— Закат не предвещает ничего хорошего, дон Луис, — заметил Колумб, когда померкли рваные края штормовых туч, озаренных последними лучами солнца. — Такого угрожающего неба я еще не видывал.
— Когда плывешь с вами, сеньор, можно и на бога надеяться, — отозвался Луис. — Он не подведет, если у него такой искусный слуга! Но вы полагаете, дон Христофор, что ночь и в самом деле будет страшная?
— Я знаю, а не полагаю. Такие приметы я уже видел, хоть и не столь зловещие. Если бы груз каравелл был легче, у меня было бы спокойнее на душе.
— Вы удивляете меня, сеньор адмирал! Кормчие, наоборот, жалуются, что наше судно слишком облегчено!
— Да, если говорить о содержимом трюма. Но я имею в виду груз наших открытий, Луис. Печально было бы потерять его среди этих пустынных вод! Вы заметили, как быстро стемнело и какая непроглядная ночь окружила нас? Скоро «Нинья» станет единственным нашим миром: даже «Пинта» уже едва различима, как неясная черная тень среди пены валов. Мне кажется, она скорее предупреждает нас о грядущем одиночестве, чем ободряет свою спутницу и подругу!
— Я никогда еще не видел, чтобы вас пугала буря, сеньор адмирал! — воскликнул Луис. — Да, со мной это бывает не часто, юный сеньор, но сейчас у меня на душе тайна нашего открытия… Смотрите! Вы заметили это новое предупреждение стихий?
В это время адмирал стоял лицом к Испании, тогда как его юный собеседник не сводил глаз с уже померкших и от этого еще более жутких туч на западе. Он не видел, что привлекло внимание Колумба, а потому живо обернулся и спросил, что случилось. Адмирал объяснил: несмотря на зимнее время, горизонт на северо-востоке внезапно озарила вспышка молнии. Не успел он договорить и показать, где это произошло, как еще две молнии одна за другой разорвали темноту.
— Сеньор Висенте! — крикнул Колумб, наклоняясь вперед, чтобы лучше различить смутные фигуры моряков, собравшихся внизу на полупалубе. — Скажите, здесь ли Висенте Яньес?
— Я здесь, дон Христофор, и я видел молнии, — отозвался капитан «Ниньи». — Они предвещают сильный ветер.
— Не ветер, а бурю, достойный Висенте, и она придет либо оттуда, где сверкали молнии, либо с противоположной стороны. Все ли надежно на каравелле?
— Я не знаю, что еще можно сделать, сеньор адмирал. Мы несем самые малые паруса, все на борту закреплено и что возможно убрано вниз. Санчо Руис следит за брезентом, чтобы не набралось слишком много воды.
— Следите также за нашим огнем на мачте, чтобы «Пинта» не потеряла нас в темноте! — посоветовал Колумб. — Пусть никто не спит, Висенте! Поставьте на руле самых надежных людей.
— Сеньор, мы выбрали самых лучших. Сейчас у руля Санчо Мундо и молодой Пепе из Могера. Другие, не менее опытные, сменят их, как только кончится вахта.
— Хорошо, добрый Висенте. Сегодня нам с вами не придется сомкнуть глаз.
Опасения Колумба оправдались. Примерно час спустя после вспышек молний, столь необычных в это время года, с юго-запада налетел ветер, попутный, но такой яростный, что, несмотря на страстное желание всех как можно скорее дойти до места назначения, адмирал приказал убрать последний парус, Почти всю ночь ураган гнал обе каравеллы с оголенными мачтами на северо-восток. Именно обе, потому что Мартин Алонсо при всей своей уверенности и бесстрашии, сейчас, когда великая задача была решена, больше не думал только о себе и вел «Пинту» как можно ближе к «Нинье». Поэтому время от времени ее видели с «Ниньи», когда она, кренясь, то исчезала между гигантскими валами, то вновь появлялась, гордо взлетая на пенные гребни. Каравеллы шли почти рядом и тянулись Друг к другу, как два человека в минуту смертельной опасности.
Так миновала ночь на 13 февраля. При свете дня океан предстал перед моряками во всем своем грозном величии, хотя им и казалось, что ветер как будто немного ослаб Впрочем, скорее всего это им показалось, потому что опасность не так страшит человека, когда он ее видит в глаза. Тем не менее на обеих каравеллах поставили небольшие паруса, и они понеслись к берегам Испании в клочьях пены и тучах брызг, словно гонцы с небывалой вестью. Днем ярость ветра заметно утихла, но к ночи буря забушевала с новой силой и жестокие встречные шквалы заставили мореплавателей убрать паруса, которые они решились было поставить. И это было еще не самое страшное. Вскоре каравеллы попали в такой район океана, где свирепствовал настоящий хаос волн, вызванных столкновением двух штормов. Оба судна отважно пробивались вперед в этой адской свистопляске, но уже начали изнемогать в неравной борьбе, и те, кто это понимал, с тревогой улавливали всё новые признаки опасности.
Еще вечером Колумб заметил, что «Пинта» начинает крениться слишком сильно; ее бизань-мачта трещала под напором бури, хотя на ней не осталось ни клочка парусов. Без колебаний он приказал «Нинье» приблизиться к выбивавшейся из сил подруге: остаться в такую бурю одной для каждой из каравелл было почти равносильно гибели.
Так встретили измученные моряки ночь на 14 февраля. То, что прошлой ночью было только угрозой, теперь стало ужасной действительностью. Даже Колумб сказал, что не видел судна, которое уцелело бы после столь яростной бури, и поделился с Луисом своей тревогой. На людях он держался уверенно и даже весело, но наедине с нашим героем не таясь признавался, что готов к самому худшему. И в то же время великий мореплаватель был, как всегда, спокоен и тверд. Ни одной малодушной жалобы не сорвалось с его уст, хотя сердце его обливалось кровью при мысли о том, что буря может погубить все плоды их трудов и никто не узнает о великом открытии.
Горькие чувства владели адмиралом в первые часы той ужасной ночи, когда он сидел без сна в своей тесной каюте и напряженно ждал, что принесет ему следующая минута — избавление или гибель. Рев волн почти заглушал завывание бури, раздиравшей в клочья взбаламученные воды Атлантического океана. Временами каравелла глубоко проваливалась между двумя гигантскими валами, где ветра совсем не чувствовалось, даже обрывок паруса на мачте переставал полоскать, но затем, подобно измученному человеку, последним усилием одолевающему крутой подъем, она снова карабкалась на вершину водяной горы, и там на нее обрушивался такой бешеный вихрь, что, казалось, вот-вот он подхватит легкое суденышко и унесет, как сорванный с дерева лист.
Даже Луис при всем его бесстрашии понял, что приближается решительный миг, и, утратив свою обычную жизнерадостность, погрузился в мрачное раздумье. Если бы перед ним появился отряд в тысячу мавров, он не стал бы помышлять об отступлении, а приготовился бы к отпору, но против ярости стихий он чувствовал себя безоружным. В такие минуты даже храбрейшие из храбрых понимают, что в схватке с всемогущими силами природы им не помогут ни решимость, ни отвага. Оставалось только положиться на судьбу и ждать.