— Каонабо? — спросил у Озэмы Луис, указывая на вновь прибывшего.
Девушка отрицательно покачала головой, с тревогой вглядываясь в лицо незнакомого воина и в то же время с подкупающей доверчивостью опираясь на руку Луиса.
— Нет, нет, нет! — решительно проговорила она. — Нет, Каонабо, нет, нет!
Из первой части ее ответа Луис понял, что этот свирепый воин не Каонабо, а из второй — что Озэма ни за что не хочет быть женой карибского вождя.
Нападающие совещались недолго. Шесть воинов с дротиками и боевыми палицами разом устремились к обломкам скалы, за которыми прятались Луис и Озэма. Когда враги были уже в двадцати шагах, юноша легко выбежал вперед, чтобы встретить их на открытом месте. Два дротика впились в его щит; он обрубил их древки одним ударом острого, отличной закалки меча. Вторым взмахом Луис отсек уже занесенную над ним руку с палицей; рука так и упала на землю, все еще сжимая оружие. Еще один стремительный взмах, и острие меча располосовало кожу на груди двух остолбеневших от ужаса копейщиков; будь они хоть на ладонь поближе, удар был бы смертельным.
Быстрота, точность удара и хладнокровие Луиса вызвали у нападающих благоговейный ужас. Они никогда не видели рыцарского меча и вообще не знали металлического оружия, да еще такого, которое одним взмахом отсекает руки! Это казалось им каким-то чудом. Даже свирепый кариб в страхе бросился бежать, и Луис уже начал надеяться на победу.
Это был первый случай, когда испанцу пришлось вступить в бой с кроткими обитателями открытых Колумбом островов, хотя историки обычно ссылаются на более позднее происшествие, которое считают началом вооруженной борьбы. Но дон Луис всегда старался держаться в тени, а потому поверхностные изыскания этих историков не смогли обнаружить следы его участия в экспедиции и тем более — в этой схватке. Именно в тот день гаитяне впервые познакомились с оружием европейцев и, конечно, были напуганы и потрясены.
В это мгновение громкие крики нападающих и появление нового отряда, возглавляемого высоким надменным вождем, возвестили, что на подмогу к индейцам прибыл сам Каонабо. Воинственному касику тотчас доложили обо всем. Доблесть испанца, видимо, восхитила его; он приказал воинам отойти подальше, положил на землю свою палицу и бесстрашно пошел к Луису, делая дружелюбные жесты.
Противники сошлись, с уважением поглядывая друг на друга. Кариб произнес короткую, горячую речь, из которой Луис разобрал только имя прекрасной индианки. Но тут сама Озэма вышла из-за камней, желая что-то сказать, и ее необузданный поклонник обратился к ней со страстными, но, видимо, не очень убедительными словами. Он то и дело прижимал руку к сердцу, голос его стал мягким и умоляющим. Озэма ответила быстро и резко, как человек, уже принявший решение. Лицо пылкой девушки раскраснелось, и, словно для того, чтобы наш герой мог ее понять, она закончила свою речь по-испански:
— Каонабо — нет, нет, нет! Луис! Луис!
Лицо карибского вождя потемнело и стало грозным, как небо во время тропического урагана. Страшный вопль вырвался из его груди, когда он понял, что им пренебрегли ради какого-то чужестранца, — не понять это было мудрено! Сделав угрожающий жест, он отступил к своим воинам и приказал готовиться к нападению.
На этот раз атаке предшествовал целый град стрел, и Луис вынужден был укрыться за скалу, потому что только так он мог спасти жизнь Озэмы: самоотверженная девушка упорно становилась перед ним, надеясь заслонить его своим телом.
Каонабо набросился с упреком на свирепого карибского воина, который отступил после первой схватки, и стрелы еще свистели в воздухе, когда тот ринулся с палицей на Луиса, желая восстановить свою честь. Луис встретил его непоколебимо, как утес. Столкновение было жестоким. Удар, подобный удару молота, переломил бы руку любому менее опытному бойцу, но Луис успел повернуть щит, и палица, скользнув по нему, с размаху врезалась в землю. Юноша понимал, что сейчас все зависит от впечатления, которое произведет его ответный удар. Меч словно молния сверкнул на солнце, и так остер был клинок и так сильна карающая рука, что голова кариба слетела с плеч и упала рядом с его палицей, хотя тело еще какое-то мгновение держалось на ногах и лишь затем рухнуло наземь.
Человек двадцать индейцев бежали следом за карибом, однако при виде такого страшного зрелища все словно оцепенели. Лишь Каонабо, удивленный, но не устрашенный, продолжал реветь, как разъяренный бык. Вновь собрал он своих Дрогнувших воинов и сам повел их в атаку, когда вдруг раз дался громкий выстрел аркебузы и свист ее смертоносных пуль. Еще один гаитянин рухнул, словно подкошенный. Этому уже не могла противостоять никакая храбрость дикарей: им показалось, что сама смерть разит их с небес! Через две минуты поблизости не было ни Каонабо, ни его воинов. А когда все они в ужасе скатились с холма и скрылись в зарослях, из-за куста спокойно вышел Санчо со своей аркебузой, которую он на всякий случай снова зарядил.
Медлить было нельзя. Никого из племени Маттинао не было видно; все разбежались и куда-то попрятались. Верный своему намерению спасти Озэму любой ценой, Луис повел гаитянку и Санчо к реке, надеясь, что им удастся бежать на пироге.
Когда они проходили через селение, Луис, с удивлением заметил, что все хижины целы и ничто не разграблено Санчо тоже недоумевал. Тогда Луис обратился к девушке.
— Каонабо — нет, нет, нет! Озэма! Озэма! — ответила гаитянка, которая лучше всех знала причину внезапного нападения.
На берегу лежало несколько пирог. Через пять минут беглецы уже были в одной из них и плыли вниз по реке. Течение помогало им; часа два спустя они достигли океана. Ровный восточный ветер позволил Санчо поставить некое подобие паруса, и за час до заката пирога пристала к мысу, за которым должны были стоять в заливе каравеллы. Луис помнил о приказании Колумба скрыть от всех свою отлучку и высадился здесь, чтобы другие не обращались потом к адмиралу с просьбами о такой же милости.
Глава XXIV
Все эти годы помню день за днем,
Минуты ужаса, которых нет страшней.
И вещи странные, но лишь сейчас узрел
Такое, что ни с чем сравнить не в силах!
Шекспир. «Макбет»
На месте стоянки флотилии нашего героя ожидало зрелище еще более страшное и неожиданное, чем гром аркебузы для невежественных островитян.
Адмиральская каравелла «Санта-Мария», которая всего четыре дня гордо покачивалась на волнах в славном убранстве всех своих парусов, сейчас лежала искалеченная на прибрежном песке, со сломанными мачтами, пробитыми бортами и всеми прочими ужасными следами кораблекрушения. Правда, «Нинья» стояла невредимой на якоре неподалеку, но взглянув на маленькое одинокое судно, Луис почувствовал, как сердце его сжалось: ведь это была, в сущности, простая фелюга, возведенная в ранг каравеллы только на время путешествия!