Катрин уверилась, что ненавидит шефа. За самоуверенность и еще за тысячу вещей.
— Все, кончено представление. Антракт! – буркнула архе-зэка. – Эй, подъем.
Верблюд и погонщик, заворожено наблюдавшие за финалом гибели оазиса, непонимающе глянули на нее. Катрин жестом показала: поднимаемся и возвращаемся. Бедуин изумленно открыл рот, закрыл рот, наконец заговорил, и довольно эмоционально. Чаще повторялось какое-то «сегкхар», а жестикуляция наглядно демонстрировала желание представителя местного населения никогда к месту бывшего колодца не возвращаться и забыть это проклятое место. Бедуин предлагал глупой фрэнч-мадам сделать то же самое. Видимо, искренне предлагал, благородно забыв про пальбу в спину и иные житейские мелочи.
— Да я верю и практически согласна. Но служба, – вздохнула архе-зэка и показала штуцером направление.
Бедуин ответил характерным жестом. Вот сколько на этой планете языков и народов, а обвинение в умственной несостоятельности все выражают вполне доходчиво.
— К чему пререкания? Они до добра не доводят. Туда, значит, туда.
Юнески упорствовал и не нашел ничего умнее, как схватиться за нож. Необдуманный поступок обошелся ему в отбитый прикладом локоть и лишение пояса. Поднимая пленника со связанными за спиной руками, Катрин печально пояснила собаченции:
— Вот всегда так. Был приличным человеком, погонщиком-профессионалом, а теперь… Пленник-лишенец. Разумнее сразу к консенсусу приходить, если тебе убийство оппонента не по силам. Верблюд, тебя лупить нужно?
Верблюд пошел сам. Ему, мозолистому, что: стихло и ладно, никаких суеверных предрассудков.
Шеф сидел у груды еще недавно живых камней, разглядывал останки скончавшегося врага. Мельком оценил пленников:
— Верблюд – это прекрасно. Одного нам должно хватить. С погонщиком, откровенно говоря, можно было и не церемониться.
— Нет уж, в верблюжьей сбруе я несведуща. Тут и горб, и иные технические особенности, это не по моей части.
— Со сбруей и навьючиванием я вполне справлюсь. Присмотрелся, а за двести лет здесь мало что изменилось, – пояснил Вейль. – Как думаете, чего собственно, хотел этот хрупкий монстр?
Бывшие археологи вновь принялись разглядывать камни.
— Мне кажется, он ничего уже не хотел. Он слишком древний, – пробормотала Катрин. – Но он был послан и сделал что мог. Они вас ненавидят, Вейль.
— ОН. Только ОН, мадам Кольт. Никто иной меня не интересует. И Он не ненавидит, он боится! – не скрывая торжества, поведал окончательно сбрендивший шеф. – Но я про иное спрашивал. В чем была цель крокодильчика?
— Если бы ему повезло, мог и попросту массой задавить. Но, полагаю, воздействовал на наших славных проводников. Стравить людей с людьми – самый практичный способ. Это уж неизменно. Теперь наши спутники или вернутся нас прирезать и забрать воду, или… В общем, кто-то умрет, что на пользу вашему оппоненту.
— Да, мысль вполне напрашивающаяся, – закивал Вейль. – Но бедуины могут и не вернуться. Я их немного знаю – пройти без верблюдов и запасов воды сотню километров эти дети пустыни вполне способны.
— С ними и наши арабы-кураторы. Они ведь не только из любезности нас сопровождали. Присматривали, жаждали перехватить куш, за которым мы идем. Они же вполне уверены в реальности сокровищ, не так ли?
— Вы ужасаете меня своей проницательностью, – заявил шеф, улыбаясь.
— Да что вы мне этак грубо льстите? Любой идиот, узнав, что пришлый гяур готов на что угодно, лишь бы попасть в конкретное место пустыни, подумает, что там спрятаны несметные сокровища.
— А вы что думаете?
— Ничего я не думаю. Мне не положено.
— Прекрасная жизненная позиция! Чувствуется армейская школа. Катрин, чем больше я вас знаю, тем искреннее уважаю.
— Правда? Я в полном восторге. Так ждем гостей? Полагаю, в темноте заявятся.
— Откуда мне знать? – шеф традиционно пожал плечами. – Надеюсь. Вдруг у них окажется еще пара верблюдов. А сейчас надо бы разобраться с остатками снаряжения и запасов. Вижу, наша преданная переводчица и ее любовник никуда не делись?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Анис и капрал (держащий мушкет наготове) бродили меж разрытого песка на месте лагеря. К каменной плоти павшего чудовища они благоразумно не рисковали приближаться.
— Куда же им деваться? Сто километров по пустыне без воды наши коллеги определенно не осилят. Шеф, нельзя ли не употреблять слово «любовник»? Оно здесь неуместно и отчасти оскорбительно, – намекнула архе-зэка.
— Простите, не имел в виду ничего дурного. Идите к ним, Катрин. Постарайтесь сохранить как можно больше воды. Провизии нам в любом случае должно хватить.
— Слушаюсь, босс, – Катрин направила верблюда и двуногого пленника к остаткам лагеря. Дикси засеменила, оббегая подконвойных сбоку и по-хозяйски поглядывая на их ноги.
— Собаке выдайте от меня что-то вкусненькое, – сказал вслед зоркий шеф. – Ее действия восхитили меня до глубины души. А крокодила немного жаль, не правда ли?
— Что его, каменюгу допотопного, жалеть? – проворчала Катрин.
Ей было жаль не только крокодила. Все складывалось на редкость неудачно. В пустыне даже шеф стал слегка похож на человека. Но дело приближалось к закономерному финалу и любые эмоции стоило отринуть.
Глава 18
Последние шаги
девятнадцатое число месяца фрюктидора
Луна висит с краю мира, по пустыне бродят размытые тени начала ночи.
Шатер, с отодранными с мясом и кое-как подвязанными растяжками, стоял кривовато, костерок горел тускло, но лучшего и не требовалось. Силуэты у огня угадываются – значит, в самый раз. Катрин лежала, укрывшись чужим бурнусом, смотрела в небо, временами ощупью поправляла костер. Взлетал поток мелких искры, звезд на мгновение становилось больше. Вот так рождаются и гаснут миры.
…— Не прийти они, – шепотом утверждает переводчица. – Трусливы, камня-зверя пугаться, а больше колдуна.
— Можно понять. Я как увидел крокодила, чуть штаны не испачкал. Но «трусливы» – это ты зря. Суеверны малость, верно. Но трусость – это иное. Трусости в бедуинах мало, а в тех двоих мамлюкских бандюгах еще меньше, – заверял капрал.
— Тогда где? Где бандит? – приглушенно вопрошает Анис.
— Не терпится? – усмехается Бомон. – Придут, никуда не денутся.
Болтунов от костра не видно, но разговор доставлял своей глубиной. Уже который круг нарезают «где? – придут – почему не идут?». Понятно, этим двоим просто приятно болтать с друг другом, а вот посторонним слушать заклинившую пластинку никакой радости. Впрочем, остальные участники интеллектуальной беседы настроены благожелательно: верблюд иногда булькает брюхом, шеф посапывает, пленник-бедуин, похоже, действительно уснул.
— Если ты все знать, то с какой стороны они нападать? – мурлыкает переводчица (можно поспорить, ее ладонь нежно сжата лапой глубоко республиканского вояки).
— С разных, Ани. В ночных нападениях самый хороший тон – окружать и наскакивать со всех сторон.
— Вот padly, – томно удивляется хитроумию бандитов безносая красавица.
Катрин вновь шевелит веткой-кочергой, запускает стайку искр и вздыхает. Основы тактики и прочно усвоенные иноязычные ругательства – самое необходимое для бытия изуродованной танцовщицы. В любовь, Анис, конечно, не верит, идет требовать у старенького бога вернуть красоту, и опять же, ничуть в такое чудо не верит, готовится умереть. Но в процессе абсолютно счастлива, хотя и еще не понимает этого.
А действительно, придут эти хреновы бандиты, или до утра их ждать?
Лагерю порядком досталось. Потери нанес, собственно, не сам каменный монстр (интересно, сколько в нем насчитывалось тонн «боевого веса»?), как паническое бегство: сметенные палатки, ошалевшие люди, а главное, верблюжьи копыта. Воистину разрушительные животные. Боги простят разодранные полотнища, растоптанные вьюки и вмятые в песок запасы провизии. Но вода?! Ни вместительные, оставляющие питьевую воду неизменно прохладной, кувшины, ни большие бурдюки на столь неосторожное обращение рассчитаны не были. Порядком претерпела экспедиция. Теперь уцелевшие бурдюки были прикопаны в песке (очень бы не хотелось и их подпортить в прогнозируемой схватке). Из бывшего озерца удалось набрать немного воды, до того как ложбину окончательно затянуло влажным песком. Был источник и нет источника. Как вообще могло возникнуть здесь крокодилье болото, лучше было не задумываться.