с ним такая же история, как с вами, но оказалось, очень сложно менять. Пожалуй, лучше и вам подождать.
Он вдруг вспыхнул и закричал:
– Черт их знает, каким местом они думают, напихали в список ненужных людей, а вас, которая сразу же понадобится для основного монтажа, почему-то забыли.
– Меня не забыли, – сказала Анна Наумовна, и ее глаза наполнились слезами, – меня хуже…
Анна Наумовна, оглянувшись каким-то странным, быстрым, робким взглядом на полуоткрытую дверь, сказала:
– Виктор Павлович, почему-то из списка вычеркнули только еврейские фамилии, и мне говорила Римма, секретарь из отдела кадров, что в Уфе, в списке украинской академии, повычеркивали почти всех евреев, только докторов наук оставили.
Штрум, полуоткрыв рот, мгновение растерянно смотрел на нее, потом расхохотался:
– Да вы что, с ума сошли, дорогая! Мы ведь, слава богу, живем не в царской России. Что это у вас за местечковый комплекс неполноценности, выкиньте вы эту чушь из головы!
8
Дружба! Сколько различий в ней.
Дружба в труде. Дружба в революционной работе, дружба в долгом пути, солдатская дружба, дружба в пересыльной тюрьме, где знакомство и расставание отделены друг от друга двумя-тремя днями, а память об этих днях хранится долгие годы. Дружба в радости, дружба в горе. Дружба в равенстве и в неравенстве.
В чем же дружба? Только ли в общности труда и судьбы суть дружбы? Ведь иногда ненависть между людьми, членами одной партии, чьи взгляды отличаются лишь в оттенках, бывает больше, чем ненависть этих людей к врагам партии. Иногда люди, вместе идущие в бой, ненавидят друг друга больше, чем своего общего врага. Ведь иногда ненависть между заключенными больше, чем ненависть этих заключенных к своим тюремщикам.
Конечно, друзей встретишь чаще всего среди людей общей судьбы, одной профессии, общих помыслов, и все же преждевременно заключать, что подобная общность определяет дружбу.
Ведь могут подружиться, и, случается, дружат, люди, объединенные нелюбовью к своей профессии. Дружат ведь не только герои войны и герои труда, дружат и дезертиры войны и труда. Однако в основе дружбы, как той, так и другой, лежит общность.
Могут ли дружить два противоположных характера? Конечно!
Иногда дружба – это бескорыстная связь.
Иногда дружба эгоистична, иногда она самопожертвенна, но удивительно, эгоизм дружбы бескорыстно приносит пользу тому, с кем дружишь, а самопожертвенность дружбы в основе эгоистична.
Дружба – зеркало, в котором человек видит себя. Иногда, беседуя с другом, ты узнаешь себя – ты беседуешь с собой, общаешься с собой.
Дружба – равенство и сходство. Но в то же время дружба – это неравенство и несходство.
Дружба бывает деловая, действенная, в совместном труде, в совместной борьбе за жизнь, за кусок хлеба.
Есть дружба за высокий идеал, философская дружба собеседников-созерцателей, дружба людей, работающих по-разному, порознь, но вместе судящих о жизни.
Возможно, высшая дружба объединяет действенную дружбу, дружбу труда и борьбы с дружбой собеседников.
Друзья всегда нужны друг другу, но не всегда друзья получают от дружбы поровну. Не всегда друзья хотят от дружбы одного и того же. Один дружит и дарит опытом, другой, дружа, обогащается опытом. Один, помогая слабому, неопытному, молодому другу, познает свою силу, зрелость, другой, слабый, познает в друге свой идеал, – силу, опыт, зрелость. Так один в дружбе дарит, другой радуется подаркам.
Бывает, что друг – безмолвная инстанция, с ее помощью человек общается с самим собой, находит радость в себе, в своих мыслях, которые звучат, внятны, зримы благодаря отражению в резонирующей душе друга.
Дружба разума, созерцательная, философская, обычно требует от людей единства взглядов, но это сходство может не быть всеобъемлющим. Иногда дружба проявляется в споре, в несходстве друзей.
Если друзья сходны во всем, если они взаимно отражают друг друга, то спор с другом есть спор с самим собой.
Друг тот, кто оправдывает твои слабости, недостатки и даже пороки, кто утверждает твою правоту, талант, заслуги.
Друг тот, кто, любя, разоблачает тебя в твоих слабостях, недостатках и пороках.
И вот дружба основывается на сходстве, а проявляется в различии, противоречиях, несходствах. И вот человек в дружбе эгоистично стремится получить от друга то, чего у него самого нет. И вот человек в дружбе стремится щедро передать то, чем он владеет.
Стремление к дружбе присуще натуре человека, и тот, кто не умеет дружить с людьми, дружит с животными – собаками, лошадьми, кошками, мышами, пауками.
Абсолютно сильное существо не нуждается в дружбе, видимо, таким существом мог быть лишь Бог.
Истинная дружба независима от того, находится ли твой друг на троне или, свергнутый с трона, оказался в тюрьме, истинная дружба обращена к внутренним свойствам души и равнодушна к славе, внешней силе.
Разнообразны формы дружбы, многообразно ее содержание, но есть одна незыблемая основа дружбы – это вера в неизменность друга, это верность другу. И потому особо прекрасна дружба там, где человек служит субботе[13]. Там, где друга и дружбу приносят в жертву во имя высших интересов, там человек, объявленный врагом высшего идеала, теряя всех своих друзей, верит, что не потеряет единственного друга.
9
Придя домой, Штрум увидел на вешалке знакомое пальто, – его ждал Каримов.
Каримов отложил газету, и Штрум подумал, что, видимо, Людмила Николаевна не хотела разговаривать с гостем.
Каримов проговорил:
– Я к вам из колхоза, читал там лекцию. – И добавил: – Только, пожалуйста, не беспокойтесь, в колхозе меня очень кормили, – ведь наш народ исключительно гостеприимный.
И Штрум подумал, что Людмила Николаевна не спросила Каримова, хочет ли он чаю.
Лишь внимательно всмотревшись в широконосое, мятое лицо Каримова, Штрум подмечал в нем едва уловимые отклонения от обычного русского, славянского типа. А в короткие мгновения, при неожиданном повороте головы, все эти мелкие отклонения объединялись, и лицо преображалось в лицо монгола.
Вот так же иногда на улице Штрум угадывал евреев в некоторых людях с белокурыми волосами, светлыми глазами, вздернутыми носами. Что-то едва ощутимое отличало еврейское происхождение таких людей, – иногда это была улыбка, иногда манера удивленно наморщить лоб, прищуриться, иногда пожатие плеч.
Каримов стал рассказывать о своей встрече с лейтенантом, приехавшим после ранения к родителям в деревню. Очевидно, ради этого рассказа Каримов и пришел к Штруму.
– Хороший мальчик, – сказал Каримов, – рассказывал все откровенно.
– По-татарски? – спросил Штрум.
– Конечно, – сказал Каримов.
Штрум подумал, что встреться ему такой раненый лейтенант-еврей, он бы не стал с ним говорить по-еврейски; он знал не больше десятка еврейских слов, причем служили они для шутливого обращения к собеседнику, – вроде «бекицер», «халоймес».
Лейтенант осенью