Читать интересную книгу Потоп - Генрик Сенкевич

– И я так думаю, что война раньше всего здесь начнется, – сказал Кмициц.

– Но коль ты так думаешь, коль и впрямь не любишь шведов, – а я по глазам вижу, что ты говоришь правду, я ведь насквозь тебя вижу, – так почему же ты не пристанешь к этим честным солдатам? Разве не самое время для этого, разве не нужны им руки и сабли? Немало служит там честных людей, что не захотели променять своего короля на чужого, и будет их все больше и больше. Ты, пан, едешь из тех краев, где шведов еще не изведали, но кто изведал их, горькими плачет слезами. В Великой Польше, хоть она и добровольно сдалась, шведы уже ломают шляхте пальцы в курках мушкетов, и грабят народ, и добро отымают насильно, забирают все, что только могут. В здешнем воеводстве порядки не лучше. Генерал Стенбок издал манифест, чтобы люди спокойно сидели по домам, тогда, мол, солдаты ни их самих не тронут, ни ихнего добра. Какое там! Генерал свое долбит, а начальники поменьше свое, так что никто не может поручиться ни за завтрашний день, ни за целость и сохранность своего имущества. А ведь всяк хочет радоваться на свое богатство, спокойно владеть им и жить хорошо. А тут является какой-то чужак и говорит: «Дай!» Не дашь, так найдет вину за тобой, чтобы выкинуть тебя из твоего гнезда, а то и вины искать не станет, просто голову срубит с плеч. Много уже у нас таких, что горючие слезы льют, вспоминая прежнего своего государя, и все в горе с надеждой взирают на конфедератов, не принесут ли они спасения отчизне и гражданам…

– Ты, я вижу, вельможный пан, – заметил Кмициц, – не больше добра желаешь шведам, чем я.

Незнакомец с опаской оглянулся по сторонам, но тотчас успокоился и продолжал:

– Чтоб их чума передушила, вот чего я им желаю и не скрываю этого, потому вижу, ты человек порядочный, а коль нет, так все едино меня не свяжешь и к шведам не отвезешь, потому не дамся я, у меня челядь с оружием, да и сабля на боку.

– Можешь быть уверен, вельможный пан, что я этого не сделаю, напротив, мне по душе твоя смелость. Да и то мне понравилось, что не задумался ты оставить свое имение, – ведь враг в отместку не замедлит разорить его. Весьма похвальна такая любовь к отчизне.

– Да что я, дурак, что ли? У меня первое правило, чтоб мое не пропало, небось то, что Бог дал, надо беречь. Я сидел тихо до жатвы и обмолота. А вот когда весь урожай, скот, орудия, все добро продал в Пруссии, тогда и подумал себе: пора в путь! Пусть теперь мстят, пусть забирают, что им понравится.

– Но землю-то и строения ты им, пан, оставил?

Кмициц невольно перешел на покровительственный тон и заговорил как начальник с подчиненным, не подумав о том, что такие речи могут показаться странными в устах худородного шляхтича-барышника; но незнакомец, видно, не обратил на это внимания, он только хитро подмигнул ему и ответил:

– Э, да я ведь у мазовецкого воеводы арендовал Вонсошское староство, и у меня как раз кончился контракт. Я и денег последних не уплатил за аренду и не уплачу, потому мазовецкий воевода держит, как я слышал, сторону шведов. Пусть же у него за это аренда пропадет, а мне денежки пригодятся.

Кмициц засмеялся.

– А чтоб тебя, милостивый пан! Вижу, ты не только храбёр, но и ловок!

– Ну а как же! Ловкость всему голова! – ответил незнакомец. – Однако мы не о ловкости с тобой толковали… Почему ты, видя обиды, которые чинят враги отчизне и королю, не пойдешь в Подлясье к этим честным солдатам и не вступишь в хоругвь? И Богу послужишь, да и самому может привалить счастье, – ведь сколько раз случалось, что худородный шляхтич кончал войну паном. Ты, я вижу, человек смелый и решительный, и коль род тебе не помеха, можешь за короткое время нажить какое ни на есть богатство, только бы Бог добычу послал. Не трать только попусту, что в руки плывет, так и мошна у тебя будет полна. Не знаю, есть ли у тебя усадебка, а коль нет, так с мошной и имение арендовать нетрудно, а там с Божьей помощью и свое завести. Начавши так вот со стремянного, можешь кончить свои дни хорунжим, или при какой-нибудь должности в повете, только бы от работы не отлынивал, ибо кто рано встает, тому Бог дает.

Такой смех разбирал Кмицица, что он только трясся да ус кусал, кривясь от боли в засохшей ране.

– Принять они тебя примут, – продолжал незнакомец, – люди им нужны. А впрочем, ты и мне пришелся по сердцу, беру тебя под свое покровительство, и теперь ты можешь быть уверен, что по службе пойдешь вперед.

Тут молодой незнакомец спесиво поднял пухлое лицо и стал горстью поглаживать ус.

– Хочешь быть моим оруженосцем? – спросил он наконец. – Будешь саблю за мной носить да за челядью смотреть.

Кмициц не выдержал и расхохотался с непритворным весельем, показав в смехе все зубы.

– Что это ты смеешься? – насупился незнакомец.

– Да очень рвусь к тебе на службу.

Но незнакомец оскорбился не на шутку.

– Дурак тот, кто научил тебя такому обхождению, – сказал он. – Ты смотри, с кем говоришь, да знай свое место.

– Ты уж прости, вельможный пан, – весело промолвил Кмициц, – я ведь не знаю, с кем имею честь говорить.

Незнакомец подбоченился.

– Я – пан Редзян из Вонсоши, – сказал он надменно.

Кмициц раскрыл было рот, чтобы назвать свое вымышленное имя, но тут в корчму торопливо вошел Белоус.

– Пан нач… – И оборвал речь под грозным взглядом Кмицица, смешался, запнулся и наконец с усилием выдавил из себя: – Пан Бабинич, какие-то люди едут.

– Откуда?

– Из Щучина.

Кмициц смутился, однако тотчас овладел собой.

– Будьте начеку, – приказал он. – Много ли их?

– С десяток сабель.

– Мушкетоны держать наготове. Ступай!

После того как солдат вышел, Кмициц обратился к Редзяну из Вонсоши:

– Уж не шведы ли?

– Да ведь ты к ним идешь, – ответил Редзян, с удивлением глядя на молодого шляхтича. – Стало быть, рано или поздно должен с ними встретиться.

– Уж лучше со шведами, нежели с разбойниками, которых везде полно. Барышник должен быть при оружии и всегда начеку, потому лошади – это очень лакомый кус.

– Коли правда, что в Щучине стоит Володыёвский, – заметил Редзян, – так это, наверно, его разъезд. Прежде чем стать на постой, полковник хочет разведать, безопасно ли тут, ведь бок о бок со шведами спокойно не усидишь.

Услышав такие речи, пан Анджей метнулся туда-сюда и забился в самый темный угол корчмы, где на конец стола падала густая тень от шатра печи. Тем временем со двора долетел топот, зафыркали кони, и через минуту в корчму вошло со двора несколько человек солдат.

Впереди выступал огромный мужичище, стуча деревянной ногой по половицам, которые ходенем ходили под ним. Кмициц бросил на вошедшего взгляд, и сердце заколотилось у него в груди.

Это был Юзва Бутрым, по прозвищу Безногий.

– А где хозяин? – спросил Юзва, остановившись посреди хаты.

– Здесь я! – ответил корчмарь. – К твоим услугам, милостивый пан.

– Корму лошадям!

– Нет у меня корму, разве вот паны дадут.

С этими словами корчмарь показал на Редзяна и барышников.

– Что за люди? – спросил Редзян.

– А сам ты кто?

– Староста из Вонсоши.

Собственные люди Редзяна обычно величали его так, как арендатора староства; в особо важных случаях он и сам называл себе старостой.

Видя, с какой высокой особой он имеет дело, Юзва Бутрым смешался, снял шапку и сказал примирительно:

– Здорово, вельможный пан! В потемках и не узнаешь, с кем говоришь.

– Что за люди? – подбоченясь, повторил Редзян.

– Лауданцы мы, наша хоругвь была прежде пана Биллевича, а нынче пана Володыёвского.

– Боже мой! Так пан Володыёвский в Щучине?

– Собственной персоной и с прочими полковниками, которые пришли из Жмуди.

– Слава Богу! Слава Богу! – обрадовался староста. – А какие же полковники с паном Володыёвским?

– Был пан Мирский, – ответил Бутрым, – да его по дороге удар хватил, остались пан Оскерко, пан Ковальский, два пана Скшетуских…

– Скшетуских? – воскликнул Редзян. – Не из Бурца ли один из них?

– Откуда он, я про то не знаю, – ответил Бутрым, – знаю только, что герой Збаража.

– Боже! Да это мой пан!

Тут Редзян спохватился, что такой возглас странно звучит в устах старосты, и прибавил:

– Я хотел сказать, мой пан кум.

Староста не солгал, он и в самом деле был вторым восприемником при крещении старшего сына Скшетуского, Яремки.

Тем временем у Кмицица, сидевшего в темном углу корчмы, мысли вереницей неслись в уме. В первую минуту душа его возмутилась при виде грозного сермяжника и рука невольно схватилась за саблю. Кмициц знал, что Юзва был главным виновником убийства его товарищей и самым заклятым его врагом. Прежний пан Кмициц тотчас бы приказал схватить его и разметать лошадьми, но теперешний пан Бабинич превозмог себя. Мало того, тревога овладела им при мысли о том, какие опасности могут грозить ему и всему его предприятию, если только шляхта сейчас узнает его. Он решил поэтому остаться неузнанным и все больше отодвигался в тень; наконец, опершись локтями на стол, положил голову на руки и притворился спящим.