Вадим Бусырев
Вираж
А у дельфина –
– взрезано брюхо винтом.
Выстрела в спину -
– не ожидает никто.
На батарее -
– нету снарядов уже.
Надо быстрее -
– на вираже!
Но парус!
Порвали парус!
Каюсь…
Каюсь…
Каюсь…
Владимир Высоцкий
Это была самая захватывающая песня моей юности. Нашей юности. Самая загадочная!
Душу леденящяя! В кулак она сердце тебе сжимала, на куски рвала.
С места она тебя срывала, куда-то безудержно звала, манила…
Песня эта необьяснимая.
Безумный этот – «Парус».
Парус – Владимира Высоцкого.
И летели мы Все под этим – Парусом.
Все вместе и каждый по одиночке.
И совершали немыслимые – Виражи.
Безумные Виражи – со Страной нашей безумной вместе.
Не замечая, над головами Паруса.
Рваного.
И продолжаем,
И продолжаем…
1. Кто грузин?
– Что? Что ты сказал-то? – ну, прямо сердце всё у меня зашло куда-то. Закатилось.
И было от чего.
Секунды две тому назад, в огромном полутёмном коридоре, необьятной «коммуналки» нашей, сосед мой Вовчик, сказанул мне та-а-кое…
На ухо прошептал он мне:
– А Сталин-то, знаешь? Грузин.
– Кто? Сталин? Грузин? Да ты что говоришь-то? – это я уже сипел ему в ухо. Катались мы уже по широкому коммунальному паркету.
Вовчик на год меня старше был. Уже ходил в школу. Оттуда и принёс, по всему видать, новость эту дикую. Для нас обоих. Новость ошеломительную.
Хоть и было мне всего около шести лет тогда, грузинов я как-то уже «не очень»… Надо признать это откровенно.
А произошло это немного пораньше.
Сидел я за столом отцовским письменным, толи кубиками, толи карандашами развлекался. С полным увлечением.
Маманька входит в комнату радостно-возбуждённая. С кухни. А за ней появляется какой-то высокий толстый волосатый чёрный усатый дядька.
Мать восхищялась прямо:
– Мёд, говорите? Натуральный? И так дешево!
Волосатый журчал характерно:
– Натурально, да. Панимаишь несу Саре, да. Снизу тебя которая, всегда ей несу, да, её нет, они мёд любят евреи, понимают мёд, вах, отличный тебе отдам, да…
И бидон на стол какой-то бухает.
Мёд, натурально, маманьке моей в банки стеклянные оттуда переливает, она бежит натурально по всей квартире деньги занимать. Хоть и шибко дешево, а натурально-не хватает.
Толстый усатый ко мне ласково подкатывается:
– Што дели-и-ишь, умний малчик, да?
Что-то я ему в ответ хмуро урчу. Сказать, что я мёд с рождения самого на дух не переношу – ни фига не сказать.
Мамашка денежки притаскивает, И мёду не нарадуется. И предвкушает, как нас с сеструшкой моей Иркой подкармливать будет. Ирка добавки канючить будет, я плеваться буду, меня лупить будут: мёд у евреев по случаю перехватили, само по себе чудо небывалое.
Чёрный высокий уматывает, на прощание наставляет заговорчески:
– Саре не говори ничего. Обидится. Евреи такие они все, да. Потом ей принесу как Кутаис привезут.
Сара – это бабушка Лёхи Шиферблата. Из квартиры под нами. Семья мало понятная была для нас. Мать лешкина то появлялась, то исчезала. Про отца – слыхом не слыхивали. Вот тебе и евреи!
Хотя сразу после войны, чего не бывало.
Когда тысячу лет спустя, увидел в чудесном гайдаевском фильме Вождя Краснокожих – обомлел. Это же Лёха! Не вру. Вылитый рыжий Шиферблат.
Любимым его занятием было швырять камни из нашей подворотни в дом напротив. Просто так, скуки ради.
Кстати сказать: дом этот – графа Тульева. Якобы. Судя, по другому кину легендарному – про «судьбу резидента». Или его ошибку. Не суть.
Суть в том, что я – опять не вру.
А чего Вы удивляетесь?
Великие исторические камни! Бывший легендарный Дзержинский район Города Ленинграда. Улица Петра Лаврова. Ранее и теперь снова – Фурштадская. Таврический сад. Для нас – «Таврик». Далее – Смольный. Всё это с основания и – Во Веки Веков. (Тьфу-тьфу, не сглазить).
Езжайте Сами. И смотрите. И поймёте – вру я или нет. В тех Местах… Хотя. Ходят слухи, что места те…, «Таврик» – уже приватизированы. Подельниками «рыжего Толяна».
Ну, что ж. Не зря ведь, за «лихие» годы эти, у меня дома второй котяра рыжий на дух не переносит кликуху-Чубайс. Ни в какую! Чуют коты…
Мёд у нас простоял пару дней неполных. В виде мёда. Мать не успела даже меня им повоспитывать. И сеструхе Ирке-обломилось.
Расслоился тот медок халявный, у евреев перехваченный путём неправедным, на троих. На три части, то есть. Вовсе не медовые.
На воду, краску и сахар. И воняло всё это не по пчелином у.
Не довелось отведать грузинского деликатеса.
А Лёха Шифер, так его во дворе и в школе звали, пожаловался мне на бабку свою бессердечную:
– Как же! Дождёшься от неё медку. Мы только селёдку с картошкой трескаем.
Так что видел я в жизни разные еврейские семьи.
А усатый волосатый нас с маманькой не только надул, но схлестнуть, видать, хотел с Шиферблатами. С этажа с нижнего. Распрю чтоб посеять.
Но ему это не выгорело. Только жаль не было рядом на него товарищей – каких надо. Бдительных.
А теперь – вот на тебе! Выдал плюху Вовчик.
Конечно он просто, видать, хотел со мной новостью поделиться. Захватывающей. Тайной почти. И поделился.
Нас – разняли. Мать увела меня в нашу огромную комнату. Окном во двор. Большущим таким окном в здоровенный двор. В семье у нас называли окно это «веницианским». Почему? Всю жизнь я удивлялся. Из Венеции его привезли что ли?
В «коммуналке» нашей процветала явная несправедливость. Не специальная, а натуральная. Как эхо прошедшей войны.
Копилась нелюбовь – в маленьких комнатушках. Выплескивалась на жильцов больших комнат. На «господ». Ничего в этом мире не менялось.
Да и остаётся всё по-прежнему.
Страсти коммунальные булькали и кипели на кухне, в коридорах, в туалетах. Их было два, естественно. «Господский» и для слуг. И «чёрный ход», конечно же, имелся. Весь набор одним словом. Как и положено в огромных петербургских квартирах.
Наша с Вовчиком «политическая» дискуссия могла иметь весьма фиговые последствия. Особенно для нашей семьи. Если б получила она выход на просторы кухонные.
Отец-офицер. Журналист. Мать-домохозяйка. Вселились в этот «рай» с окном венициансаим родители мои – последними. После того, как на улице Рылеева дом разбомбили. К слову, уже потом я узнал: родителям давали отдельную квартиру. Даже на выбор. Мать отказалась наотрез. Страшно было. Пережившие блокаду – все были этому подвержены. На долгие годы.
Сперва жильцы маленьких комнатушек, их было пять, мнили себя королями. Топить было легче. Печки в комнатках были малые, дров требовали меньше. В нашей «зале» вообще был каминище изразцовый. Дров жрал прорву чертову.
А война кончилась, время проистекло слегка – картинка бытовая поменялась. Да ещё и дети пошли. Мы-то есть. Во всех комнатах.
А Вовчик жил только вдвоём. Со своей мамкой. Скромной, застенчивой совершенно одинокой ленинградкой. И тоже в очень большой комнате. Да ещё и с окнами на сад Таврический. Ей, понятное дело, «диспут» сынульки с соседским невоздержанным мальчиком тоже мог неизвестно как аукнуться.
Меня на коридор больше не пускали. Стоило это определённых усилий.
Кажется сеструха в школу не пошла, помогала меня караулить. Тщетно я готовил свой большой чёрный жестяной пистолет. Застрелить Вовчика. За Сталина! За Родину!
И в столе папанькином искал без пользы. Подозревал, что прячет он где-то от меня свой настоящий. «ТТ». В этом я несколько разбирался. С малых лет.
Потом мне это аукнулось. Слава Богу, очень и очень по касательной.
В тот день, уже засыпая, слышал тихий спор родителей:
– Вот и пригодилось, что не работаешь. Получится в этом от тебя польза, Катюша. Нежданная-негаданная.
– Не городи, ты, глупости-то. Чего это потащусь я с бухты-барахты?
– Знаю, что говорю. Иначе все, не дай Бог, сможем поехать. На Колыму. Только в разных вагонах.
Я ещё подумал тогда: «Колыма? Это Что? И где это? Далеко от сада нашего Таврического? А сеструха Ирка тоже поедет? Хорошо бы. Вдвоём-то веселее будет… Да и Вовчика можно взять бы…»
Я уже не сердился.
Ранняя весна была.
Мы ехали с маманькой в деревню Иваново. В новгородскую глухомань. К моей бабушке Поле. Я знал, что она там есть. Не видел её никогда. Точнее не помню. Она меня видела. Был я уже на своей Родине Новгородской. В младенчестве.
– У-у! Какой большой малец-то стал. – Встретила спокойно и добро меня бабушка. На счёт «большой» она сильно преувеличила. Размерами своими я никогда не отличался.
– Чего ж это ты сподобилась приехать-то, Катя? – это уж к матери моей.
– Да, вот. Его благодари. Внучка свово, – вдруг по-деревенски прямо заговорила одна из младших дочек бабки Пелагеи. И отвесила мне подзатыльник.
Приехали.
Чудо, какая побывка была у меня в деревне! Да и могло ли быть иначе?
![Белоснежка - Елена Чудинова - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)
![Во имя любви: Жертвоприношение - Мануэл Карлус - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/1/8/5/0/8/18508.jpg)
![Царевна Василиса и приложение «Сказка» - Натали Хэппи Мин - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/3/7/1/4/4/6/371446.jpg)
![Книжная лавка с сюрпризом (СИ) - Руд Дарья - Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/3/9/9/6/3/2/399632.jpg)
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/3/0/6/0/9/6/306096.jpg)