репутации города никаких преимуществ и разрабатывают планы по привлечению туристов. Хотя эта идея и казалась мне ошибочной, в каком-то смысле я понимал городских чиновников. Из города ушла практически вся тяжелая промышленность. Условия труда, выторгованные в лучшие времена мощными профсоюзами портовых работников, теперь не позволяли порту оставаться конкурентоспособным. Короче говоря, ситуация здесь сложилась такая же, как везде в Европе. Экономическая модель двадцатого века рушилась на глазах, и перед городом стояла задача изобрести себя заново. Учитывая художественное и историческое богатство старого центра, туризм как основа будущей бизнес-модели Генуи представлялся логичным, хотя и свидетельствующим о скудости воображения выбором.
Несмотря на то что своим романом La Superba я и сам активно поспособствовал развитию скромного литературного туризма и одно время даже водил групповые экскурсии по городу, приносившие такой доход, что я быстро перестал этого стыдиться, думаю, что массовый туризм — нежелательный сценарий как для этого, так и для других городов, и утешает меня лишь мысль о том, что в случае Генуи стремление к нему обречено на неудачу. Генуя уже много веков слишком строптива, слишком сложна, слишком неподдельна, чтобы фальшиво улыбаться и натягивать на себя личину всеобщей любимицы. Она никогда не уподобится неотразимой в прошлом шлюхе и не раздвинет ноги, чтобы с закрытыми глазами отдаться до конца, — скорее она откажется доверять любовникам и спрячет свои драгоценности от их жадных глаз. Она выстоит, без всякого стыда наскребая по сусекам свое богатство, тут и там жалобно выпрашивая себе маленькие преимущества. Она будет прикидываться беднее, чем на самом деле, потому что так выгодней для бизнеса. А если туристы все же заявятся, Генуе они не страшны. Она проглотит их живьем. Пусть себе прогуливаются по предсказуемым маршрутам: виа Сан-Лоренцо, виа Гарибальди. В лабиринт темных переулков они не сунутся, а если из опасного для жизни любопытства и рискнут — скорее всего, уже никогда оттуда не выберутся.
Так я резюмировал свой романтический взгляд на город, в котором когда-то жил, одновременно замечая вокруг себя симптомы приумножающегося туризма. На пьяцце Сан-Лоренцо выросло трогательное подобие сувенирного магазинчика. У него не было ни единого шанса против сенегальцев, торгующих на улицах китчем еще более низкого качества по еще более низким ценам, но все же он появился. На виа дельи Орефичи открылся магазин, продававший все, что связано с трюфелями, — хитрая ловушка для высокообразованного туриста с бюджетом, позволяющим ему изображать из себя италофила. Лавка напротив, где торговали песто, была здесь и когда я тут жил, но и она приобрела более аутентичный, традиционный вид. Фокаччерия с просторной террасой у моста Моросини в порту — в теории стратегически расположенная между аквариумом и морским музеем, то есть посреди двух будущих туристических потоков, — превратилась в «Бургер Кинг», к большой радости пока еще преимущественно итальянских школьников.
Непросто удерживать в равновесии стремление подстраиваться под пожелания и вкусы туристов и создавать иллюзию первозданной аутентичности. Мне пришло в голову, что я мог бы прочитать целый курс на эту тему, потому что местным еще только предстояло этому научиться. Некоторые владельцы ресторанов вели себя правильно. Водосточные трубы их террас были увиты виноградными лозами, столики покрыты скатертями в красно-белую клетку. Пустячная инвестиция, такие детали стоят гроши — эти скатерти продаются по полтора евро за метр в китайском хозяйственном магазине, — но благодаря им рестораны сразу стали выглядеть намного более аутентично-итальянскими и напоминать траттории. А вот переводить меню на английский — грубая ошибка. Это почти так же ужасно, как повесить у входа цветные фотографии блюд в световом коробе. Это подает единственный мощнейший сигнал: заведение нацелено исключительно на туристов — в результате чего туристы начинают шарахаться от него, как от речного кораблика. Нечитаемое, написанное от руки меню на итальянском, все в жирных пятнах — вот что любят туристы. При виде такого меню они думают, что проникли в аутентичное место кормежки туземцев, и это наполняет их огромным удовлетворением и гордостью. Вот на чем надо играть. Еще лучше, если суровый хозяин ресторана подойдет к столику и объяснит на местном диалекте, что меню — это всего лишь приблизительный и уже устаревший список и он мог бы приготовить совсем другие блюда, если гость вдруг станет на этом настаивать. И даже если вино разливается из литровых бутылок, купленных в соседнем супермаркете, подавать его следует в заляпанном графине, который выглядит так, будто в обеденный перерыв от его горлышка нечаянно откусил кусок портовый рабочий. Что касается внутренней отделки, я бы сказал: поосторожней с оплетенными бутылками на потолке. О Рафаэлевых ангелочках и речи быть не должно, это вы уже сами поняли. Лучше повесить черно-белые фотографии какого-нибудь гонщика-велосипедиста пятидесятых годов. Не забудьте придумать к ним предысторию: туристы точно спросят.
Раз уж я ударился в преподавание, невредно было бы разработать курс и для туристов. Я заметил, что те, кто любой ценой старается избежать того, чтобы их приняли за туристов, часто ведут себя гораздо более неприятно и неуклюже и причиняют больше вреда, чем туристы-чистокровки, которые прекратили бороться с собственной сущностью и беспечно наряжаются, как чужестранцы, коими и являются. Так называемые знатоки и италофилы, которые порой неплохо говорят — или думают, что неплохо говорят, — по-итальянски и пребывают в заблуждении, что в толпе соотечественников легко могут сойти за итальянцев, подчас производят впечатление высокомерных педантов и действуют на нервы своим якобы глубоким знанием местных обычаев, а оно, к сожалению всех причастных, оказывается гораздо менее глубоким, чем они думают.
Все дело в мелочах. Они с многозначительной улыбкой просят у официанта принести им блюдце с оливковым маслом и солью, чтобы макать в него хлеб из корзиночки. Они думают, что это типично итальянская привычка и хозяин ресторана оценит их познания. Но это испанский обычай. А уж в Генуе и в целом в Лигурии так тем более не принято, потому что в ресторанах обычно подается фокачча, в которой уже есть оливковое масло. А для хозяина то, что дорогое масло первого отжима литрами вычерпывают из тарелок, — источник расходов и раздражения. Владелица ресторана «Две башни» на салита дель Прионе, где работает моя старая подруга Симона, наказала ей прятать оливковое масло, как только через порог переступают италофилы.
Это только один пример. А вот другой: когда так называемые знатоки, дабы продемонстрировать свою осведомленность, завязывают оживленную дискуссию о мафии. В этом случае будет лучше, если их итальянский не так хорош, как они думают, потому что тема эта крайне болезненная. Само слово «мафия» — табу,