобы сообщить им нечто важное.
– Хрр! Хрр! – ворчал он, издавая низкие, гортанные звуки. – Хфф! Хфф! Сегодня мы уходим с этого старого дерева и пойдём… хрр… хфф… на поиски нового!
Все были в сборе. Но, увы, планы не всегда сбываются. Когда сумерки окрасили ставшие совсем голыми ветви в ярко-розовый цвет, Пушистые Ушки, мама Ушастика, уловила внизу под деревом какой-то еле слышный звук. Будто кто-то тихо-тихо ступал по сухим листьям на земле.
Вглядевшись, Пушистые Ушки рассмотрела под тенистым кустом тёмно-зелёной медуницы рыжевато-коричневый хвост какого-то животного. Динго или лиса? И тот и другой были заклятыми врагами коал. И кто бы из них ни оказался там, внизу, они будут терпеливо ждать, не спустится ли с дерева какой-нибудь глупый малыш.
Пушистые Ушки знала, что на вершине камедного дерева коалы почти в безопасности, им страшен только орёл, а вот на земле…
О своих опасениях она поведала другим коалам, и Лежебока взялся следить сам, пока не заснул. На следующий день зверь опять сидел под кустом медуницы и, облизываясь, поглядывал вверх, надеясь, что кто-нибудь из коал спустится. Да, это была лиса.
И коалы не слезали с дерева ещё день, ещё ночь, и так целую неделю.
К тому времени листьев на дереве почти не осталось. Голым стояло оно и под звёздным ночным небом, и под безжалостно палящими лучами солнца. Коалы голодали. Ушастик плакал и просил есть.
Затем дня два лисы не было видно. Лежебока проснулся и решил, что пора отправляться в путь.
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ УШАСТИКА
Коалы поочерёдно спустились с большого дерева. Спускались они так, как обычно слезают мальчишки: прижавшись животом к стволу. Когда Пушистые Ушки сидела на ветке, она казалась уютным мохнатым клубочком со вторым клубочком поменьше на спине. А теперь выяснилось, что у неё сильные мускулистые передние лапы, которые она широко расставляла, цепляясь когтями за кору и легко скользя вниз по дереву. И задние лапы у неё тоже были на удивление длинные, хотя и короче передних.
В местах, где ствол был слишком отвесным и гладким, мама Ушастика высматривала, куда бы ей получше поставить лапку. На полпути у неё зачесалось в боку. Вот беда-то! Она остановилась, вонзила когти левой задней лапы глубоко в кору и, закинув правую, презабавно почесала ею левый бок.
Сидя у мамы на спине, юный Ушастик видел всё это, и ему тоже, конечно, захотелось почесаться. Вот он и потянулся одной из задних лап к мордочке, в то время как другой крепко вцепился в мать. К счастью, у коал суставы очень подвижны. Он дотянулся до того места, которое чесалось, и с удовольствием поскрёб его.