Дэшил Хэммет
Кровавая жатва
1. ЖЕНЩИНА В ЗЕЛЕНОМ И МУЖЧИНА В СЕРОМ
Впервые город Отервилл назвали при мне Отравиллом в Бате, в заведении «Большой пароход». Но рыжий блатняга Хики Дьюи, от которого я это услышал, доберманов звал доброманами, так что я не удивился тому, как он вывернул название города. Впоследствии я услышал то же самое от людей, которым правильное произношение давалось полегче. Но я долго еще держал такое название за бессмысленную игру слов – люди ведь по-разному переиначивают слова, например, из полиглотки делают Полли-глотку и так далее. Через несколько лет я попал в Отервилл и тут уж сам разобрался, что к чему.
Из автомата на вокзале я позвонил в редакцию «Геральда», попросил Дональда Уилсона и доложил о прибытии.
– Вы можете приехать ко мне домой в десять вечера? – Голос у него был живой и приятный. – Адрес: бульвар Маунтин, дом 2101. Сядете в трамвай на Бродвее, доедете до Лорел-авеню и пройдете два квартала к западу.
Я пообещал так и сделать. Потом отправился в гостиницу «Грейт Вестерн», забросил туда чемоданы и вышел взглянуть на город.
Отервилл изысканностью не отличался. Строителей его явно тянуло к украшательству. Поначалу, может быть, что-то у них и получалось. Но потом кирпичные трубы сталеплавильных заводов, торчавшие в южной части на фоне угрюмой горы, прокоптили все вокруг желтым дымом до полного унылого единообразия. В результате получился уродливый город с населением в сорок тысяч человек, лежащий в уродливой впадине меж двух уродливых гор, сверху донизу пропитанных угольной пылью от рудников. Над всем этим расстилалось перепачканное небо, которое словно выползло из заводских труб.
Первому полицейскому, которого я увидел, не мешало бы побриться. У второго на потрепанном мундире не хватало пары пуговиц. Третий управлял движением на главном перекрестке – Бродвея и Юнион-стрит – с сигарой в зубах. На этом я свое обследование закончил.
В девять тридцать вечера я сел на Бродвее в трамвай и начал выполнять указания, которые дал мне Дональд Уилсон. Они привели меня к угловому дому на лужайке за живой изгородью.
Горничная, открывшая дверь, сказала, что мистера Уилсона нет дома. Пока я объяснял, что у нас назначена встреча, к двери подошла стройная блондинка в чем-то зеленом шелковом, лет около тридцати. Она улыбнулась, но жестокость из ее голубых глаз не исчезла. Я объяснился повторно.
– Мужа сейчас нет. – Она еле заметно шепелявила. – Но если вы условились, он, вероятно, скоро приедет.
Женщина провела меня наверх – в красно-коричневую комнату, выходившую окнами на Лорел-авеню. Там было много книг. Мы сели в кожаные кресла, вполоборота к каминной решетке, за которой пылал уголь, и миссис Уилсон принялась выяснять, какие у меня дела с ее мужем.
– Вы живете в Отервилле? – спросила она для начала.
– Нет. В Сан-Франциско.
– Но вы здесь не первый раз?
– Первый.
– Правда? Как вам нравится наш город?
– Я еще мало видел. (Это была ложь. Я видел достаточно). Я приехал только сегодня днем.
– Невеселое место, – сказала она, – сами увидите.
И тут же вернулась к допросу:
– Наверное, все шахтерские города такие. Вы занимаетесь горным делом?
– Сейчас нет.
Она посмотрела на каминные часы и заметила:
– Невежливо со стороны Дональда заставлять вас ждать так долго после работы.
Я сказал, что это не страшно.
– Хотя, может быть, вы не по делу? – предположила она.
Я промолчал.
Женщина рассмеялась – коротко и резко.
– Я не всегда такая любопытная, – сказала она весело. – Но у вас такой загадочный вид – просто нельзя удержаться. Может быть, вы бутлегер? Дональд так часто их меняет.
Я состроил ухмылку, из которой она могла делать любые выводы.
Внизу зазвонил телефон. Миссис Уилсон протянула к огню ноги в зеленых туфельках и притворилась, будто не слышит звонка. Интересно, зачем ей это понадобилось.
Она начала новую фразу: «Боюсь, мне придет...» – и замолкла, увидев на пороге горничную.
Горничная объявила, что хозяйку просят к телефону. Миссис Уилсон извинилась и вышла вслед за горничной. Вниз она не пошла, а говорила откуда-то поблизости.
Я услыхал: «Миссис Уилсон слушает... Да... Как вы сказали? Кто? Вы не можете говорить погромче? Что?! Да... Да... Кто это говорит? Алло! Алло!»
Звякнул телефонный рычажок. По коридору зазвучали быстрые шаги.
Я поднес к сигаре спичку и смотрел на огонь, пока не услышал, что миссис Уилсон спускается по лестнице. Тогда я подошел к окну, приподнял уголок шторы и стал смотреть на Лорел-авеню и на белый кубик гаража, пристроенного к дому.
Стройная женщина в темном пальто и шляпе вышла из дома и поспешно направилась к гаражу. Это была миссис Уилсон. Она уехала в закрытом «бьюике». Я вернулся в свое кресло и стал ждать.
Прошло три четверти часа. В пять минут двенадцатого на улице завизжали автомобильные тормоза. Через две минуты миссис Уилсон вошла в комнату. Пальто и шляпу она сняла. Лицо у нее было белое, глаза потемнели.
– Мне страшно жаль, – сказала она, тонкие губы ее подрагивали, – но вы прождали напрасно. Мой муж сегодня не придет.
Я сказал, что завтра утром позвоню ему в редакцию.
Уходя, я думал о том, откуда взялось на носке ее зеленой туфли мокрое пятно, которое вполне могло сойти за кровь.
Я дошел до Бродвея и сел в трамвай. До гостиницы оставалось три квартала, когда у бокового входа в муниципалитет я увидел толпу и вышел посмотреть, что происходит.
Тридцать – сорок мужчин и несколько женщин стояли на тротуаре и смотрели на дверь с надписью «Полиция». Здесь были шахтеры и сталевары, еще не снявшие рабочую одежду, щеголеватые парни из бильярдных и дансингов, гладко прилизанные типы с цепкими глазами на бледных лицах, мужчины с унылой внешностью респектабельных отцов семейства, две-три такие же унылые и респектабельные женщины и несколько ночных красавиц.
Я остановился в стороне рядом с коренастым человеком в мятом сером костюме. Цвет лица у него был под стать костюму, и даже толстые губы казались серыми, хотя лет ему было не больше тридцати. Лицо широкое, с крупными чертами и умное. Единственный цвет, кроме серого, был представлен красным галстуком, пламеневшим на серой рубашке.
– Что за шум? – спросил я.
Прежде чем ответить, человек тщательно осмотрел меня, словно хотел удостовериться, что сообщение попадет в надежные руки. Глаза у него были такие же серые, как одежда, но из материала пожестче.
– Дон Уилсон отправился воссесть рядом с Господом, если, конечно, Господь его примет такого – сплошь в дырках.
– Кто его застрелил? – спросил я.
Серый человек поскреб в затылке и сказал:
– Тот, кто в него стрелял.
Мне была нужна информация, а не остроумие. Можно было бы попытать удачи с кем-нибудь другим, но красный галстук меня заинтересовал. Я сказал:
– Я здесь человек новый. Можете острить дальше. Приезжие для этого и существуют.
– Дональда Уилсона, эсквайра, издателя утреннего и вечернего «геральдов», нашли недавно на Харрикейн-стрит, застреленного неизвестными лицами, – пропел он скороговоркой. – Теперь не так обидно?
– Спасибо. – Я дотронулся до его галстука. – Это что-нибудь означает? Или просто так носите?
– Я Билл Куинт.
– Черт побери! – воскликнул я, пытаясь сообразить, что бы это значило. – Ей-Богу, рад с вами познакомиться!
Я выудил из кармана бумажник и быстро перебрал пачку визиток, которые собрал в разных местах разными способами. Я искал красную карточку. Она удостоверяла, что я Генри Ф. Нилл, матрос первого класса, надежный член организации «Индустриальные рабочие»1.
Во всем этом не было ни единого слова правды.
Я передал карточку Биллу Куинту. Он внимательно, с обеих сторон, прочел ее, отдал обратно и осмотрел меня от шляпы до башмаков без особого доверия.
– Ну, он уже не воскреснет, – сказал Куинт. – Вам в какую сторону?
– В любую.
Мы пошли рядом и завернули за угол – вроде бы без всякой цели.
– Что вам здесь делать, если вы матрос? – спросил он небрежно.
– Откуда вы это взяли?
– Из карточки.
– У меня и другая есть, там написано, что я лесоруб, – сказал я. – Хотите, чтобы я стал шахтером, – завтра достану и такую.
– Не достанете. Здесь их выдаю я.
– А если придет распоряжение из Чикаго?
– Да пошел он, ваш Чикаго. Здесь их выдаю я. – Он кивнул на дверь ресторана и осведомился: – Зайдем?
– Я вообще-то непьющий – когда нечего выпить.
Мы прошли через ресторанный зал и поднялись на второй этаж, там вдоль длинной стены тянулась стойка бара и были расставлены столики. Билл Куинт кивнул и сказал «привет» кое-кому из парней и девушек, сидевших у стойки и за столами, а меня провел в одну из кабинок с зелеными занавесками.
Потом мы часа два пили виски и разговаривали.
Серый человек понимал, что у меня нет никаких прав на карточку, которую я ему показал, равно как и на ту, о которой я говорил. Он понимал, что я вовсе не принадлежу к честным «уоббли»2. Как заправила «Индустриальных рабочих мира» в Отервилле, он считал своим долгом докопаться до моей сути и при этом не дать мне выудить из себя ни полслова о делах городских радикалов.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)