Леонид Алексеевич Филатов
Сукины дети
Сукины дети
…Довольно для ученика,
чтобы он был
как учитель его,
и для слуги, чтобы он был
как господин его.
Если хозяина дома
назвали вельзевулом,
не тем ли более домашних его?
От Матфея, 10,25
Комедия со слезами
При участии И. Шевцова
Сначала – полная чернота, голландская сажа, тьма египетская, ни одной светящейся точки. Но это чернота живая, гулкая, объемная, насыщенная чьим-то тяжелым дыханием, сопением, стуками. Совсем близко возникают задавленные до хриплого шепота мужские голоса.
– Я тебе повторяю: ничего не было, идиот! Хочешь, перекрещусь? Я человек верующий – ты знаешь…
– Не крестись – я видел мизансцену. Я обещал, в следующий раз я тебя убью. Так что молись, говно!
– Левушка, ну вспомни о чувстве юмора. Через пять минут ты будешь хохотать над тем, что сейчас говоришь!
– Я – возможно. А ты – уже нет. Потом я раскаюсь. Наверное, когда тебя будут хоронить, я даже буду плакать.
– Ну что ж мне теперь делать, совсем с ней не общаться?.. Мы же все-таки коллеги!.. И цивилизованные люди…
– В цивилизованных странах за это убивают. Я придерживаюсь правил. Если я тебя не убью, я не смогу жить.
– Хорошо, ударь меня по морде. Если тебе будет легче, ударь меня по морде. Только не сломай нос…
– Бить я тебя, сволочь, не буду. Это малоэффективно. Я сделаю, как обещал. Я отрублю тебе голову!..
Глухой удар, долгий надсадный крик, и черноту прорезает яркая полоска света: видимо, кто-то перепуганный, там, в глубине этой плотной черноты, опасливо прикрыл дверь. И этот далекий луч, как магниевая вспышка, высвечивает близкое, в пол-экрана, лицо. Лицо вампира. Меловая маска с красными губами. На щеке алеет карминное сердечко. Подведенные фиолетовые глаза расширены от ужаса. Словно упырь, застигнутый рассветом, обладатель мелового лица кидается в спасительную черноту…
Но вот уже взбудораженная темень перестает быть теменью – то тут, то там хлопают двери, света становится больше, отдельные возгласы перерастают в гомон.
По освещенному коридору, мимо распахнутых гримуборных несется белая маска с красным ртом и надломленными бровями. За маской, хрипло дыша, неотступно следует толстый человек в странной белой хламиде. Лицо толстяка в крупных каплях пота, мятежные кудри пляшут вокруг лысины, как язычки пламени на ветру. В вознесенной руке, неотвратимый, как судьба, поблескивает топор.
…С грохотом захлопывается за белой маской дверь гримуборной, и захлопывается как нельзя более вовремя, ибо уже в следующую секунду в нее с визгом врубается топор…
– Все равно я убью тебя, мерзавец!.. Я тебя приговорил!.. Это только отсрочка, ты понял?.. Я отрублю тебе голову и пошлю твоей семье!..
Толстый Левушка, как рыбина в сетях, бьется в руках перепуганных коллег.
– Отрубишь и пошлешь, – соглашается рассудительный Андрей Иванович Нанайцев, заслуженный артист Российской Федерации. – Но эффекта, к сожалению, не увидишь. Потому что будешь заготавливать древесину в Коми АССР.
– Прости меня, Лев, но ты все-таки очень не Пушкин, – огорченно сетует Элла Эрнестовна, супруга Андрея Ивановича, также заслуженная артистка, но другой республики. – Топор – это непарламентарно. В таких случаях вызывают на дуэль.
– В таких случаях вызывают на партком, – парирует Федяева. – Такого циничного адюльтера у нас еще не было. К тому же Гордынский очень скверный актер. Убивать – это, конечно, слишком, но выгнать его необходимо…
…В дверь гримуборной Гордынского скребутся две молоденькие актрисы Аллочка и Ниночка. Их симпатии однозначно на стороне жертвы.
– Игорь, открой, это Алла и Нина!.. Игорь, небойся, его держат!.. Игорь, почему ты молчишь?.. Игорь, мы сейчас вызовем «Скорую помощь»!
Дверь со всаженным в нее топором нервно распахивается, впускает Аллочку и Ниночку и тут же захлопывается вновь.
– Я Левушку понимаю, – раздумчиво говорит Тюрин, – мужчина должен как-то реагировать…
В конце концов, пока Гордынский в театре, мы не можем быть спокойны за своих жен!..
– За свою ты можешь быть спокоен, – огрызается жена Тюрина, вздорная особа с невнятным лицом. – У тебя жена не блядь! Все прут на Гордынского, а про нее ни слова!..
Дверь гримуборной Гордынского снова распахивается, на пороге появляются Аллочка и Ниночка.
– Срочно врача! – глаза у Аллочки круглые и блестящие, подбородок нервически подергивается, но в голосе сдержанность и значительность. Таким голосом создают панику, желая ее погасить. – Игорь истекает кровью!.. Кажется, он задел ему сонную артерию!..
– Какую артерию, что она плетет? – неуверенно лепечет толстый Левушка. Он с ужасом начинает чувствовать, как легкий морозец бежит по его лысине, покрывая мгновенным инеем еще недавно влажный венчик кудрей. – Не знаю я никакой артерии!.. Да я к нему пальцем не прикоснулся!..
– Ты прикоснулся топором! – Федяева на глазах проникается состраданием к Гордынскому. – Не надейся, что мы это замнем!.. Я лично тебя посажу, мерзавец! Алла, Нина, звоните в «скорую»!..
Толпа актеров отшатывается от Левушки – таково уж свойство любой толпы – мгновенно и чистосердечно менять пристрастия! – и устремляется в гримуборную к Гордынскому. Игорь лежит на диване, вытянувшись, как покойник. Трагические глаза его темны, как две чернильницы, меловое лицо залито кровью.
Толпа расступается, и в конце живого коридора мы видим потного, взъерошенного, раздавленного всем происшедшим бедного Левушку. Под шпицрутенами взглядов он подходит к дивану и внезапно бухается перед Игорем на колени.
– Прости меня, Игорь, – глотая слезы, сипло говорит Левушка и смотрит на Игоря страдающими глазами. – Я скотина, я подлец… Я никогда не думал, что способен поднять руку на человека…
– Бог простит, Левушка, – печально и растроганно отвечает Игорь, и по лицу его тоже катятся слезы. – Я на тебя не в обиде… Просто морду жалко, через неделю съемки…
– Съемки? – ахает Левушка. – У тебя съемки? А я тебя искалечил… Я хочу умереть… Пусть меня расстреляют… У нас еще есть расстрел?..
– Не мучай себя, Левушка, – Игоря душат слезы, но он заставляет себя говорить. – Каждый может ошибиться… Черт, какая слабость… Видимо, от потери крови…
Игорь вяло кивает головой куда-то в сторону, но все безошибочно поворачиваются к умывальной раковине: внутренняя поверхность ее красна от крови… И тут с Левушкой происходит какая-то внутренняя метаморфоза, он весь поджимается, как перед прыжком, обводит присутствующих лихорадочно горящими глазами, встает с колен… и кидается к гримерному столику. С грохотом летят на пол ящики, коробки с гримом, дезодоранты… Наконец, счастливый и усталый, как Данко, которому хоть и с трудом, но удалось разломить свою грудную клетку, Левушка поднимает высоко над головой флакончик с алой жидкостью…
– К-р-ровь? – яростно кричит Левушка. – Вот она, твоя кровь, ублюдок! И цена ей один рубль двадцать копеек!.. И производится она на химкомбинате имени Клары Цеткин!.. А теперь я тебе покажу, какой бывает настоящая кровь!
Гордынский кидается к двери, кто-то виснет у него на руках – толпа не терпит очевидного неблагородства.
Левушка, держа над головой флакон, пытается пробиться к Гордынскому, ему мешают – и в толпе находятся милосердные души… Странно размалеванные лица… Эксцентрические одежды… Неадекватные реакции…
Нелюди. Привидения. Артисты.
Вступительные титры фильма:
СУКИНЫ ДЕТИ
Коробки с гримом. Карандаши и кисточки. Батареи лосьонов и дезодорантов. Бижутерия. Широко распахнутый глаз. Касание кисточки – и глаз становится темнее, таинственнее, глубже… В женской гримуборной расположились четверо актрис. Это уже известные нам Аллочка и Ниночка; затем громогласная Сима Корзухи-на, неиспорченное дитя природы, неутомимый солдат справедливости, уроженка южной провинции, умудрившаяся сохранить родной говор даже в условиях столичной сцены; и, наконец, Елена Константиновна Гвоздилова, театральная прима, любимица критики, европейская штучка, ухоженная и уравновешенная, с хорошо отработанным выражением утомленной иронии в глазах.
– Это потому, что она доступная, – Алла продолжает обсуждение недавних событий. – Мужики это очень ценят. Ты можешь быть какая угодно страшная, но если ты подвижна на секс…
– Алл, не завидуй! – Нина старательно выводит на выбеленной щеке черную розочку. – Танька красивая. От нее еще в институте все дохли…
– И-их, дурынды! – не выдерживает Сима. – Зла на вас не хватает!.. Мы же революционный театр, на нас билетов не достать, а у вас все разговоры на уровне гениталий!..
– При чем тут гениталии? – вяло обижается Аллочка. – Тут человека чуть не убили!.. Вы же не видели, а говорите…