Елена Стукова
Я парень из Питера
Кто твой друг?
Нашему классу задали сочинение по английскому языку на тему «Кто твой друг».
Я погулял немного (часика три) и сел за уроки. Первым сделал русский, потом историю просмотрел. Теперь и за сочинение приниматься можно. Я всегда так делаю – подготавливаю мозги к трудной работе.
Сижу и думаю. Мой друг – Женька, ну что про него напишешь? Думал я, думал и решил Женьке позвонить.
– Женька, – говорю, – ты про меня пишешь сочинение?
– Нет, – говорит Женька, – не про тебя.
– Как так не про меня! Ведь я же твой лучший друг! – возмутился я.
– Ну и что же, – спокойно отвечает Женька, – тема-то отвлеченная.
– Как это отвлеченная! Ведь нам сегодня Светлана Николаевна сказала, чтобы каждый по-английски про своего друга написал. Вот я про тебя и пишу.
– Ты, Костя, как хочешь, – говорит Женька, – а я недавно в шахматный кружок записался, мне некогда. Я с учебника скатаю, там на странице девяносто шестой так прямо все про одного мальчика и написано: его внешность, характер, увлечения… Мало ли что учителя говорят, а на самом деле, ты про меня напишешь – ошибок наделаешь, тебе скорее двойку поставят, а я уж рисковать не буду.
Разозлился я на Женьку и написал все сам, как есть. Все про Женьку. Про его блондинистые волосы, про его задиристый и увлекающийся характер, про то, что у него зубы хорошие, и когда мы ходили к зубному врачу, то зубы у него не сверлили, а говорили, что этот мальчик, наверное, каждый день зубы чистит и не ест много сладкого. (А Женька может съесть целый торт за один раз, так что врачи ошибаются.) И про то, что он очень добрый – кормит всех ничейных кошек во дворе. Правда, иногда он любит прихвастнуть. Получилась целая страница. И все по-английски. А в самом конце я написал: «I have a good friend» – у меня есть хороший друг.
На следующий день на английском Светлана Николаевна вызвала Андрюшку Лопухова и попросила его прочитать сочинение про своего друга. Андрей встал, откашлялся и начал читать: «Мой друг Иван – светловолосый, худой, с голубыми глазами. Он скромный мальчик, трудолюбивый, хорошо учится, помогает маме по хозяйству. Иван занимается в авиамодельном кружке, мечтает стать летчиком».
– Хорошее сочинение, – одобрила Светлана Николаевна, – подробное.
Затем она вызвала Мишку Загоруйко – спортивную гордость нашего класса, перворазрядника по плаванию.
Мишка поднялся, так же, как и Андрюшка, откашлялся и начал: «Мой друг Иван – светловолосый, худой, с голубыми глазами. Он скромный мальчик, трудолюбивый, хорошо учится, помогает маме по хозяйству, мечтает стать летчиком».
Мишка, наверное, специально не списал, что Иван занимается в авиамодельном кружке, чтобы не навести на след, или ему попросту не выговорить это было по-английски.
На лице Светланы Николаевны отразилось удивление:
– Как, и у тебя, Миша, такой же друг, как и у Андрея?
– А что же тут такого, – невозмутимо отвечал Мишка. – Мы с Андреем живем в одном доме. И в этом же доме живет наш друг Иван.
– Ну хорошо, – покачала головой Светлана Николаевна. – Гена Перов, прочитай нам про своего друга.
Когда Генка начал свое сочинение словами:
«Мой друг Иван – светловолосый, худой, с голубыми глазами…» – в классе разразилась буря, нет, не буря, а ураган, все очень громко смеялись и даже падали со стульев.
Только Светлана Николаевна не смеялась:
– Я думала, вы мне про своего собственного друга напишете. А вы взяли и списали с учебника стандартного друга. Мне кажется, если бы все друзья были одинаковыми, то было бы просто неинтересно жить.
Сразу было видно, что Светлана Николаевна очень расстроилась, и тут я поднял руку:
– Светлана Николаевна, я хочу прочитать сочинение про самого обыкновенного Женьку.
И я прочитал свое сочинение. Ребятам оно понравилось и Светлане Николаевне тоже, хотя ошибки там были – английский ведь все-таки. А Женьке мое сочинение понравилось, но не очень.
– Разве настоящий друг напишет, что его друг – хвастун? – обижался он.
– Я указал тебе на твой недостаток, а ты с ним борись – тебе и жить легче будет, – ответил я Женьке. – Недаром древние говорили: «Кто мне скажет правду, если не друг».
Женька с этим полностью согласился, а потом добавил:
– Только в следующий раз говори о моих недостатках шепотом, чтобы слышали только я и ты. Ведь ты – мой самый лучший друг.
Нас показывали по телевизору
– Ребята, – сказал однажды Владимир Романович, – наш джаз-оркестр будут снимать для телепередачи.
– Ура! – закричали все разом.
Владимир Романович сделал знак «тише» и продолжил:
– Будем играть одну вещь – «Ветерок в пустыне».
Я засиял: ведь в этой пьесе я играю соло, значит, меня должны показать крупным планом, и все: и мои учителя, и родственники, и друг Женька, и она, Инга, – увидят меня.
И вот сначала мы поехали на радио записывать фонограмму – ведь почти все сейчас играют и поют под фонограмму.
На радио нас мучили часов пять – все, видите ли, им не нравилось. В перерыве мы выбегали к родителям перекусить, их на радио не пускали: они посторонние, и им пришлось сидеть при входе.
Наконец вроде нас записали. Часов в десять вечера мы вышли из студии.
– Ну и работа, – вздохнул Игорь Кошельков, – а у меня еще уроки не сделаны.
– И у меня, – вспомнил я, – а завтра контрольная.
– Искусство требует жертв, – развел руками Алеша Ручкин, рыжеволосый мальчик, который играл в нашем оркестре вторую трубу и очень, кажется, мне завидовал. Соло ему никогда не давали, потому что он еще играл в футбол, а за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.
Контрольной на следующий день, слава богу, не было – училка заболела, повезло.
В следующую субботу я, предварительно погладив брюки, надев белую рубашку с галстуком (это наша джазовая униформа) и побрызгав волосы одеколоном «Ромео» (правда, запах одеколона по телевизору никто не понюхает), поехал на телевидение. Вернее, нас повезли на автобусе. Вот клево было! Специально подали автобус, как для артистов, и повезли. Народу – шестнадцать человек! Садись в автобусе на любое место. Шикарно!
На телевидении уже были для нас приготовлены пропуска. Мы разделись и вошли в один из залов. Там, оказывается, их очень много.
– Ребята, – настраивал Владимир Романович, – самая главная задача – чтобы наша фонограмма совпала с тем, что мы играем.
– Как это?
– А вот, предположим, Игорь нажимает на кнопочки, а по мелодии он вообще сейчас не играет, и все сразу поймут, что это фонограмма. А надо сделать вид, что мы сейчас только и играем.
– Понятно, – согласились мы.
– Ну снимаем, – скомандовал бородатый дядька с камерой.
Зазвучала фонограмма, которую записали на радио. Мы тоже стали играть. Выражение лиц у всех напряженное: боимся не попасть в фонограмму. У меня от волнения даже живот заболел.
Подошла очередь моего соло. Все замолчали. Я встал и стал играть соло, напряжение спало. Вдруг смотрю – Алешка Ручкин тоже встал и нажимает на кнопки трубы, а камера снимает его!
Я глазами показал Владимиру Романовичу. Все во мне кипело! Владимир Романович, дирижируя палочкой, строго посмотрел на Алешу Ручкина, и он прекратил нажимать на кнопочки. Но поздно – мое соло кончилось.
Когда нас записали, я положил трубу в футлярчик, подошел к Ручкину и врезал ему. Мне было очень обидно, ведь я так старался, а он ничего не играл, только нажимал на кнопки, а его тоже сняли. Владимир Романович нас разнял, отвел Ручкина в сторону и говорит ему:
– Не поработав, славы все равно не получишь! А из оркестра я тебя выгоняю на один месяц. Подумай.
По телевизору нас все-таки показали в музыкальной передаче. Я позвонил всем своим, всем-всем-всем.
И они смотрели и слушали наш оркестр, несмотря на премьеру фильма, который шел по первой программе. А так как Алеша Ручкин выше меня, то многие знакомые и родственники, которые меня давно не видели, звонили и удивлялись:
– Как ты повзрослел.
А мой лучший друг Женька спросил:
– Ты, Костяк, зачем волосы-то покрасил в рыжий цвет?
Ура! Мы дежурим
Наш класс дежурит.
– Дежурить по школе, – внушал нам классный руководитель Виктор Борисович, – это ответственная работа. Многие ребята на переменках так бегают, что даже голову теряют.
Мы засмеялись. И правда, когда мы играли как-то раз на переменке в пятнашки, Мишка Загоруйко разбежался так сильно, что вовремя не смог остановиться и врезался в стенку головой. Потом его неделю в школе не было, ему даже рентген в больнице делали, но все обошлось. Вот как бывает.
А моя мама как-то пришла в школу во время перемены, так она потом сказала, что мы в школе на головах ходим.