Кока Феникс
ЛЮСИПАФ
* * *
На земле все было по-прежнему. Только Фефела, сидя на скамейке уносящегося глубже и глубже под землю вагончика метро, говорил Зигфриду:
— Скоро со всеми нами должно что-то произойти. Мы у распутья. Зигфрид, черненький крепыш поправил очки и повернул свои увеличенные линзами глаза к Фефеле:
— У Владика новая жиличка.
— О! — оживился Фефела. — Кто, откуда?
— Люси! Все, что известно пока. Я только по телефону…
Грохот подземелья заглушил его слова, и собеседники умолкли. Пассажиры, как обычно, углубившись в газетную требуху, сопели, пыхтели, ворочались на потных лидериновых сидениях…
Под землей тоже все было по-прежнему.
* * *
Люси и Пафнутий бесились. Только что их навестил Лопоухий. Как и положено, они ему запарили мозги. И теперь Пафнутий бегал по кухне и, потирая свои мужицкие ладошки, приговаривал:
— Ну вот, и этому поможем! Как много, все же, Люси, людей нуждаются в нашей помощи.
— Да не шныряй ты, — недружелюбно оборвала его Люси. Пафнутий остановился и недоуменно уставился на нее. — Твою жену аферисткой назвали… — беспомощно опустила она на руку голову и скрипнула зубами. — Козел.
— Кто назвал? — вперился в Люси Пафнутий.
— Да Хока этот. Только шо, — воспрянула духом Люси. — Я сказала, шо у меня склонность характера к аферизму — пошутила. А он и скажи: «Это видно!» Ты шо, не помнишь?
— Ах, это! — улыбнулся Пафнутий. — Ну, Люси, ты ж сама первая… Да к тому же у него порча, а мы должны помочь.
— Помочь, помочь, — пригладила руками волосы Люси и, откинув их назад, встала.
Орлиный нос шипел, втягивая вонь помойного ведра и не предвещал Пафнутию на сон грядущий ничего доброго. Но Люси как-то странно успокаивалась, когда слышала о помощи.
— Все ж это дело! — подбадривала она мужа. — И притом, из самых высших побуждений, Влад!
Пафнутий, смущенный возложенной на себя задачей, мягко потирал ладошки и устремлял свой серьезный взгляд в голубое небо за прозрачными стеклами. Там во весь рост вставало гигантское астральное тело, упираясь тремя ногами в спины трех китов и раскачиваясь на космическом ветру.
Вот уж три месяца как Пафнутий ощущал себя экстрасенсорною рукою. И основание тому было куда как значительно. Взять хотя бы этот астрал! Постоянно маячит за окном трехногий и, вероятнее же всего, просит о помощи. Но как ему поможешь? Простые человеки — вот, материал.
Лопоухий, к примеру. Заманил его Пафнутий сегодня запросто. Тот отнекивался по телефону, мол, невмоготу, устал, Славик трехчасовой визит нанес… «Да мы тебя нагружать не будем!» — весело тарабанил Пафнутий. — «У нас и фанера тут. Люси чего-нибудь сбацает».
Люси в это время благожелательно мотала головой и подбадривала: «- Давай, Влад, давай!» — «Ну, мы ждем! Через часок? Добрецо».
Люси захихикала и прыгнула под одеяло. Прошел час. В дверь постучали. Пафнутий кинулся открывать. На пороге стоял Лопоухий и улыбался. Уши его, филигранного мастерства изделия светились и Пафнутию показалось, что даже и лучились зачем-то.
«Ведь это я видеть стал!» — восхищенно произнес он про себя.
— А, Гока, проходи! — поприветствовал он Лопоухого.
— Владик! — здоровался тот. — Люси! Очень и очень.
— Садись Гока, садись, где хочешь, — прыскало гостеприимство из Пафнутия.
Но Люси, та перещеголяла.
— Можешь и прилечь, Хока, — как-то уж прозрачно намекнула она, будто рядом не было ни мужа, ни его гигантского друга за окнами.
Но Лопоухий, казалось, ничего этого не услышал, а присел рядом с фанерой и прошелся пальчиками по закрытой крышке.
— Слышите? — встрепенулся он. — Смеется!
— Кто? — приподнялась Люси со своего стульчика.
— Давай-ка я тебя на порчу проверю, — без предисловий перешел к делу Пафнутий.
— Чего?! — не понял Лопоухий. Он отбил еще пару тактов по закрытой крышке фортепиано. Вот уже должна пробежаться флейта — тра-та-та-там, но, разрушая мелодию Моцартовой песенки, в уши влетел идиотский смех.
— Черт! — рассердился Лопоухий, и уши его сложились в трубочки. Пафнутий быстро перекрестился. Один крест он положил слева направо, второй справа налево, а третий для пущей верности — двумя перстами. «Уж какой-нибудь да поможет!» — рассуждал он трезво.
Люси вскочила со своего стульчика и с криком: «До каких пор, Влад?!» опустилась назад.
— Люси! — укоризненно произнес Пафнутий.
— Мы сегодня утром со Славой арию из Zauberflоеte музицировали. Славная музыка! — уши Лопоухого опять выпрямились и просвечивали.
— Славик, — мрачно проговорила Люси. — Этот «Майн кампф» ходячий.
Пафнутий хохотнул.
— И сейчас напеваю, ну то есть слышу ее все время, а тут вместо флейты смех!
— «Чушь какую-то порет!» — смотрела на него с тоскою в глазах Люси. «Эх, если б не мои планы! Сидела бы я тут с этими…»
— Ага, — поддержал разговор Пафнутий. — Давай-ка я тебя на порчу проверю.
Лопоухий опять непонимающе посмотрел на Пафнутия.
— Ты что, Владик?!
— Да я же целителем стал, — нагревая медные палочки на свече, объяснял серьезно Пафнутий. — Сиди ровно, руки на яйца положи.
— Куда? — уши Лопоухого зажглись.
— На яйца, — сосредоточенно продолжал Пафнутий. — Ладошки вверх. Готов?!
И они с Люси жадно впились в голову Лопоухого. Пафнутий стал перед ним и повел медные прутики над головою Лопоухого. Они, дойдя до темени, быстро сошлись и застыли.
— Н-да! — тяжело цыкнул Пафнутий. — Есть порча! Люси счастливая, но серьезная как на кладбище поддакнула: — Скрестились штанги, сильная порча. — В ушах у Лопоухого опять засмеялись.
— Да что это?! — возмущенно, но улыбаясь пока, попытался понять он. А Пафнутий, приняв вопрос на свой счет, пустился в объяснения: — Видишь ли, порча — это наговор. Тебя сглазили.
— И давно? — заинтересованно спросила Люси.
— Восемь лет уже, — вздохнул Пафнутий.
— Да какая порча? — попытался вставить словечко Лопоухий, но Люси, не замечая, продолжала как по-писаному:
— И где, Влад?
— А мы сейчас проверим.
Пафнутий подошел к Лопоухому со спины и, вспомнив о необычайно вспыхнувших ушах, посмотрел на них. Уши вели себя наинормальнейшим образом. Мягко струился через них закатный Петербургский свет. Крякнув, Пафнутий повел ладонями вниз по позвоночнику.
— Ой тепло, Владик, — проговорил Лопоухий.
— Внизу, на крестце. Огромная, жаба! Точно восьмилетняя.
— Что будем делать? — проговорила Люси с таким неподдельным интересом, будто они изобретали колесо.
— Снимать, — твердо ответил Пафнутий. — И срочно! Лопоухий хотел откинуть крышку фортепиано, но Пафнутий положил свою мужицкую ладошку поверх музыкальных его пальчиков и заглянул ему в глаза:
— Ты завтра свободен?
— Завтра? Ха, — будто поддерживая чей-то смех, хохотнул Лопоухий. — Ха!
— Ты зря смеешься, Хока. Мне тоже в кассе «Аэрофлота» такую навесили… Влад еле поднял!
— Да? — ушки Лопоухого приподнялись, готовые послушать интересную историю, но Люси хранила профессиональную тайну. Она быстро встала и, задев Лопоухого невзначай бедром, вышла из комнаты.
Пафнутий пыхтел, вытирая медяшки:
— Я тебе безо всяких яких сниму ее, — уверял он Лопоухого. — Не ты первый, не ты последний. Только не тяни. Приходи завтра, и все уладим. Почувствуешь, наконец, за последние восемь лет в первый раз, что такое жизнь!.. — изливался Пафнутий.
А за окном в неугасимом зареве ночи раскачивался и хохотал, щекоча ногами своих китов, гигантский Астрал.
* * *
Фефела зашел с одного бока, развернулся, зашел с другого.
— Стоит! — недоуменно смотрел он на небо. — Смотри сюда, Дима!
Зигфрид вылез из дивана и припал к телескопической трубе. — Семь звезд видишь, да? — вел Зигфрида по небу Фефела. — Это ковш. Всегда был на своем месте. А вот эта восьмая, яркая, ее никто никогда не описывал. Да и вид у нее, как у кометы.
— Только хвоста нет! — вставил юный Зигфрид.
— Вот-вот! — Фефела сел за стол, взял линейку, арифмометр, и принялся что-то чертить, считать.
Зигфрид смотрел в телескопическую трубу и не видел не то, что восьмую, а и семи первых не замечал. «Так, туманность Андромеды! — думал он про себя. И воспользовавшись тишиной, осторожно отошел от телескопа и забрался назад в свой диванчик.
Он уже восемнадцать лет сидел в этом диванчике и рос, рос, крепчал и здоровел, не находя себе применения.
Однажды он вот также лежал в парке в старом глубоком диване, притащив его для этого из дому, и глядел на развалины некогда наполненных до краев водою и людьми бань. Как откуда ни возьмись прямо в диван прилегло нечто среднее между мужчиной и женщиной. Легло и начало смешить Зигфрида, а рассмешив, стало щекотать, но не так, как мама и тетя щекотали — подмышками, а пониже — животик, там… и шептать, мол, в баньке, сладенький, попаримся! Зигфрид уж не знал, что и думать, но о чем-то стремительно догадался. Как вдруг рядом появился Фефела. Он пристукнул неопределенного рода существо зонтом-тростью и повелительно проговорил: