Читать интересную книгу Блудное художество - Далия Трускиновская

Часы шли, Мишель не появлялся. Тереза вышла в гостиную и позвала Катиш. Никто не откликнулся. Очевидно, дом был пуст. И мужчины, и стряпуха, и Катиш - все покинули его впопыхах.

Вся эта суета, озаренная радостным возбуждением, должна была кончиться именно так - одиночеством в пустом доме. И вновь Терезе пришла в голову мысль о потустороннем мире - те, кто не заслужил рая и получил свой ад при жизни, как раз и будут помещены в пустые дома, чтобы, не нуждаясь в пище и одежде, пребывать в полнейшем одиночестве, ища себе мучений в воспоминаниях.

Если бы ей сказали, что Мишель погиб, она бы, пожалуй, не заплакала - в глубине души она давно уже знала, что его нет в живых, а постоянный кашель и хватание за горло - затянувшееся воспоминание о мучительной смерти от удушья.

Но он появился, когда уже стеменело.

Он ворвался - но Тереза не сразу признала его, потому что Мишель явился в длинном черном монашеском одеянии и небритый.

– Все погибло, любовь моя, мы погибли! - закричал он. - Если мы сейчас же не покинем Москву - нам конец! Он погубил нас, он все погубил!…

И, приподняв за край дорожный сундук, поволок его, пятясь, и закашлялся, и слезы потекли по его лицу.

– Мы погибли! Где деньги?

– Я не знаю.

Мишель обшарил свои карманы, выкидывая на стол дорогие безделушки.

– Этого мало, мы нигде не сумеем это продать… Твой ларчик! Давай все сюда… Я знаю, где сегодня играют… я выиграю деньги… Нет, у него и там свои люди… он всюду отыщет нас, любовь моя, мы пропали…

Он вытряс на стол из кошелька несколько новеньких серебряных рублей с четким профилем государыни, две золотые пятирублевки.

– Мы пропали, он нас и из-под земли достанет… Господи, где взять денег?…

Вдруг он замер.

– Любовь моя, мы никуда не едем… нас и на краю света сыщут…

Мишель так это сказал, что Терезе сделалось страшно.

Он сел, схватился за голову, тихо застонал - теперь наконец опасность из словесной стала вещественной, Тереза ощутила это всей кожей - ее прошиб озноб.

– Любовь моя, мы слишком много знаем… Все рухнуло, мы не нужны более, они заставят нас замолчать… Он нас всюду найдет, любовь моя, он - убийца! Он убивает тех, кто видел слишком много! Не зря же он рассказывал мне намедни, как заколол шпагой актерку на сцене! Господи, со всех сторон - гибель…

Тереза и раньше понимала, что Мишель ввязался в опасную авантюру. Да только не ощущала меры опасности - как мать драчливого подростка, уверенная, что он будет пробовать силу лишь на сверстниках, а взрослые мужчины его не тронут.

– Нам некуда бежать, - сказал Мишель. - Куда бы мы ни пошли - за нами по следу пойдет или этот проклятый француз, или этот проклятый Архаров! Погибли… это я погубил тебя!…

Ответить было нечего. Разве что сказать - ты уже давно погубил меня, любимый, лишив воли и лишив самой жизни, заменив огромный мир собой единственным.

– Сядь со мной, любовь моя. Будем ждать…

Тереза села на соседний стул. Но Мишель не был способен на ожидание - и минуты не посидев, вскочил.

– Будь он проклят! Это он погубил нас! Он выслеживает меня, как будто я зверь! Тереза, он где-то рядом, я чувствую! Он велел окружить дом, мы обречены!

Она молчала. Тогда Мишель бросился перед ней на колени - чтобы обняла, чтобы позволила ткнуться лицом в свою грудь, прикрытую черной накидкой.

– Во всем мире у меня есть только ты… - прошептал он. - Какой же я был дурак! Мне нужно было увезти тебя и жить с тобой, а не слушать этих мерзавцев… Любовь моя, как это вышло? Я не хотел, право, не хотел… И вот теперь я умираю… Любовь моя, смерть - это миг! Я не боюсь смерти, клянусь тебе! Но он перед тем, как позволить мне умереть, наиздевается надо мной вволю! Я знаю, он ходит в подвалы смотреть, как избивают людей, как плетьми и кнутом выколачивают из них признания! Лучше я застрелюсь!

Но стреляться Мишель не спешил. Он тяжело, со свистом и хрипом, дышал, и эти короткие вдохи-всхлипы были для Терезы больнее, чем если бы сама она жила со смертельно сузившимся горлом.

– Но я бы договорился с французом… Он - убийца, да, но если он поймет, что я его не выдам… А этот палач… Любовь моя…

Мишель вскочил на ноги.

– Едем! - воскликнул он. - Скорее! Он погубил меня, я отомщу ему! Ты увидишь! Я убью Архарова - только это меня спасет! Он чудом остался жив, но чудо сие - ненадолго! Едем!

Тереза схватила его за руку.

– Ты сошел с ума!

– Да! Нет! Доверься мне, я все придумал! Ему не жить! Я с ним за все рассчитаюсь! В болезни моей лишь он повинен! Я все делал, чтобы погубить его - но сам дьявол помог ему вывернуться! А если я уничтожу эту злобную тварь, француз не станет меня преследовать… он даже возьмет меня с собой… возьмет нас с собой!… Едем же!

Мишель потащил Терезу прочь из комнаты, прочь из дома, на улицу, где стояла бричка, запряженная хорошей серой лошадью.

– Ты поможешь мне, - говорил он, - без тебя я не справлюсь!

– Но уже почти ночь!

– Тем лучше! Он наверняка дома! Любовь моя, не бойся, я все придумал…

Тереза позволила Мишелю усадить себя в бричку.

– На Пречистенку! - приказал он кучеру.

Но они не доехали до Пречистенки - Мишель вдруг забеспокоился о чем-то непонятном, опять стал вспоминать страшного француза и клясть московского обер-полицмейстера, приказал остановиться в каком-то темном переулке и еще раз поклялся, что до утра Архаров не доживет.

Очевидно, вся Москва провела предыдущую ночь на Ходынском лугу, лакомилась, пила и любовалась фейерверками. В эту ночь москвичи легли спать пораньше, и улицы были совершенно тихи и пустынны. Свежий и прохладный воздух стоял в них - и после дневной жары этот неподвижный воздух был - словно его в раю зачерпнули и переместили, стараясь не поколебать, на грешную землю.

Тереза дышала полной грудью - как будто больше ей не было отмерено в сей жизни такого дивного ночного воздуха. Замысел Мишеля был ей пока непонятен, но она не спорила, не задавала вопросов. В конце концов, дом Архарова хорошо охраняется, и вряд ли туда пустят обезумевшего от жажды мести графа Ховрина. А помечтать о гибели врага - пусть, пусть Мишель помечтает…

– Слышишь? - спросил вдруг Мишель.

Она слышала - со всех сторон доносился ровный скрип, словно вся трава и вся листва в садах были усажены крошечными серенькими кузнечиками, ночными скрипачами. Один делал паузу - а в хор уже вступал другой. Эта музыка без ритма, без мелодии, была какой-то первобытной, изначальной - той, из которой выросли созвучия и переливы. Или же - той последней, в которой однажды сольются созвучия с переливами, когда их станет в мире слишком много…

Хотелось стоять и ни о чем не думать - просто внимать, ибо скрип этот имел дивное свойство - изгонять из головы всякие мысли. Даже то, что Тереза привыкла считать покоем, показалось ей сейчас суетой в сравнении с бездумной деятельностью маленьких кузнечиков.

– Идем, любовь моя, - позвал нетерпеливый Мишель. И повел ее переулками, быстрым шагом, задыхаясь - но, кажется, сейчас болезнь горла доставляла ему некое странное удовольствие, удовольствие мужчины, показывающего своей женщине горячность и неукротимость души.

Странно, что в темноте, без единой свечки в окошке, пробираясь вдоль заборов, останавливаясь под кронами лип, они не споткнулись ни разу. Возможно, их со всех сторон держал, облачив в незримый кокон, этот скрип, и нес, и принес наконец, и опустил на землю.

– Вот тут, - сказал Мишель. - Это ворота заднего двора. Они сейчас открыты - должно быть, привели верховых лошадей. Там, за воротами, пройдя двор, непременно увидишь невысокое крыльцо. Надобно подняться во второе жилье… любовь моя, ты ведь не боишься?…

– Отчего я должна бояться? - в недоумении спросила Тереза.

– Любовь моя, душа моя, иного ответа я и не ждал! Этот человек должен быть убит. Он виновник всех наших бедствий. Ты слышишь мое дыхание? Я долго не проживу - и умру по его вине! Он, он - вот кто разлучит нас вскорости! Он не имеет права жить! Держи…

Мишель вложил в ладонь Терезы некий продолговатый предмет. Она не сразу поняла, что это рукоять ножа.

Надо было спросить, что затеял Мишель, и Тереза повернулась к нему, но любовник не дал ей сказать ни слова, а схватил, прижал к себе, заговорил страстно:

– Любовь моя, только ты можешь сделать это! Отомсти за меня, избавь меня от него! И тогда мы навеки будем вместе, любовь моя, счастье мое… Ты пройдешь беспрепятственно, даму никто не посмеет задержать… ступай, ступай… отомсти!…

– Но это невозможно!

– Возможно! Или ты не любишь меня более? Ничем иным мы не спасем любовь нашу! Если он останется жив - он выследит нас, поймает, нас будут пытать, чтобы мы выдали проклятого француза и его слуг! Он погубит нас окончательно! Иди, иди, любовь моя… и возвращайся!…

Тереза испугалась не на шутку.

У нее был нож, подаренный Клаварошем - на случай, если мародеры, что поселились в ховринском особняке, заберутся к ней в комнату. Клаварош обучил и подходящему удару - вроде бы исподтишка, но смертельному. Она не раз сама себе обещала, что пустит этот нож в ход. Но даже тогда в глубине души знала, что неспособна убить человека. И вот Мишель требовал, чтобы она во имя их прекрасной любви пошла и убила московского обер-полицмейстера. Сам не шел - а ее посылал.