Читать интересную книгу Державный - Александр Сегень

— Много ещё агарян в городке?

— Последние только что ушли, — ответил отец Сергий, укрывая игумена тёплым одеялом. — Кажись, кончилось нашествие ихнее. Глаголят, основное охвостье ордынское уже в двенадцати вёрстах от Воротынска, за Шамордином, а сам Ахмат уже чуть ли не в Белёве. Главные же полки его — в Перемышле. Ох, а каково лютовали, каково лютовали, поганые! Всю округу разорили дочиста, не глядя, что земли сии Литве принадлежат, а Литва Орде союзница. Моего диакона Тимофея дочь пятнадцатилетнюю Парасю поймали и отнасиловали. Она теперича дар речи утратила. Чудо ещё, что церковная утварь у меня цела осталась, токмо один серебряный дискос куда-то исчез, да и то, кажись, не татары, а свои же выкрали…

Про дискос было последнее, что слышал Геннадий, проваливаясь в глубокий, всепоглощающий сон.

Проснувшись на другой день утром, Геннадий помог отцу Сергию совершить службу и благодарственный молебен об избавлении Руси от нашествия полчищ Ахмата. В полдень он засобирался в обратный путь. Отец Сергий уговаривал его ехать в телеге, предлагая, чтобы старший попович отвёз игумена до самой Калуги, но Геннадий заупрямился:

— Знал бы ты, батюшко Сергий, сколько вёрст я вместе с незабвенным святителем Ионой Московским пешком прошёл! Дойду и теперь в честь радости такой. Ну, благодарствую за приют, за ласку. Отныне молиться за тебя буду.

Погода установилась славная. Светило солнце, по небу шли розовые облака, морозец был лёгкий, ходкий. Часа за три с половиною архимандрит Чудовского монастыря дошёл до Калуги, где все с ума сходили, не зная, что и думать — куда пропал игумен?

— Виноват, грешен, — улыбался он. — В Воротынск ходил — смотреть, правда ли ушли сыроядцы. Князь Иван, простуда-то прошла?

— Чихаю, — расплываясь в улыбке, отвечал Иван Младой, подходя к Геннадию под благословение.

В последний раз переночевав в Калуге, в субботу утром отправились в сторону Боровска и всю дорогу говорили о том, каково теперь будет самодержавное житье русское, без ордынckqto царя, без ежегодной разорительной выплаты дани, без страха о том, что придут баскаки.

— Баскачьему двору не бывать отныне на Москве, — говорил Иван Иванович. — Из Замоскворечья всех ордынских жителей тоже вон. Полагаю, теперь встанет вопрос о возвращении всех Верховских княжеств[157]. Хватит уж Литве володети ими. Теперь мы будем ставить условия Казимиру.

В таковых сладостных мечтаниях и добрались сначала до Малоярославца, а потом и до Боровска, где встретились с большим конным войском, выходящим из города с самым решительным видом. По знамёнам распознали рать Андрея Горяя, Бориса Голтяя и Андрея Меньшого. Повидались и с самими Андреем и Борисом.

— Куда отправляетесь, дядя Андрей? — спросил Горяя княжич Иван.

— Ахмата бить идём, — отвечал старший из младших братьев великого князя.

— Так он же улепётывает, — удивился Иван Иванович.

— Вот мы его в хвост и в гриву добивать будем, чтоб не вознамерился, собака, назад повернуть, — мужественно прорычал Андрей Васильевич.

— Да чтоб не очень-то грабил окских жителей, — добавил Борис Васильевич.

— Бог в помощь вам, дядюшки, — поклонился дядьям Иван Младой и громко чихнул. — А что ж дяди Андрея Меньшого знамя вижу, а самого его нету?

— Он по-прежнему хворает, — ответил Андрей Васильевич, — но ратников своих отрядил с нами, потому и знамя его тут.

Простившись с Андреем и Борисом, отправились в великокняжеский дворец. Там вовсю шли приуготовления к завтрашнему великому пиру, объявленному государем во ознаменование избавления от татар. Первым повстречался красавец князь Даниил Васильевич Патрикеев-Щеня. Лицо его сияло.

— Каково запугали Ахмата! Бежал!

Тотчас подошёл под благословение Геннадия князь Рязанский, Василий Иванович, великокняжеский шурин. И откуда взялся-то? Доселе никакой подмоги от рязанцев не было, а как победное пиршество, так унюхал — притёк праздновать!

— Слыхали? — молвил он, благословясь. — Говорят, здешний приспешник[158] такое затеял!..

— Какое? — усмехнулся Геннадий, с презрением глядя на Рязанского князя.

Василий Иванович, почуяв сие презрение, вдруг умолк, и вместо него отвечал Щеня:

— Рыбное заливное две на две сажени в виде замерзшей Угры, с берегами из белужьего мяса, как бы заснеженными. Даже, сказывают, нашу и татарскую рати по тем берегам расставляет, а они тоже из чего-то съедобного.

— Ну и ну! — рассмеялся Геннадий, предвкушая завтрашний пир.

Хорошо пировать, когда есть великий повод!

Подошёл и Холмский. Князь Василий Иванович Рязанский постеснялся оставаться в обществе таких прославленных воевод, как двое Даниилов — Холмский и Щеня. Его проводили насмешливыми взглядами.

— Самый заслуженный вояка первым пировать прискакал, — сказал Геннадий. Полководцы воздержались вслух насмехаться.

— Все воеводы завтра будут? — спросил Патрикеев-Булгак.

— Да, наверное, — ответил Холмский. — И Оболенские здесь, и Хрипун, и Верейский, и Акинфов, конечно же, и Русалка, и Ощера, и Руно, и Мамон, и Образец. Эти, последние, при государе сейчас, в Пафнутьевой обители.

— Батюшка там? — спросил Иван Младой.

— Там, — кивнул Холмский. — Иосиф, игумен Волоцкой обители, пришёл к нему вчера, а с ним ещё один монах-паломник, по имени Нил, сказывают, десять лет по Святым Землям хаживал, ко всем, ко всем святыням приложился и много всяких святых частиц и древностей привёз оттуда.

— Ох ты! — подивился Геннадий. — Надобно поспешить туда, послушать, о чём тот Нил рассказывает. Княжич, поедешь?

— Поеду, — охотно согласился Иван Иванович.

Они отправились в монастырь, и все три версты, покуда ехали, Геннадий беспрерывно счастливо вздыхал, а конёк под ним, Звонша, так и подпрыгивал, будто ему передавалось Геннадиево счастье. Приехав в Пафнутьеву обитель, были встречены и проведены тотчас в келью, где сидели — государь, Троицкий игумен Паисий, здешний игумен Иннокентий, Аристотель Фиораванти, Григорий Андреевич Мамон, Михаил Яковлевич Русалка, Иван Дмитриевич Руно, Василий Фёдорович Образец, Иван Васильевич Ощера и трое дьяков — Василий Мамырев и оба Курицыны. Тепло, хорошо было в келье, как бывает тепло и хорошо от многолюдного уюта после свершённого великого дела и накануне столь же великого празднования. Напротив государя сидели двое монахов в самых ветхих одеяниях. Геннадий узнал Иосифа Санина и Нила Майкова, бывшего ученика Паисия.

Увидев вошедших, Иван Васильевич вскочил и бросился им навстречу с широко распахнутыми объятиями:

— Генушко! Ванюша! Только вас и ждали обоих! Вот радость, что прибыли! А я уж досадовал, что вас не будет на завтрашнем торжестве. Так досадовал! Но Господь принёс вас, доставил. Проходите, усаживайтесь, нам тут странник Нил, монах белозерский, о своих путешествиях по святым местам повествует, зело премного любопытно.

— Се аз Нилом прозываюсь, благословите, батюшко, — подошёл к Геннадию монах в рубище, примерно одних лет с государем.

— Слыхал о тебе, — ответил Геннадий, благословив монаха. Благоговение, исходившее от Нила, весьма тронуло его. Геннадий до сих пор всё ещё втайне переживал, что не удалось свершить великий подвиг, а тут иод его благословение подходил монах, десять лет скитавшийся в Палестинах. — Ты ведь, иноче Ниле, славился как скорописец в Кирилло-Белозерской обители?

— Истинно так, — улыбнулся Нил ласково.

Теперь Геннадий посмотрел на Иосифа. Тот тоже подошёл под благословение Чудовского архимандрита, но лицо его не улыбалось.

— Здравствуй, игумене Осифе, — сказал Геннадий. — Почто же безрадостен?

— Я радуюсь, — отвечал тот, приложившись к руке Геннадия сухими и твёрдыми губами.

— Всем надо радоваться, а кто не радуется — грех тому, — объявил Геннадий громко. — Прогнали Ахмата. Прогнали! Жаль, Вассиана тут нет. Он бы ликовал, не скрываясь.

— Да и мы ликуем, — улыбался государь.

— Батюшка, — сказал княжич, — игумен Геннадий-то с образом Архистратига Михаила всю Угру и всю Оку под Калугой обошёл. Может, оттого и ушёл царь ордынский. Ведь в самый Михайлов день бежал Ахмат из Воротынска.

Лёгкая нахмуринка пробежала по лицу государя, и Геннадий тотчас её заметил.

— Конечно, — поспешил он перебить восторженные речи Ивана Младого, — без вмешательства Небесных Сил бесплотных никак не могло обойтись, и Господь послал Архистратига своего Михаила Архангела и воинство его, дабы прогнать бесермена. Но, славя Бога нашего, следует нам восславить и славного государя Ивана Васильевича, мудростью своею победившего татар, малою кровью одолевшего супостатов.

Нахмуринка тотчас улетучилась с лица Ивана Васильевича, лицо разгладилось, расплылось в благодушной улыбке.