Стражников быстренько оглоушили, после чего, пользуясь всеобщей суматохой, утащили обратно в караулку, где накрепко связали и сунули по кляпу во рты. Можно было бы их, конечно, убить да и не возиться – кунигас Даумантас так бы и сделал. Кунигас… Но только не князь… не Игорь Ранчис. Тупое убийство ему все же претило, к тому же незадачливые стражи явно указали бы на неверный след. Кто там к ним приходил-то? Ах, некий господин де Монсер, доверенное лицо рижского архиепископа? И где он сейчас? Ах, уехал с утра обратно в Ригу, вместе со своим господином… Ну, ищи его теперь, свищи… Хотя… что же выходит – столь славный господин помог бежать язычнице-колдунье? Тогда, может, он и сам язычник, какой-нибудь литовец или курон? Втерся в доверие к духовному лицу, даже, верно, крестился для вида… и вот! Да-да, так все и есть! Язычники… литовцы! Что же насчет русских? Ну, они, конечно, тоже могли… то есть – имели такую возможность. Однако зачем им язычница-то, ага?
К слову сказать, так впоследствии и рассудили. Комтур даже распорядился отправить письмо в Ригу… однако славного рыцаря де Монсера так и не нашли. Верно, и впрямь в жизни такого нет было. Никакой это не рыцарь – литовец, язычник, гад! Незадачливых стражей магистр поначалу хотел казнить, но тут уж вступился комтур. И правда, как на вулкане живем – зачем же верными людьми разбрасываться? Ну, провинились, с кем не бывает. Накажем! Но зачем же жизни лишать? Тем более из-за какой-то там непотребной куронской девки, пусть даже она трижды колдунья и ведьма. Да попадется еще! По всем замкам гонцов отправить…
Это все случится уже после отъезда гостей, после обедни. Башенная стража сменялась в полдень, вот тогда и обнаружили связанных караульщиков, а беглецам было вполне достаточно времени, чтобы спокойно уйти. Тем самым, хорошо знакомым князю путем – через старый нужник, притулившийся к могучей стене замка. Спустились по веревке, ушли, не забыв промяукать. Сработали чисто, и не сказать, что беглецам просто-напросто сильно везло. Вовсе нет! Довмонт же продумал все заранее. Правда, и элемент везения все же со счетов сбрасывать не стоило. Ну, так правда и есть – судьба любит отважных!
Уже забрезжил рассвет, когда князь с юной жрицей обнаружили на дороге небольшой отряд – полдюжины воинов личной охраны именитого боярина Козьмы Косорыла. Первой заметила их Сауле, у девушки был тонкий слух, да и привыкла она к лесам, к густым непроходимым чащобам. Во и услыхала хрип лошадей – Довмонт бы ни за что не просек, не услышал бы.
– Княже! – спешившись, старший над воинами, плечистый чернобородый мужик лет тридцати, поклонился Довмонту, прижав руку к груди. Поклонясь же, не удержался, хмыкнул:
– Непривычно видеть вас без бороды, господине.
Довмонт тоже посмеялся:
– Борода, чай, не глава – отрастет. Медовуха есть?
– А как же! Вона…
– Дайте допрежь деве.
Они согрелись лишь в придорожной корчме, что стояла на Псковском тракте. Это еще была территория ордена, и в заведении хватало всякого подозрительного люда. Какие-то странствующие католические монахи, артельщики, торговцы, скоморохи… Жукоглазые мужики-артельщики больше походили на разбойников с большой дороги, кем, скорее всего, и являлись. Нападать на семерых хорошо вооруженных мужчин, вполне способных за себя постоять, лиходеи, конечно, побаивались. В открытую, вот прямо здесь, в корчме, явно не напали бы… а вот устроив на дороге засаду – кто знает?
Впрочем, все эти мелочи сейчас мало интересовали Довмонта, гораздо важнее было то, что случилось. Князь все же сумел спасти от жуткой доли далеко небезразличного ему человека – Сауле, юную куршскую жрицу. К тому же и русское посольство сладило свое дело – тевтонцы целовали крест в том, что не будут поддерживать датчан. Ливонский магистр Отто фон Роденштейн так прямо и заявил, точнее, речь его тут же перевел молодой толмач из Пскова: «Нам с вами мир, переветывайтесь с датчанами, колыванцами и раковорцами, а мы к ним не пристаем». И хотя особого доверия к ордену ни у новгородцев, ни у псковичей не было, тем не менее считалось, что теперь можно вести полки в захваченные датскими рыцарями земли северных эстов.
Здесь, в корчме, и дождались возвращающееся на родину посольство – епископа Финогена, бояр да возвращавшихся из Риги новгородцев с епископом Лазарем.
– Ах, друже княже, как же славно сладилось все! – Козьма Косорыл от души обнял Довмонта. – Рад, что и у тебя все так же славно.
Князь предложил Сауле ехать с ним во Псков, но гордая девушка отказалась.
– Крестоносцы умучили моих родичей, отняли нашу землю, – жестко прищурилась дева. – Ты это знаешь и ведаешь, что место мое – здесь. Курши, ливы, эсты… Их земля нынче – чужая.
– Так и будешь все время мстить?
– Да!
– Но рано или поздно ты снова попадешься и…
– На все воля богов, – Сауле безразлично пожала плечами и вдруг улыбнулась: неожиданно, с озорной непосредственностью – так обычно улыбаются дети. Изможденное лицо ее, озаренное этой легкой детской улыбкой, вмиг преобразилось, став невероятно красивым и женственным.
– И все же спасибо, князь, – порывисто схватив руку Довмонта, промолвила жрица. – Знаешь, мы много чего задумали здесь… Быть может, сожжем пару замков, пока рыцари будут помогать данам!
– Но они вовсе не собираются помогать данам! – князь резко дернул шеей.
Солнышко засмеялась:
– Можно подумать, ты плохо знаешь рыцарей, кунигас.
Все же Довмонт не хотел отпускать девчонку, побаивался – слишком уж слаба еще была куршская жрица. К тому же – куда она тут пойдет? Пока еще отыщет своих…
– Не надо никого искать, мой друг, – Сауле на полном серьезе указала на двух нелюдимых парней – приказчиков или разбойных. Светлоголовые, сильные… теплые плащи, меховые шапки, за поясом – широкие тесаки.
– Это твои, что ли? – прищурился кунигас.
– Мои, – девушка повела плечом. – Они давно меня увидали. Теперь ждут только знака… Не переживай, Даумантас! Эти парни готовы умереть за меня. Нет, чес-слово!
Игорь-Довмонт вздрогнул. Показалось, будто Солнышко сказала именно так «чес-слово», как всегда говорила Оленька… та самая Оленька, которую Игорь когда-то любил… Любил и сейчас, и это тягостно-светлое чувство никак не хотело умирать в мятущейся душе молодого князя. Кстати сказать, именно Сауле когда-то предсказала…
– Я помню, – кивнув, тихо произнесла девчонка. – Все так и будет, ты знай. Ты встретишь ее, обязательно встретишь, просто… пока еще не пришло время.
– О господи! – не выдержал князь. – Так когда же, когда же оно придет?
– Придет обязательно. Ты жди. И не будь таким нетерпеливым.
– Легко тебе говорить…
– Мне? Легко?
– Ла-адно…
Они сидели за дальним столом, в самом углу полутемного зада, освещенного лишь парой факелов. Никто не подходил, не подсаживался, даже корчемные служки не тревожили – об этом по княжеской просьбе позаботился Козьма Косорыл. Сбрив бороду и усы, Довмонт словно помолодел лет на пять, а то и больше. Мало кто мог бы узнать его в таком виде, вот и русские не узнавали, косились – кого-то привечает именитый псковский боярин? Один Финоген-епископ знал, но не подавал виду.
Наконец, Сауле поднялась на ноги.
– Куда ты? – замахал руками Довмонт. – Посиди, поешь, отдохни.
– Я уже насытилась, кунигас, – Солнышко лучезарно улыбнулась. – И со всей искренностью благодарю тебя за свое спасение. Мыс тобой еще обязательно свидимся и… сочтемся.
– Сочтемся? Ты хочешь сказать…
– Я найду тебя, князь. Если вдруг будут важные вести.
Довмонт проводил Сауле на двор. Угрюмые эсты уже поджидали у самых ворот, поглаживая по гривам коней – трех мохнатых скакунов выносливой татарской породы.
Ишь ты, покачал головой князь. Припасли и для Солнышка лошадку. Заботливые. Интересно, чем им так дорога жрица? Ведь боги-то у куршей и эстов – разные. Впрочем, боги-то разные, а вот враг – один. Рыцари!
– Прощай, кунигас, – поцеловав Довмонта в губы, Солнышко прыгнула в седло и, дернув поводья, погнала коня к лесу. Не говоря ни слова, угрюмые парни-эсты последовали за жрицей, поднимая поземку копытами лошадей.