Гилберт Кийт Честертон
ХУДШЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ В МИРЕ
Отец Браун расхаживал по картинной галерее с таким видом, словно пришел сюда не для того, чтобы смотреть на картины. В самом деле, они его не интересовали, хотя вообще-то картины он очень любил. Не то чтобы в этих высокосовременных произведениях искусства было что-нибудь безнравственное или предосудительное; тот, кто возбуждал в себе языческие страсти, манипулируя сочетаниями прерывистых спиралей, перевернутых конусов и разбитых цилиндров, с помощью которых искусство будущего вдохновляло или совращало человечество, обладал — надо отдать ему должное — легковозбудимым темпераментом. Дело в том, что отец Браун поджидал здесь своего юного друга, выбравшего это несообразное место в соответствии со своими более футуристическими вкусами.
Юный друг был и юной родственницей, одной из немногих, которые у него были. Звали ее Элизабет Фейн, а попросту Бетти, и она была дочерью его сестры, вышедшей в свое время замуж за благородного, но обедневшего сквайра. Поскольку сквайр был настолько же мертв, насколько и беден, отец Браун состоял ее опекуном, равно как и исповедником, и в каком-то смысле защитником, а заодно и родным дядей.
В данный момент он, впрочем, тщетно щурился на стоявшие в галерее группы в поисках знакомых каштановых волос и ясного лица. Вместо племянницы он увидел несколько знакомых и чуть больше незнакомых ему людей, включая нескольких, с которыми, по причудливости вкуса, он и не хотел бы познакомиться.
Среди людей, с которыми священник не был знаком, но которые тем не менее вызывали его интерес, был гибкий, подвижный, очень элегантный человек, похожий на иностранца благодаря бородке клинышком, как у пожилого идальго, и темным волосам, подстриженным так коротко, что они казались черной шапочкой, плотно облегающей череп. Среди тех, с кем священник знакомиться не хотел, была очень властная на вид особа в крикливом алом платье, с гривой желтых волос, слишком длинных, чтобы назвать их стрижкой, но чересчур редких, чтобы назвать их как-либо иначе. У нее было сильное, тяжелое лицо бледного, почти нездорового оттенка, и стоило ей взглянуть на кого-нибудь, как у того возникало ощущение, что на него глядит василиск. Она тащила за собой на буксире коротышку с большой бородой, очень широким лицом и длинными сонными глазами. Глядел он вполне благодушно, если вообще бодрствовал; но бычья его шея (вид сзади) казалась, по совести, грубоватой.
Отец Браун посмотрел на алую даму, радуясь тому, что его племянница ничуть на нее не похожа. Потом он отвернулся и стал оглядываться — по какой-то ему самому неизвестной причине, — пока не ощутил, что любое человеческое лицо было бы спасительным контрастом. И поэтому он с облегчением, как бы проснувшись, услышал свое имя и увидел еще одно знакомое ему лицо.
Это было острое, но отнюдь не агрессивное лицо юриста по имени Гренби, чьи седоватые пряди казались напудренным париком, настолько они не вязались с юношеской энергией движений. Он был из тех людей, которые носятся по конторам, как шкодливые школьники. Конечно, он не мог скакать по модной картинной галерее так, как скакал у себя в офисе; но, казалось, мечтал об этом и волновался, оглядываясь по сторонам в поисках знакомых.
— Я не знал, — сказал отец Браун с улыбкой, — что вы благоволите к Новому Искусству.
— А я не знал, что вы ему покровительствуете, — отбрил тот. — Я здесь охочусь за одним человеком.
— Желаю удачной охоты, — ответил священник. — Я занимаюсь примерно тем же.
— Сказал, что он здесь проездом на континент, — фыркнул законник, — а я могу встретить его в этом подозрительном местечке. — Он немного подумал, затем продолжал: — Послушайте, я уверен, что вы умеете хранить тайну. Знаете ли вы сэра Джона Масгрейва?
— Нет, — ответил священник, — но я с трудом представляю, как он может быть тайной, хотя о нем и говорят, что он схоронил себя заживо в замке. Не тот ли это старик, о котором рассказывают столько историй, — вроде бы он живет в башне с настоящей опускной решеткой и подъемным мостом и наотрез отказывается вернуться из темного средневековья? Он что, один из ваших клиентов?
— Нет, — коротко отвечал Гренби, — к нам обратился его сын, капитан Масгрейв. Но старик играет в этом деле немаловажную роль, а я его не знаю, в этом-то все и дело. Послушайте, это строго между нами, впрочем, вам я могу доверять. — Он понизил голос и увлек своего друга в боковую галерею, содержащую образчики разнообразных скульптур, которая была сравнительно пуста.
— Молодой Масгрейв, — начал он, — хочет получить от нас большую сумму под доверенность post obit[1] своего старика отца в Нортамберленде. Старику далеко за семьдесят, и он рано или поздно уйдет; но как быть с «post», если можно так выразиться? Что станется с его деньгами, замком, подъемными мостами? Это преотличнейший древний замок, и он по-прежнему чего-то стоит, но, как ни странно, он не отмечен в завещании. Так что вы видите, с кем мы имеем дело. Вопрос в том, как сказал какой-то герой Диккенса, благосклонен ли старик.
— Если он благосклонен к своему сыну, тем лучше для вас, — заметил отец Браун. — Нет, боюсь, ничем не могу вам помочь. Мне никогда не приходилось встречать сэра Джона Масгрейва, и, насколько я знаю, очень немногие видятся с ним. Очевидно, вы должны спросить у него самого, прежде чем одалживать молодому джентльмену деньги вашей фирмы. Не из тех ли он, которых частенько оставляют без пенса?
— Сомневаюсь, — ответил тот. — Он очень популярен, блестящий ум и крупная фигура в обществе, но большую часть времени проводит за границей. Кроме того, он был журналистом.
— Что ж, — сказал отец Браун, — это еще не преступление, по крайней мере — не всегда.
— Чепуха, — отрывисто сказал Гренби. — Вы знаете, что я имею в виду, — он перекати-поле. Был журналистом, лектором, актером, кем только он не был. Так на чем я остановился?.. Впрочем, вот и он.
И законник, нетерпеливо расхаживавший по пустой галерее, неожиданно обернулся и на бегу вонзился в другую, более наполненную комнату. Он спешил навстречу высокому, хорошо одетому человеку с короткой стрижкой и заграничной бородкой.
Эти двое ушли беседуя, и какое-то время отец Браун еще следил за ними близорукими прищуренными глазами.
Наблюдения были, однако, прерваны поспешным, но своевременным появлением его племянницы Бетти. К большому удивлению дяди, она увлекла его обратно в пустой зал и усадила на стул, напоминающий остров среди половодья.
— Я должна вам кое-что сказать, — начала она. — Это так глупо, что никто, кроме вас, не поймет.
— Ты меня переоцениваешь, — сказал отец Браун. — Это не о том, о чем начала рассказывать твоя матушка? Помолвка или что-то такое… Да, о помолвке уже пошла молва.
— Вам известно, — спросила она, — что она хочет выдать меня за капитана Масгрейва?
— Нет, — отвечал отец Браун после некоторого раздумья. — Капитан Масгрейв, мне кажется, очень популярен нынче.
— Конечно, мы очень бедны, — продолжала она. — Нам говорят, что не в деньгах счастье, но от этого лучше не становится.
— А ты хочешь выйти за него замуж? — спросил отец Браун, глядя на нее из-под полузакрытых век.
Она потупила взор и ответила, понизив голос:
— Думала, что хочу. То есть это я сейчас думаю, что думала… Только что я очень испугалась.
— Что ж, расскажи.
— Я услышала, как он смеется, — проговорила она.
— Ну, смех помогает общению, — заметил священник.
— Нет, вы не поняли, — сказала девушка. — Совсем не помогает. В том-то все и дело, что он ни с кем не общался.
Она помолчала, потом объяснила:
— Я приехала сюда довольно рано и увидела, что он сидит один в центре галереи, где висит эта современная живопись. Там было тогда почти пусто. Он не знал, что кто-то рядом, он сидел там совершенно один, и он смеялся.
— Что ж, ничего удивительного, — сказал отец Браун. — Я не искусствовед, но, в общем, если взять все эти картины…
— Ах, вы не понимаете! — сказала она почти гневно. — Это совсем не то. Он не смотрел на картины. Он глядел прямо в потолок, но казалось, что его глаза устремлены внутрь.
И смеялся он так, что у меня кровь похолодела.
Священник поднялся и расхаживал по комнате, заложив руки за спину.
— В таком деле нельзя принимать необдуманных решений, — начал он. — Мужчины делятся на два типа… Но мы вряд ли успеем обсудить этот вопрос, потому что вот наш герой собственной персоной.
Капитан Масгрейв быстро вошел в комнату и, улыбаясь, пересек ее. Гренби, правовед, улыбаясь, шел за ним. Его правоведческое лицо стало иным, благодушным.
— Должен извиниться перед вами за все, что я говорил о капитане, — сказал он священнику, когда они пробирались к дверям. — Он чуток и прекрасно понял меня. Сам, не дожидаясь спросил, почему я не съезжу на север и не повидаю его старика отца. Тогда бы я смог услышать из его уст, как обстоят дела с наследством. Ну как, мог он сказать честнее?
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)