и сестры бандитов, их родственники. Испугавшись возмездия харала, родичи наседали на своих отщепенцев, требовали сложить оружие и без промедления идти с повинной. Матери бандитов гнали в шею своих беспутных сынов из дому, не отпирали двери по ночам, случалось, что приводили заупрямившегося сыночка в улусный центр со связанными руками. К слухам о грозном харале прибавилась весть о том, что на другой же день после похорон Бадмы одного из головорезов сразила прямо в седле молния…
Не вняли ни доброму слову, ни проклятиям лишь самые отпетые враги. Действовали больше в одиночку: днем прикидывались батраками у мироедов-кулаков, ночью постреливали в окна активистов.
Как-то Церен напомнил Семиколенову:
— Может, еще разок Кермен соберет женщин да приструнит оставшихся? Мы же их знаем теперь поименно!
— Нет, Церен! Во всем требуется мера! Остатки банд нужно уничтожать силой! Там собрались самые отъявленные, которым и жизнь не дорога.
Церен открыл бутылку шампанского, пробка стрельнула в потолок. Чотын сначала испугался, затем захлопал в ладоши и полез под стол добывать себе пробку.
— Где это ты отыскал такое чудо? — спросил Вадим Петрович у хозяина дома.
Церен кивнул на Нюдлю:
— Ее подарок!
Девушка объяснила:
— У моего сокурсника отец в торговле… Узнал, что я еду к брату, разыскал где-то на складе.
Нюдля теперь училась в Саратовском университете на медицинском факультете. Она называла имена профессоров, и Вадим удивлялся тому, что многие из видных ученых продолжают работать на кафедрах, как в его бытность студентом. Вадим чувствовал, как тепло и охотно отвечает на его вопросы нынешняя студентка, и ему был приятен ее голос.
В свою очередь Вадим был необычно для многих весел, затеял игру с Чотыном в прятки, а взрослым рассказал несколько забавных историй из жизни прежних саратовских купцов, которых он изучил еще в те годы, когда репетировал их тугодумных и избалованных сынков… Всем было легко от такой раскованности Вадима, будто у каждого прибавилось близкой родни.
Между веселыми разговорами Вадим вспомнил о своем мимолетном романе с дочерью священника Таней. Девушка была начитанной, воспитанной светски и даже чуточку сочувствовала революционерам. Но стоило Вадиму попасть однажды под арест за участие в студенческих волнениях, дверь дома священника оказалась для него закрытой. И сама Таня после того случая изменилась, глядела на Вадима как на обреченного.
После Вадим служил в Красной Армии. Приходилось ему встречаться и с другими женщинами. С удивлением он отмечал теперь, что ни одна из них не обрадовала и не взволновала его до сих пор, как Нюдля.
«Но ведь она совсем ребенок!» — жалея о своем слишком солидном возрасте, украдкой поглядывал на девушку Вадим. Иногда взгляды их сталкивались, и сердце Нюдли замирало от страха и радостного предчувствия.
3
Прошедший голодный год опустошил Шорвинский улус. Из ста коров хотона перезимовало лишь двадцать. А это означало, что на многодетную семью калмыка оставалось по одной, в лучшем случае по две коровы. Нельзя забывать: коровы калмыцкой породы — полудикие. На молоко они не щедрее козы. Стоило ли ради одной такой коровы сниматься с обжитого места, пускаться в кочевье. Но не только нужда заставляла менять сложившийся веками кочевой образ жизни. Степняки почувствовали вкус к оседлости. А раз складывается поселок, ему требуется и школа, и больница, и баня, и хоть плохонький ларек с необходимыми товарами… Непростые эти заботы привели секретаря улускома Семиколенова в Астрахань.
В Астрахани Семиколенов побывал у ответственного секретаря обкома Марбуш-Степанова и председателя ЦИКа Араши Чапчаева. ЦК партии поддержал инициативу Калмыкии к переходу на оседлый образ жизни. Выделялись деньги для этой цели и строительные материалы.
Чапчаев обрадовался причине приезда Семиколенова:
— Двадцать тысяч безвозмездно и тысяч сто в кредит — освоите на первый случай? — предложил он без лишних рассуждений.
Семиколенов был доволен денежной помощью. Но были заботы иного плана.
— Мы вот прикинули на бюро улускома… — продолжал выкладывать свою программу Семиколенов. — Для нашей будущей больницы потребуется семь-восемь врачей и столько же среднего медперсонала… Но сейчас хотя бы одного врача и одного фельдшера.
— Дорогой Вадим Петрович! — воскликнул Араши. — Примите мое сочувствие, но эти проблемы посложнее любых других… Все будет зависеть от того, сколько врачей получим на губернию.
— Ну, тогда бы хоть фельдшеров побольше! — не отступал Семиколенов.
— То же самое скажу и о фельдшерах. Разбогатеем, залечим раны войны, откроем свою фельдшерскую школу — все получишь. Сейчас же рады каждому специалисту, направленному к нам из центра. В этом году только одного дадим.
И об этом, кажется, договорились. Но у Семиколенова оказалось, как он выразился, «еще одно дельце»:
— Церен поручил мне поговорить с тобой, Араши, — начал он уже доверительно. — Вот о чем: Нюдля написала брату, что из университета хотят отчислить младшего сына Бергяса Сарана. Кто-то донес в Саратов, будто он сын нойона. Нюдля просит помочь парню. Мне думается, хватило бы для поправки дела письма от имени Калмыцкого ЦИКа, с разъяснением: Бергяс не нойон, не зайсан… человек богатый, но таких богачей, как Бергяс, в период нэпа расплодилось тысячи и тысячи. Кроме того, Саран давно вышел из-под влияния отца, был секретарем аймачного Совета, боролся с бандитами. Помнишь, в прошлом году, когда банду Окона Шанкунова брали, выяснилось — паренек жизнью рисковал, пряча печать аймака от головорезов. Вскоре после этого он уехал, и никто не знал куда. Только осенью стало известно — поступил парень на медицинский факультет в Саратове.
— А мать у него из самых бедных, да такая умница и упрямица — любое влияние Бергяса переиначит, — заявил Араши.
— Все ясно. Постарайся помочь Сарану, — еще раз попросил Семиколенов.
Араши на минуту задумался, всматриваясь в лицо друга.
— Знаешь, Вадим, пока я с тобой разговаривал, у меня промелькнула мыслишка… А что, если послать в Саратов толкового представителя и выпросить на все будущие годы десять мест на медицинском факультете и десять на сельскохозяйственном — для Калмыкии? Уже с осени мы могли бы направить туда наших парней и девушек.
— Лучше не придумаешь, Араши! Через четыре года у нас будет десять своих врачей и столько же специалистов сельского хозяйства. К тому же есть и другие институты…
— Вижу, что ты понял… Так вот собирайся в Саратов.
После непродолжительного раздумья Вадим согласился.
На рабфаке агрономического факультета калмыкам обещали уже в этом году двадцать мест. Но на медицинском, как ни бился Вадим, больше пяти мест не забронировали. С такими просьбами обращались уже многие.
4
На второй день после приезда в Саратов у дверей университета Вадим встретился с Нюдлей, вроде бы случайно. Но чтобы произошла эта случайность, поджидал ее с самого утра.