Он подождал немного, затем продолжал уже спокойней:
— Чем больше я думаю, тем больше я убеждаюсь, что это очень хороший план убийства. Он решает вечную проблему: куда деть труп? Тело может стоять внутри этих доспехов часы, даже дни, слуги будут ходить и выходить из комнаты, пока убийца не улучит удобный случай и, вытащив его под покровом ночи, не бросит в ров. А тогда — как легко все пойдет! Коль скоро тело погружено в стоячую воду, рано или поздно в доспехах четырнадцатого века останется один скелет — что ж, обнаружить его во рву старого пограничного замка весьма вероятно. Навряд ли кто-нибудь будет его там искать, но если возьмутся, не найдут ничего, кроме все того же скелета в доспехах. А ведь я об этом догадывался. Когда вы сказали, что я ищу какие-то следы, вы были правы. Я увидел следы, глубоко вдавленные в берег, и понял: оставивший их либо слишком тяжел, либо нес что-то очень тяжелое. Да, кстати, из этого маленького происшествия можно извлечь еще одну мораль. Помните, я прыгнул, как кошка?
— У меня в голове мутится, — сказал Гренби, — но я понемногу улавливаю суть этого кошмара. Хорошо, вы прыгнули, и что же?
— Сегодня на почте, — сказал отец Браун, — я вспомнил, что баронет, по его словам, был там именно тогда, когда мы к нему явились. Понимаете вы, что это значит? Это значит, что его не было в замке и вернулся он, пока мы его ждали. Вот почему мы ждали так долго. Когда я это понял, я внезапно увидел все.
— Ну, — нетерпеливо спросил законник, — что же это было?
— Старик восьмидесяти лет может ходить, — сказал отец Браун. — Старик может даже разгуливать по полям в свое удовольствие. Но старик не может прыгать. У него это выйдет еще хуже, чем у меня. Да, если баронет вернулся, пока мы ждали, он должен был прийти, как и мы, перепрыгнув ров, — мост и позже не опустили. Я скорее предположу, что он сам помешал ему опуститься, чтобы отложить приход незваных гостей, — мост очень быстро починили. Но это не имеет значения. Когда я увидел смешную картинку — седовласый человек в черном скачет через ров, я уже знал, что это человек молодой, переодетый стариком. Вот вам и вся история.
— Вы хотите сказать, — медленно произнес Гренби, — что этот милый юноша укокошил своего отца, спрятал тело в латы, а потом в ров, изменил внешность, и так далее?
— На его счастье, они с отцом очень похожи, — сказал священник. — Вы видите по этим портретам, как велико в роду семейное сходство. И потом: вот вы говорите, он изменил свою внешность. Но в каком-то смысле любая одежда — маскарад. Старик скрывает себя под париком, молодой человек — под иностранной бородкой. Когда он побрился и надел парик на свою стриженую голову, он стал точь-в-точь папаша, ну, подгримировался чуть-чуть. Думаю, теперь вы понимаете, почему он с такой вежливостью советовал вам приехать сюда на следующий день и в автомобиле. Сам он приехал ночью, поездом. Он опередил вас, совершил преступление, переоделся и был готов к переговорам.
— Ох, — сказал задумчиво Гренби, — готов к переговорам!.. Вы, конечно, хотите сказать, что настоящий, баронет вел бы их по-другому?
— Он бы просто сказал вам, что капитан не получит ни пенса, — ответил отец Браун. — Как ни странно, только убийство могло этому помешать. Но я хочу, чтобы вы оценили всю хитрость того, что он сказал вам. Его план отвечал нескольким задачам сразу. Эти русские шантажировали его за какое-то преступление, думаю — за предательство во время войны. Ему едва удалось скрыться, и, возможно, он послал их по ложному следу в Ригу. А самая изысканная его выдумка — это слова о том, что он признает сына наследником, но не человеком. Разве вы не видите? Да, она гарантировала post obit, но еще и разрешала то, что вскоре станет величайшей трудностью.
— Я вижу здесь несколько трудностей, — сказал Гренби, — какую из них вы имеете в виду?
— Если бы даже сына не лишили наследства, — сказал отец Браун, — выглядело бы по меньшей мере странным, что отец с ним никогда не встречается. Отречение решало этот вопрос. Так что оставалась лишь одна заминка. Наверное, он и сейчас над ней раздумывает. Как же нынешний хозяин умрет?
— Я знаю, как он должен бы умереть, — сказал Гренби.
Отец Браун, казалось, был погружен в свои мысли.
— Но и это не все, — задумчиво сказал он. — В этой теории ему нравилось нечто — ну, нечто теоретическое. Разум его мерзко радовался, когда он признался, играя одну роль, что совершил преступление в другой роли. Вот что я понимаю под инфернальной иронией — под шуткой, которую можно поведать дьяволу. Сказать ли вам то, что назвали бы парадоксом? Когда ты — в самом сердце ада, очень приятно говорить правду, да так, чтобы никто ничего не понял. Вот почему он с таким удовольствием выдавал себя за другого, а потом хулил сам себя, как того и заслуживает. Вот почему он смеялся один в картинной галерее.
Гренби просто подскочил на стуле, словно его рывком вернули к простым, житейским делам.
— Ваша племянница! — вскричал он. — Ведь ее матушка хотела, чтобы она вышла за Масгрейва! Видимо, дело тут в богатстве и титуле?
— Да, — суховато ответил отец Браун. — Сестра моя очень ценит благоразумный, приличный брак.
1
Доверенность, вступающая в силу после (post) чьей-либо смерти (obit — ушел, умер).