Александр Рушкин
Все в порядке
Стихи
Предисловие
Прошло четыре года с момента выхода в свет первого стихотворного сборника Александра Рушкина «Слушай сердце». В течение всех этих лет автор оставался верен себе и продолжал писать стихи (правда, не так много, как хотелось бы). Стихи эти совершенно разные по жанру и стилю: есть среди них абсолютно серьезные, стихи-раздумья и стихи-воспоминания, есть метапоэтические строки (т. е. стихи о поэзии и стихах), встречаются также строки полушутливые и даже откровенно ироничные.
Практически все стихи А. Рушкина, и это хотелось бы отметить особо, по-прежнему сфокусированы на человеке (даже если в них в аллегорической форме речь идет о животных: «Останусь волком», «Охота») и, как всегда, предельно откровенны. Эта откровенность делает честь автору и заставляет поверить тому, о чем он пишет. Его строки неизменно несут в себе сильный эмоциональный заряд, и им свойственна какая-то удивительная внутренняя энергетика.
В стихах А. Рушкина, отражающих в той или степени личный опыт автора и его жизненную позицию, мы видим лицо и видим характер. Он отнюдь «не застегнут на все пуговицы» и не боится при всей своей серьезности выглядеть чуть ироничным (хотя сквозь иронию нередко проглядывает печаль) или по-человечески ранимым («Не читай стихов моих») и даже в чем-то беззащитным («Я остался один. Совершенно один. Даже спорю теперь сам с собою»).
Порой он беспощаден к самому себе («Да – графоман!») и нередко видит смысл там, где другие его не замечают («Странный потолок»). Будучи реалистом, хотя и не чуждым романтики, он прекрасно понимает, что совершенства нет – да и быть не может на этой Земле, хотя это отнюдь не означает, что к нему нет смысла стремиться, как в жизни, так и в строках. В этом сборнике – так же, как и в первом, – широко и разнообразно представлена любовная лирика автора, отличающаяся подкупающей, а иногда и прямо-таки обезоруживающей искренностью.
Стихи А. Рушкина порой весьма оригинальны и в то же время просты и даже прозрачны по своей смысловой структуре; он умеет органически сочетать разговорные вольности речи с четкой манерой изложения, не стесняясь при этом в выражениях и называя вещи своими именами. В этом мне лично видится своего рода внутренний – пусть даже и неосознанный – протест, своего рода неприязнь к различного рода табу, негласно налагаемым на человека чуть ли не с момента его рождения. Можно осторожно предположить, что данная тенденция (типичная, кстати, для нашего времени) не всем придется по душе; впрочем, это уже дело вкуса.
И все же жесткие, но четкие по своему замыслу и исполнению строки А. Рушкина несомненно имеют свою внутреннюю логику и притягательную силу. С ними можно соглашаться или не соглашаться, но они истинно реактивны – в том смысле, что побуждают к ответной реакции, к желанию вступить в дискуссию или даже в жаркий спор с автором.
Такому поэту непременно нужен понимающий читатель, нужна обратная связь, которая давала бы ему дополнительную внутреннюю энергию и мотивацию. И пусть вышедший теперь его второй сборник будет для него таким стимулом и такой мотивацией.
В. И. Шувалов,
доктор филологических наук,
профессор МПГУ, член Союза писателей-переводчиков
и Чеховского общества при Союзе писателей России
* * *
«Зачем плодить четверостишья фальши?»
А. Рушкин
Есть люди, которые пишут хорошие стихи. Александр Рушкин пишет не просто хорошие, а правдивые стихи как о себе, о своем внутреннем мире, так и о жизни в целом, о мире внешнем – таком, каким тот предстает в его глазах, поэтому, в первую очередь, его поэзию отличает открытость души и отсутствие фальши:
Я не играю посредством рифмИ не играю мышцами,Просто живу на пределе сил,Чувств и своих возможностей.
По мере прочтения книги перед глазами читателя ярко вырисовывается многогранный образ автора, который то называет себя «графоманом», то влезает в шкуру «мухи», размышляя о жизни с ее точки зрения, то «звереет», превращаясь в медведя-шатуна, готового свернуть горы ради любимой, то заверяет нас, что свобода волка – превыше всего:
Остепениться? – будка, кость и цепь...По мне, так лучше оставаться волком.
Читатель понимает, что лирический герой автора многое пережил в своей жизни, не раз опускаясь на дно, можно сказать, в самые дебри, о чем свидетельствуют следующие строки:
Задыхаюсь: мне нечем дышать, просто незачем больше дышать.
* * *
И крепкие напиткиНе лечат боль.
* * *
…на дно…И созерцать запретные глубины.Я сам мечтал, пускай давным-давно,Увидеть мир глазами субмарины.Не всплыть уже, а впрочем,… и не нужно.
* * *
Скупые стены моргаМне нарисуют дружеское «Welcome!»
* * *
Перебежав дорогу кошкой черной,В тиши ночной любовницей покорнойЛаскает грудь щемящая тоска.
Эта «щемящая тоска» возникает и у читателя, когда автор рисует нам картину холодного зимнего Города, где на самом деле зима царит в сердцах и душах людей, а не за окном: «здесь даже люди обрастают льдами», «там тоже кто-то прячет тело в кокон / из одеял, но вряд ли он согрет». Мир представляет собой жалкую картину скучного карнавала, наполненного «наигранным весельем», в котором «день наступил, а победила тьма». Тогда поэт обращается к Художнику и просит нарисовать ему Жизнь, но тот в ответ смотрит «печальными глазами» и достает простой (не цветной) карандаш. Однако сам автор, в отличие от многих, не может смириться с такой картиной мира, его лирический герой, достигнув самого дна, когда «давно расстрелян весь боекомплект», заставляет себя подняться и призывает всех нас не отрекаться от веры, веры в чудо:
Отбунтовал, да только как смириться,Когда страной торгуют на глазах…
* * *
Ломаются мачты, обшивка бортов.Не сломлен железный мой дух:Признать поражение я не готов…
* * *
Разбит граблями твердый лоб,Не отрекайся. Вера в чудо…
Так в какое же чудо верит сам автор? Впуская в сердце Весну («капель звенит надеждой»), он ждет Любви, чтоб «ощутить, что все еще, быть может, изменится в обманчивой судьбе». Несмотря на то, что во многих строчках лирический герой признается нам в своей «грешной жизни» («Да только я – ни капли не святой, мне непривычен запах благовоний. Грешил, грешу и буду. Я такой!», «Ты – не Ассоль. Мое имя – не Грей», «Я слишком груб и холоден в любви»), трудно представить его циником. В глубине души это – романтик, который продолжает «строить замки из песка», обращается к любимой: «Стань героиней снов», отправляя ей «поцелуи с ветром» и ловит ответные «поцелуи как выстрелы»:
И до утра не дам тебе покояМечтой заветной, проникая в дом.В твоих глухих, зашторенных покояхЯ буду беспокойным мотыльком.
* * *
всякий раз трепещу,превращаясь в мальчишку…
* * *
Приберусь у себя в шкафу…Если хочешь, тебя однуБудет память моя беречь.
* * *
Я с высоты влюбленными глазамиНайду тебя среди чужих людей.
Нередко влюбляясь, как в первый раз, поэт «сходит с ума», хотя и признается читателю, что «трудно и больно снова любить, душой выгорая заживо», пишет и сжигает свои стихи («Я не грущу, что умерли стихи, Отпетые еще до панихиды»), сравнивает любимых с прекраснейшими цветами в его «гербарии», а счастье – с солнцем, которое через отведенное небесами время отпускает на волю в небо:
Отпущу на волю счастье...… смотреть на солнце долго,К сожаленью, невозможно…
Александр Рушкин, «поставив душу трепетно на кон», не признает математических законов («и потом – дважды два не равно четырем. Посылаю их к черту!»), он в чем-то похож на вихрастого мальчишку, страдающего максимализмом, чей девиз: «смеяться до колик, до спазмов в груди, рубить – так рубить сплеча». Но в то же время автор – человек взрослый, тщательно исследующий свою душу:
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/2/9/1/8/9/5/291895.jpg)