Стычки между Владетелями на границах княжеств не были чем-то необычным — Лакон с Лэндом вон уже какой век грызутся, и у живущих в приграничной меже благородных наведаться в гости к соседям, так же, как и брать выкуп за пленников, уже вошло едва ли не в привычку. Но с Амэном было сложнее — покой южного княжества охранялся регулярными войсками, а главы крепостных гарнизонов предпочитали брать выкуп не деньгами, а кровью, и просмоленные трупы дерзких еще долго могли болтаться на приграничных деревьях, служа предупреждением для тех, кто ищет легкой поживы на землях Амэна.
В живых нарушителей оставляли лишь в тех случаях, когда их жизнь или проступок могли сыграть на руку Владыке Амэна в его бесконечных интригах, но и в таком случае доля пленников оставалась незавидной — их ждало путешествие в далекий Милест и суд, который никогда не был милосердным.
А если учесть, что владыка Лезмет с самого начала предупредил дерзких ловцов амэнского Коршуна, что последствия неудачи падут лишь на их головы…
Из горла Ставгара вырвался глухой стон — а ведь он почти что добрался до Коршуна. Не хватило всего какого-то мгновения… Но удача отвернулась от них с Кридичем, и теперь все пошло прахом. Остен по-прежнему жив и вскоре оправится от раны, род Энейры так и останется опороченным, а его самого ждут амэнские каменоломни… Разве что старший Бжестров вспомнит о своем единственном сыне и попытается его выкупить. Его, но не бывших с ним дружинников. Что старому Владетелю простые воины… И если это случится, то как тогда жить в Крейге самому Ставгару — под властью отца, опозоренному проигрышем? Его слова и клятвы будут весить после этого меньше даже, чем гусиный пух, и как тогда в глаза смотреть новым ратникам?.. Славраду, чьих людей он сгубил в этом сражении?.. Энейре?..
Эти мысли обожгли Ставгара, точно раскаленное добела железо — он дернулся, словно бы желая освободиться от оков, цепи отчаянно зазвенели, а совсем рядом раздалось спокойное:
— Я бы на твоем месте не тратил силы понапрасну, Беркут.
Обернувшись на голос, Бжестров увидел сразу двоих амэнцев — один из них, еще совсем мальчишка, лет шестнадцати-семнадцати, держал в руках миску с какой-то снедью и кувшин, а старший — уже близившийся, пожалуй, годам к шестидесяти и пегий из-за седины — внимательно смотрел на пленника, сжимая в руке ключи. Взгляд серо-голубых, будто выцветших глаз «Карающего» оказался необычайно твердым и словно бы изучающим, и Ставгар — то ли из-за гордости, то ли из-за какого-то мальчишеского упрямства, ответил ему той же монетой. Некоторое время пленник и тюремщик играли в молчаливые гляделки, пока, наконец, амэнец, сделав какие-то, известные лишь ему выводы, тихо хмыкнул, и, отведя глаза, загремел в замке ключами. А после, дождавшись, когда младший оставит свою ношу в камере, произнес.
— Ступай теперь — далее я сам управлюсь.
Юнец открыл было рот, намереваясь, очевидно, что-то возразить, но, посмотрев на строгое лицо старшего, так ничего и не сказал, а, покорно склонив голову, поспешил уйти. Тюремщик же, дождавшись, когда шаги молодого стихнут во тьме коридора, подошел к Ставгару вплотную и, устроившись возле него на корточках, произнес:
— Обед твой подождет немного, а пока я тебя осмотреть должен.
— Лучше цепи ослабь, — прохрипел в ответ Ставгар, но амэнец лишь отрицательно мотнул головой.
— Пока нет. И не потому, что я боюсь, что ты мне навредить сможешь, а потому, что ты к лицу сразу потянешься и, чего доброго, лишь хуже себе сделаешь. Нос-то тебе глава, конечно, вправил, но чтоб все поджило, время нужно.
Хотя сказано это было вполне миролюбивым тоном, Бжестров вскипел:
— Может, мне ему за это еще и в ножки поклониться? Или сапоги расцеловать?
Но пожилой «Карающий» на этот злой шепот даже бровью не повел, заметив как бы между делом:
— За это — не надо, а вот за то, что тело колдуна твоего поживой для ворон не стало, поблагодарить бы стоило.
При этой новости вся, затмевающая разум Бжестрова злость куда-то испарилась, и он только и смог, что выдавить из себя едва слышное:
— Кридич… Как он погиб?
— Не от нашего оружия, — «Карающий» не торопясь вытащил из-за пазухи чистую тряпицу и, щедро смочив ее холодной водой из кувшина, прижал ткань к переносице Бжестрова, — Сердце у него стало — почти сразу, как ты в западню нашу угодил. А его ратники, как смекнули, что глава их преставился, отступили к холму да копьями ощетинились, тело охраняя. На предложение же сдачи ответили, что сложат оружие лишь в том случае, если нескольким из них будет позволено уйти с телом своего Владетеля в Крейг, дабы похоронить его, как подобает.
— А Остен? — вначале Бжестров хотел было оттолкнуть незваного лекаря, но от холодного прикосновения ткани действительно стало легче, и молодой Владетель счел за лучшее потерпеть. «Карающий» же, словно и не замечая его душевных метаний, неторопливо продолжал.
— Наш глава отпустил их. Всех. Но если ты думаешь, что твои выжившие ратники тоже остались на свободе, то ошибаешься. Их каменоломни ждут…
— Как и меня?
Лицо тюремщика на мгновение дрогнуло, но вместо ответа на вопрос Ставгара он лишь встал и ослабил сковывающие руки пленника цепи.
— Коли хочешь говорить разборчиво, а не гнусавить и хрипеть, тряпицу к лицу прикладывать не забывай. Холод для тебя сейчас — лучшее лекарство… Кашу я рядом поставил, дотянешься. Вечером еще принесу.
Произнеся такое напутствие, «Карающий» вышел из камеры, глухо щелкнул замок, и Ставгар вновь остался один.
Олдер
К вечеру небо затянули тяжелые, несущие с собою дождь тучи, и нанесенная Ставгаром рана тут же разболелась с новой силой, но Олдеру мешала спать отнюдь не она — растянувшись на кровати, тысячник задумчиво крутил в пальцах серебряный полтовник на простом шнуре, который снял с шеи Бжестрова, пока крейговец пребывал в беспамятстве. Тот самый оберег, что отвел беду от дерзкого Владетеля в их прошлую встречу.
В оплетших монету чарах не было ничего особо сложного или хитроумного, да и сил у сотворившего оберег Знающего было не в пример меньше, чем у самого Остена, но тысячник, и сам не зная почему, с завидным упорством разбирался в наслоении людских отпечатков. Вот след самого Ставгара — чувствовалось, что он чрезвычайно дорожил своим оберегом. Вот крохи силы колдуна, обновившего защитные плетения. А вот и след создателя… Вернее, создательницы оберега: ласковый, теплый свет разливается под пальцами, и вгрызающаяся в плоть боль отступает… Лесовичка!.. Но как она может быть связана с Бжестровом?
Все еще не веря до конца своему открытию, Олдер достал из кармана отобранный у Бжестрова же платок, который тоже нес на себе следы ворожбы, а потом вытащил из-за пазухи по сей день носимую рядом с сердцем вышивку чертополоха. Медленно провел чуть подрагивающими пальцами над разложенными на груди предметами… И последние сомнения развеялись, как дым — оберег Ставгару сотворила лесная отшельница. Причем, не просто сотворила, а вложила в создаваемую защиту душу — такое чародейство за деньги не купишь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});