Читать интересную книгу История человечества. Запад - В. Булавина

Обвиняемую допрашивали очень интенсивно – раз, а то и два в день, в том числе в ее камере. Эти допросы продолжались по три-четыре часа. На процессе Жанна вела себя смело, если не сказать дерзко. Не раз она грозила судьям, что те еще не знают, с кем имеют дело. В другой раз она грозила «надрать уши» судьям, пытавшимся исказить ее слова. Постоянно Жанна указывала, что уже отвечала на тот или иной вопрос и предлагала справиться у секретарей. Оказалось, что девушка обладает хорошей памятью и ясностью мышления, что очень помогло ей при путаной манере членов трибунала вести процесс, перекрестных допросах и постоянных перескакиваниях с одной темы на другую.

По общему признанию, ей удалось обойти практически все скользкие моменты, все ловушки, расставленные ей искушенными богословами. Нередко заданные ей вопросы не подразумевали ни положительного, ни отрицательного ответа. Например, Жан Бопер как-то спросил у обвиняемой, считает ли она, что находится в благодати. Ответ «да» свидетельствовал бы о гордыне, ответ «нет» – об отречении от Господа. Жанна ответила: «Если я не в благодати, пусть Господь пошлет ее мне, если в благодати, пусть Бог хранит меня в ней». В другой раз ее спросили, может ли она еще впасть в смертный грех. Ситуация та же, нельзя отвечать ни «да», не «нет». Жанна говорит: «Мне об этом ничего ни известно, я во всем полагаюсь на Господа». (Впрочем, этот ее ответ был все же истолкован в нужном суду духе, как и многие другие ее ответы и слова, на то существовала специальная редакционная комиссия, исправлявшая протоколы заседаний.) Такие ответы позволили историкам говорить или о поразительной интуиции и природном уме Орлеанской девы, или о полученном в свое время неплохом образовании. Один из ходов Жанны был особенно силен. Когда ей предложили прочитать молитву, она попросила Кошона исповедовать ее (нормальная просьба перед молитвой). Руководитель процесса сделать этого не мог, поскольку после исповеди не имел бы права быть судьей.

Вероятно, в связи с неожиданной «прыткостью» ответчицы, судьи приняли решение превратить процесс из открытого в закрытый, хотя, надо сказать, особых волнений в Руане в поддержку Девы Жанны и не было. Поэтому-то процесс и состоялся не в Париже, как того изначально требовали богословы университета, а здесь – в центре оккупированной англичанами территории.

Гербовый щит потомков Жанны д’Арк

Жанне было предъявлено несколько основных обвинений. Первое касалось дьявола, с которым Дева якобы вступила в связь как раз под «деревом фей» в Домреми. Однако сформированная комиссия, на этот раз во главе с герцогиней Бедфордской, еще раз убедилась в девственности Жанны. По средневековым же поверьям, ведьма должна была отдаться сатане при первой же встрече. Впрочем, оставались еще голоса неизвестной природы. Они особенно интересовали судей. Какие это были голоса, исходил ли от них свет, на каком языке они говорили, почему они давали такие советы, а не этакие… Жанна или уклонялась от ответов, или с обезоруживающей непосредственностью отвечала на вопрос, были ли одеты святые: «А вы думаете, Богу не во что одеть своих ангелов?» и т. д. в том же духе. Несмотря на то что никакой конкретной информации из Орлеанской девы выжать не удалось, парижские эксперты дали нужное трибуналу заключение: предмет, характер и цель «откровений», а также отвратительные личные качества обвиняемой указывали на то, что «голоса» и видения Жанны представляют собой «ложные, обольстительные и опасные наваждения».

Другой «важной уликой» был мужской костюм Жанны. Вообще-то, это и в самом деле не согласовывалось с церковными правилами. Но для обвинения в ереси – тем более на показательном процессе, целью которого было убедить в виновности Жанны как можно больше ее соотечественников, – этого было явно недостаточно. Вот что писал по этому поводу один теолог после победы французов под Орлеаном: «Бранить Деву за то, что она носит мужской костюм, значит рабски следовать текстам Ветхого и Нового Заветов, не понимая их духа. целью запрета была защита целомудрия, а Жанна, подобно амазонкам, переоделась в мужчину именно для того, чтобы надежнее сохранить свою добродетель и лучше сражаться с врагами отечества». На процессе Жанна утверждала, что надела мужское платье по велению голосов, но согласилась надеть женское платье для мессы. Так что, последовавшие обвинения в том, что она упорствует в своем нежелании носить женскую одежду, не соответствовали действительности.

Кроме того, Орлеанскую деву обвиняли в кровожадности, но она твердила, что всегда пыталась сначала воздействовать на врагов путем переговоров – и это была чистая правда. Жанне вменяли в вину нападение на Париж в Богородицын день, нарушение Христовой заповеди прощения (Дева отдала под суд одного из пленных бургундцев), непослушание родителям (она, видите ли, ушла из дома, не спросив разрешения у супругов д’Арков), ношение корня мандрагоры, очень интересовались «волшебными свойствами» ее меча и знамени (как же еще ей удавалось брать неприступные крепости, лишь прикоснувшись к их стенам древком флага?). В отношении последних двух предметов, которые пытались представить талисманами, врученными Жанне дьяволом, трибунал ждала неудача. На знамени был начертан девиз «Иисус-Мария», а меч был найден, как вы помните, в церкви, а также был украшен пятью крестами – какая уж тут нечистая сила!

Судей интересовали мельчайшие подробности биографии подсудимой. Не все удалось узнать им от Жанны, не все знаем в результате и мы. Слишком часто Дева отвечала уклончиво. Крестил ее, насколько она знает, священник из Домреми, крестными были такие-то люди, но, как ей говорили, были у нее и другие крестные матери (?). Даже фамилию свою Жанна отказалась называть, в детстве, мол, ее называли Жанеттой, сейчас зовут Девой Жанной. А вот фамилию родителей, пожалуйста – д’Арк. Произнесено это было, кстати, с лотарингским акцентом – «Тарк». Кстати, в то время частицу «д» вообще не выделяли апострофом – писали «Дарк», «Тарк» и даже «Дэй». В привычном нам виде эту фамилию впервые записал один орлеанский поэт лишь в конце XVI века.

Надо сказать, что акцент, с которым говорила Жанна, историки удостоили отдельного анализа. Эти исследования могли бы пролить свет на происхождение героини. Итак, на вопрос Сегена, одного из судей на первом процессе в Пуатье: «На каком языке говорит ваш голос?» – она ответила: «На языке, который лучше, чем ваш». Сеген в протоколе уточнил, что сам он говорил на диалекте Лимузена с сильным акцентом.

Об особенностях языка Девы мы узнаем из показаний свидетелей на оправдательном процессе, который был устроен через много лет после руанского. Жан Паскерель, духовник Жанны, приводит ее обращение к Гласдейлу: «Glasidas, rends-ti, rends-tI au roI du ciel!» (Гласидас, сдавайся! Сдавайся Небесному королю!) Здесь, как видим, стоит «ti» вместо «toi». Из письма от 16 марта 1430 года к жителям Реймса явствует, что Жанна произносила «ch» (ш) вместо «j» (ж). Так, клерк, не расслышав «joyeux» (веселый) написал «choyeux» (изнеженный); затем, памятуя об акценте Жанны, он зачеркнул слово и написал его правильно. Что касается часто употребляемых Жанной слов «en nom De» (au nom de DieuX – во имя Бога), то это выражение типично для жителей Лотарингии.

Следовательно, Жанна говорила на французском языке, но с лотарингским акцентом. В Лотарингии к концу слова прибавляли «i» (и), а звук «э» произносили как «е». Домреми – «пограничная марка» в долине верхнего Мёза. Независимо от того, входила ли она в состав Французского королевства или Священной Римской империи, эта область оставалась французской – и по нравам, и по языку, а говор ее жителей, ее культура и искусство испытывали сильное влияние провинции Шампань.

Начиная c XIV века разговорная речь жителей Парижа и Иль-де-Франса (центральной французской области) получила наибольшее распространение среди знати. Именно этот язык вскоре стал языком официальных королевских документов. На севере же говорили на языке ойль, а на юге – на языке ок. Некоторые районы сохранили свои собственные фразеологизмы. Это касается, например, Бретани и Гаскони, а также Страны Басков. Во Фландрии, в Булонэ и в Калези говорили на фламандском языке. На юге в противовес классической латыни получил распространение романский язык, или так называемая вульгарная латынь (разговорная речь). В Лимузене говорили на «лемози», а в Провансе – на «пруенсаль».

Кстати, надо сказать, что противники французов в Столетней войне отлично их понимали. В Англии унификация языка на основе лондонского диалекта происходила только с XIV века. Начиная же с нормандского завоевания здесь триста лет говорили на искаженном французском, на англо-нормандском, но в XIV веке ситуация изменилась. Перелом произошел при Ланкастерах, которые отныне говорили только по-английски. Еще Эдуард III требовал, чтобы судебные процессы велись на английском языке, а затем протоколы составляли на латыни: в 1363 году впервые (!) парламент в Вестминстере вел заседания на английском языке. Следующий король Ричард II говорил по-английски, но еще прекрасно понимал французский язык. Позже всех начали употреблять английский язык в своих сделках пивовары Лондона – лишь с 1422 года.