Еще немного скачки. На этот раз устремившиеся в небо скалы приближались с каждым шагом. Вейни время от времени поглядывал на двери с железными створками, на поверхности каждой было по двенадцать бронзовых панелей, украшенных фигурами в рост человека, и эти фигуры что-то делали, сначала он не понял что. Только разглядев детали, он сообразил, что это сцены казни и пыток.
— А они вообще когда-нибудь открываются? — спросил Вейни вслух, и голос оказался не такой спокойный, как бы он хотел. Он поискал взглядом маленькие двери для вылазок, которые должны были быть где-то среди панелей, но не нашел.
— Да, конечно, — ответил Чи. — Когда Мант хочет наказать вассалов и высылает их, они открываются.
— Мант вообще любит все чересчур большое.
— Они хотят, чтобы ссыльные помнили, — сказал Хесиен, — как трудно вернуться.
Вейни поглядел на Ранина, который скакал один впереди них, усталый человек на истощенной лошади, ведущий других, еще более усталых, и ставший как-то меньше ростом на фоне жестокой мощи, нависшей над ними.
Вейни почувствовал, как что-то зашевелилось в нем, по отношению к врагам, что-то вроде жалости, прокравшейся в сердце.
Внезапно он увидел перед собой не Сейирн Нейс, но дорогу, резко идущую вниз от подножия серых каменных стен, казавшихся высокими и могущественными, а на дороге юношу, почти мальчика, пораженного горем, в шлеме с белым шарфом, отправленного отцом в ссылку.
По меньшей мере было что-то общее. И были храбрые люди, которые не отступят, несмотря ни на что.
Этот барьер Мант называл справедливостью. Этим лицом он повернулся к своим отверженным и к слугам. Эта сила правила миром, и с уважением относилась к своим подданным — вешала их, сжигала живыми и скармливала волкам, и он не хотел видеть то, что находилась за дверями.
Он с трудом вдохнул поглубже и оперся о седло, перенос веса, который заставил притихнувшую было монотонную боль опять пробежаться по бокам и животу, проклятую, никогда не исчезающую боль. Он не был уверен, что в ногах осталась жизнь. Наконец он нашел новое положение, в котором болело меньше, и замер в нем. Но когда они подъедут к стене, будут изменения, а это означает — только Небеса знают, что это означает. Но если понадобится сражаться, он будет сражаться — во всяком случае пока не упадет с коня.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Моргейн.
— Я справлюсь, — ответил он.
Она не спускала с него глаз все время, пока они ехали. — Ты поклялся, Нхи Вейни.
Это потрясло его. Он слишком близко подошел к клятвопреступлению, так легкомысленно ответив. Но и она, тоже, поступила несправедливо — он давно знал, что она вообще плохо разбирается в таких вещах.
— Вейни, я должна обо всем догадываться?
— Я останусь на лошади, — сказал он, и это была половина правды. — Я смогу защитить себя. — Но он вполне мог себе представить, как она надеется на то, что он прикроет ее, или сделает какую-нибудь глупость чтобы спасти его, если он упадет. Он опять вспотел, в желудке образовался ледяной ком. Он никогда не любил пользоваться лекарствами кел. Он ненавидел их. Более того, он не думал, что они смогут победить окоченение, из-за которого при каждом шаге правой ноги в него впивались иголки. — Ходить — да, я не уверен. Но голова ясная.
На это она не сказала ничего. Наверно она думает — думает о вещах, о которых он не имеет ни малейшего понятия, думает что делать, насколько можно верить ему, и что в своих планах она должна изменить — все это, потому что он был дураком и привел их к этому проходу, а теперь стал бременем для нее.
Я не буду, мысленно запротестовал он. Но он уже. И знает об этом.
Он разрешил Эрхин слегка сбавить шаг — лошади волновались и фыркали, чувствуя в воздухе запах странного и предчувствуя сражения — война, всегда война, в какое бы обитаемое место они не попали. Кел не обращали на него никакого внимания. И Моргейн, тоже, глядела только на каменную стену перед ними.
Он вынул пакет из красной бумаги и, дрожащими пальцами, подцепил одну из крошечных пилюль на кончик ногтя, но затем, утратив решимость и доверие к подарку, шевельнул пальцем и сбросил пилюлю на бумагу. Сложил пакет и убрал его в карман пояса.
Дурак, опять подумал он. Трус.
Он сможет позаботиться о ней, внезапно подумал Вейни. И вообще непонятно, что эти пилюли в красной бумаге лечат. Лучше подождать момента, когда будут нужны ясная голова и твердая рука, а пока лучше не рисковать.
Он, насколько мог, устроился поудобнее, схватился руками за луку седла и посильнее оперся на нее, и дал боли свободно путешествовать по телу, согнув и разогнув правую ногу. Казалось, что в нее впились раскаленные иголки, пот тек по лицу и капал на побелевшие кисти рук.
Он смотрел, как Чи подъезжает к самым дверям, подводит чалого вплотную к краю железного чудовища и слабым человеческим кулаком ударяет по уходящей к небу массе металла, которая едва слышно отзывается на его удары.
— Я Чи ап Кантори, — крикнул он голосом, который рядом с гигантскими дверями казался мышиным писком. — Я Чи, лорд Морунда, Хранитель Юга! Я привез гостей, которые просят аудиенцию у Сюзерена! Откройте двери!
Не откроют, подумал Вейни. Казалось совершенно невероятным, что внутри даже услышат его. Он поглядел на каменную кладку, поддерживающую огромные ворота, ожидая, в лучшем случае, небольшую группу одетых в черное лучников и дождь стрел. Предостережение, вот все, чем он мог помочь в этом месте — крикнуть, чтобы Моргейн успела вынуть меч. Да, но так близко к воротам, огромный риск…
Но грохнул металл, уши резанул стон задвижек, лошади испуганно отскочили: объятая внезапным страхом Эрхин на мгновение встала на дыбы, потом пришла в себя и опустилась обратно. Он ухитрился не потерять равновесие, осадил ее, а потом успокоил запаниковавшего жеребца, повод которого был привязан к Эрхин.
Железные двери заскрипели и начали открываться наружу. За ними оказался затененный зал, размерами под стать им, потолок поддерживали колонны, более высокие, чем любое дерево в Шатане.
Он откинул кольцо, которое удерживало меч на спине, и дал мечу соскользнуть на бок.
— Нет, еще нет, — сказала Моргейн, а Чи и его спутники уже въезжали в огромный зал. Она тоже поехала за ними, так же медленно и спокойно, как мужчины перед ней.
Вейни коснулся Эрхин пятками и сдержал нетерпеливую кобылу, потрепав по потной шее. Рука тряслась.
Разумно. Он проехал между створками дверей, и каждая из них была выше стен Ра-Мориджа. Барельефы на внутренней поверхности ворот он уже не увидел, потому что не осмелился оторвать взгляд прохода, по которому ехал. С каждой стороны высились массивные колонны, освещенные лучами солнечного света, падавшего сверху.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});