Эрих Мария Ремарк
Возлюби ближнего своего
Erich Maria Remarque
LIEBE DEINEN NACHSTEN
Перевод с немецкого И. Шрайбера
Печатается с разрешения литературных агентств Mohrbooks AG Literary Agency и Synopsis.
© The Estate of the late Paulette Remarque, 1941
© Перевод. И. Шрайбер, наследники, 2009
© Издание на русском языке AST Publishers, 2015
Часть первая
I
Керн резко привстал на постели, вырываясь из черного, сумбурного сна, и прислушался. Как все гонимые и затравленные, он мгновенно очнулся, напряженный и готовый к бегству. Наклонив вперед худощавое тело, он сидел неподвижно, прикидывая, как бы улизнуть, если на лестнице уже появились полицейские.
Он жил на пятом этаже. Окно комнаты выходило во двор, но не было ни балкона, ни карниза, чтобы добраться до водосточной трубы. Значит, бежать через двор невозможно. Оставался единственный путь: пройти по коридору к чердаку, а оттуда по крыше к соседнему дому.
Керн взглянул на светящийся циферблат своих часов. Начало шестого. В комнате было почти совсем темно. На двух других кроватях едва обозначились простыни, серые и расплывчатые. Поляк, спавший у стены, храпел.
Керн осторожно соскользнул с постели и бесшумно подошел к двери. В ту же секунду мужчина, лежавший на средней кровати, шевельнулся.
– Что-нибудь случилось? – прошептал он.
Керн не ответил. Он плотно прижался ухом к двери.
Его сосед приподнялся и пошарил в карманах одежды, висевшей на железной спинке кровати. Вспыхнул луч карманного фонарика. Бледный, дрожащий световой круг вырвал из темноты коричневую дверь с облупившейся краской и прильнувшую к замочной скважине фигуру Керна в помятом белье и с растрепанными волосами.
– Да скажи же, в чем дело, черт возьми! – прошипел человек на кровати.
Керн выпрямился.
– Не знаю. Я проснулся, мне что-то послышалось.
– Что-то! Но что же именно, болван?
– Какой-то шум внизу… Голоса, шаги, сам не знаю…
Мужчина встал и подошел к двери. На нем была желтоватая рубашка; в свете фонаря виднелись волосатые, мускулистые ноги. С минуту он вслушивался.
– Ты здесь давно живешь? – спросил он.
– Два месяца.
– Облавы были?
Керн отрицательно покачал головой.
– Ну вот. Значит, померещилось тебе. Иной раз услышишь во сне неприличный звук, а чудится – гром гремит.
Он посветил Керну в лицо.
– Так и думал. Двадцать лет, не больше, верно? Эмигрант?
– Конечно.
– Jezus Christus. Со sie stalo?..[1] – внезапно забормотал поляк в углу.
Человек в рубашке направил на него фонарик. Из темноты выплыла свалявшаяся черная борода, широко открытый рот и большие глаза под кустистыми бровями.
– Эй ты, поляк! Заткнись-ка со своим Иисусом Христом, – пробурчал мужчина с фонариком.
– Его уже нет в живых. Пошел добровольцем на фронт и пал в боях на Сомме.
– Со?[2]
– Вот опять! – Керн подскочил к кровати. – Они поднимаются наверх! Надо удирать через крышу!
Поляк рывком повернулся на постели. Слышались приглушенные голоса. Хлопали двери.
– Дело дрянь! Тикаем, поляк! Тикаем! Полиция!
Сосед Керна сорвал одежду с кровати.
– А ты знаешь куда? – спросил он Керна.
– Знаю. Направо по коридору! А потом вверх по лестнице, за умывальником!
– Живо!
Мужчина в рубашке бесшумно открыл дверь.
– Matka Boska[3], – пробормотал поляк.
– Заткнись! Нас услышат!
Он притворил дверь и вместе с Керном засеменил по узкому грязному коридору. Они шли так тихо, что слышали звук капель, падавших в раковину из неплотно прикрученного крана.
– Здесь повернем! – прошептал Керн, обогнул угол и наткнулся на кого-то. Он покачнулся, разглядел мундир и хотел было податься назад, но в ту же секунду почувствовал сильный удар по руке.
– Стоять! Руки вверх! – скомандовал кто-то в темноте.
Керн уронил одежду. Левая рука онемела от удара. На мгновение ему показалось, что мужчина в рубашке вот-вот набросится на полицейского. Затем, увидев дуло револьвера, который второй полицейский приставил к его груди, медленно поднял руки.
– Кругом! – скомандовал голос. – Стать к окну!
Оба повиновались.
– Посмотри-ка, что у них в карманах, – сказал полицейский с револьвером.
Его напарник начал рыться в валявшейся на полу одежде.
– Тридцать пять шиллингов… карманный фонарик… трубка… перочинный нож… расческа – вшей вычесывать… Больше ничего нет…
– документы?
– Несколько писем или что-то в этом роде…
– Паспорта?
– Нет…
– Где ваши паспорта? – спросил полицейский с револьвером.
– У меня нет паспорта, – ответил Керн.
– Само собой! – Полицейский ткнул револьвером в спину другого беглеца. – А ты? Тебя что, надо спрашивать особо, выблядок ты этакий?
Полицейские посмотрели друг на друга. Тот, что был без револьвера, рассмеялся. Другой полицейский облизнул губы.
– Нет, ты погляди-ка, какой благородный господин! – медленно проговорил он. – Его превосходительство бродяга! Генерал вонючка!
Вдруг он размахнулся и ударил соседа Керна кулаком в подбородок. Тот едва устоял на ногах.
– Руки вверх! – рявкнул полицейский.
Беглец с яростью посмотрел на него. Керн подумал, что никогда еще не видел такого взгляда.
– Это я тебя спрашиваю, сволочь! – сказал полицейский. – Долго я буду ждать? Или мне еще разок долбануть тебя по мозгам?
– Нет у меня паспорта.
– Нет у меня паспорта! – передразнил его полицейский. – Разумеется! У господина выблядка, видите ли, нет паспорта. Это можно было предположить! А теперь оденьтесь! Только живо!
По коридору бежала группа полицейских. Они шумно распахивали двери.
Подошел молодой офицер в кителе с погонами.
– Что у вас тут?
– Да вот – две птички. Хотели выпорхнуть на крышу и дать деру.
Офицер разглядывал обоих задержанных. У него было узкое бледное лицо с тщательно подкрученными, надушенными усиками. Керн ощутил запах одеколона «4711». Он разбирался в таких вещах. Когда-то у его отца была парфюмерная лаборатория.
– С этими двумя поговорим особо, – сказал офицер. – Надеть наручники!
– Разве венской полиции разрешается драться при арестах? – спросил мужчина в рубашке.
Офицер взглянул на него.
– Как вас зовут?
– Штайнер. Йозеф Штайнер.
– Сам без паспорта, а чуть было не набросился на нас, – сказал полицейский с револьвером.
– Венской полиции разрешается гораздо больше, чем вы думаете, – отрезал офицер. – Марш вниз!
Полицейский достал наручники.
– А ну-ка, миленькие мои! Вот так! Теперь вы выглядите намного лучше. Железки как по мерке сделаны!
Керн ощутил на запястьях холодок стали. Его сковали впервые в жизни. Стальные кольца не мешали ходить, но казалось, они сковывают не только руки, но и что-то более важное.
Начало светать. К дому подъехали две полицейские машины. Штайнер скорчил гримасу.
– Похороны по первому разряду! Довольно благородно. Правда?
Керн не ответил. Он пытался скрыть наручники под рукавами пиджака. Несколько возчиков стояли у молочных фургонов и с любопытством глазели. Окна в домах напротив были открыты. В темных отверстиях мерцали лица, похожие на расплывшееся тесто. Какая-то женщина хихикала.
К машинам – открытым полицейским фургонам подвели около тридцати арестованных. Большинство из них поднималось в кузова молча. Среди задержанных была и владелица дома, полная блондинка лет пятидесяти. Только она возбужденно протестовала. Несколько месяцев назад, затратив ничтожные средства, хозяйка переоборудовала два пустующих этажа полуразвалившегося дома под своего рода пансион. Вскоре пошли слухи, что у нее можно ночевать «по-черному», не регистрируясь в полиции. У хозяйки было только четыре настоящих жильца с полицейской пропиской – нищий, специалист по уничтожению насекомых и две проститутки. Остальные приходили вечером, после наступления темноты. Почти все они были эмигранты или беженцы из Германии, Польши, России и Италии…
– Живо! Живо! – прикрикнул офицер на хозяйку. – Все это вы объясните в участке. У вас будет достаточно времени.
– Я протестую! – кричала женщина.
– Можно протестовать сколько угодно. А пока что поедем.
Два полицейских подхватили ее под руки и подсадили в кузов.
Офицер повернулся к Керну и Штайнеру.
– Так, а теперь вот этих. И не спускать с них глаз.
– Мерси, – сказал Штайнер и забрался в машину. Керн последовал за ним.
Грузовики тронулись.
– До свидания! – взвизгнул женский голос в окне.
– Измордовать всю эту эмигрантскую сволочь до смерти! – заорал им вслед какой-то мужчина. – Тогда сэкономите на кормежке…
Полицейские автомобили ехали довольно быстро – улицы были еще пусты. Небо за домами отступило, стало светлым, широким и прозрачно-голубым. Арестованные вырисовывались на машинах темными силуэтами, словно ивы под осенним дождем. Два полицейских уплетали бутерброды и пили кофе из плоских фляг.