Он отвел меня обратно под арку. Четыре ученика подошли к углам платформы, на которой была установлена летательная машина, и дружно начали тянуть канаты, приведя в движение замысловатую систему шкивов, противовесов, тросов и массивных цепей. Под грохот металлических рычагов деревянный прямоугольник оглушительно заскрипел, и вся конструкция вдруг начала плавно подниматься! Она уплывала вверх на цепях и канатах, а на ее место из нижнего этажа поднимался новый пол — точь-в-точь по размеру прежнего. Что-то громко лязгнуло, и обе платформы остановились и застыли — одна высоко над нашими головами, другая — на месте бывшей. Теперь вместо летательного аппарата в зале стояли пять задернутых тканью мольбертов.
Ученики, справившись с работой, как ни в чем не бывало вернулись к своим обязанностям.
— Что такое ты мне показал? — с изумлением спросила я, кивая на хитроумную технику.
— Я считаю, что работа должна ходить к мастеру, а не наоборот. Теперь я на ночь могу убирать свои полотна под надежный замок.
Я принялась расхаживать среди мольбертов, приподнимая накидки, чтобы подсмотреть сюжеты картин. Одна казалась мне чуднее другой: женский портрет в профиль — Беатриче д’Эсте, по словам Леонардо; Лодовико в сумасбродном облачении, чем-то напоминающий растолстевшую лесную нимфу; целитель в строгих темных одеждах; Мадонна с хрупким цветком в вазе, к которому с любопытством тянулся младенец Христос. В каждом из этих полотен явственно отразился неповторимый гений моего сына.
— Мне хотелось бы, чтобы ты тоже позировала мне, — тихо произнес Леонардо. — Но только без мужской одежды и обвязок.
— Зачем тебе рисовать старуху? — позабавило меня его предложение.
— Когда я гляжу на тебя, то вижу прежней, — признался Леонардо, — такой, какой помню тебя в его возрасте.
Он взглядом указал на Салаи, который на другом конце залы толок в ступке медный купорос, орудуя пестиком с таким ожесточением, что вокруг него клубилось синеватое облачко, оседая на лице и одежде. Леонардо с нежностью перевел на меня взгляд и шепнул:
— Madonna mia…[42]
— Может быть, когда-нибудь… — отчего-то засмущалась я. — У нас пока столько несделанных дел и забот…
— Лоренцо очень болен, да?
— Да. Но он полон сил — непонятно, откуда они берутся. Пока Флоренции что-то угрожает, ее защитник не намерен умирать.
Тут к нам, путаясь в собственных ногах, подлетел Салаи и, уставив на отца синее от купоросной пыли личико, заявил:
— Я пошел гулять с друзьями!
— Ты не до конца перетер лазурную краску, — возразил Леонардо. — Пусть Алессио за меня трет! — надув губы, нахально ответил Салаи.
Их взгляды встретились. В глазах Салаи плясали чертенята, суля в будущем не меньшие неприятности, чем в настоящем.
— Доделаешь, когда вернешься.
Тщетными попытками напускать на себя суровость Леонардо прикрывал непростительное снисхождение к сыну.
Дождавшись все же, пока маэстро кивком отпустит его, Салаи с облегчением развернулся и уже рванулся с места, но его остановил гневный окрик учителя. Леонардо кивком указал на меня. Мальчик вернулся и равнодушно чмокнул меня в щеку. Затем, схватив шапочку с пером и потуже затянув завязки колета, был таков.
— Не малютка, а изверг, — сказал Леонардо, снимая накидку с неоконченной Мадонны с младенцем.
— Раз ты ему позволяешь… — мягко, без укоризны ответила я.
— Красные! — выкрикнул Леонардо.
В тот же миг подмастерье Алессио поднес ему палитру со всеми оттенками требуемого цвета. Леонардо взял ее и отпустил ученика, не забыв при этом похвалить его.
— Разве я не прав, мамочка, если стараюсь дать сыну все, что могу? — едва слышно спросил он.
— Кому-кому, но только не мне отвечать на твой вопрос! — улыбнулась я. — По моему убеждению, каждый ребенок заслуживает хотя бы одного снисходительного родителя.
— Дьяволенок… — невесело усмехнулся Леонардо. — Будем надеяться, что он не уморит меня до смерти.
Мы с Лоренцо и Леонардо нанесли визиты Лодовико и Беатриче. В Милане мы были стеснены во времени, но от соблюдений приличий отступить было невозможно. В самом деле, Лоренцо нелепо выглядел бы в глазах своего важнейшего союзника, если бы не навестил его по приезде.
Кастелла Сфорца, абсолютно неприступная с виду крепость, сложенная из кирпичей цвета запекшейся крови, внутри поражала неописуемой пышностью. Il Moro и его юная невеста оказали нам необыкновенно радушный прием. Лодовико со времен нашей встречи в Риме очень возмужал, став коренастым мужчиной с широким полнокровным лицом и отвислым подбородком. Беатриче, младшая дочь Ферранте, кровожадного неаполитанского друга юности Il Magnifico — веселая, цветущая, в чудесном, расшитом жемчугом наряде, — сразу нас очаровала. Их пара, кажется, прекрасно освоилась с ролью «первого синьора и первой синьоры Милана», хотя истинным наследником герцогского титула оставался племянник Лодовико, Джан. Вместе с супругой Изабеллой он отныне тоже жил в замке, и Беатриче тайком шепнула мне, что Изабеллу такое положение вещей выводит из себя. Изабеллу бесил ее безвольный, изнеженный супруг, который трепетал от одного взгляда Il Moro, позволяя дяде беспрепятственно править в его герцогстве, поколачивал ее втихомолку и бахвалился направо и налево своей любовной интрижкой с деревенским пареньком.
Вняв настойчивым просьбам Лоренцо, мы провели в замке спокойный вечер в семейном кругу, наслаждаясь превосходным ужином. Музыканты в углу зала негромко играли для нас прелестные мелодии. Мы выслушали нескончаемые похвалы талантам Леонардо, равно как и уверения, что он сделался совершенно своим в миланском придворном кругу.
Когда Лоренцо и Лодовико отсели в сторонку, чтобы что-то обсудить, Беатриче принялась развлекать меня, щебеча о нескончаемых задумках, выполнить которые предстояло придворному живописцу: о летнем домике в ее саду и о новой обстановке для ее и без того роскошных личных покоев. Беатриче собиралась поручить Леонардо и подготовку rappresentazione для будущих праздничных торжеств.
«Что-нибудь этакое, божественное! — с увлечением восклицала она. — Чтобы планеты кружились, и весь зодиак, и чтобы светила горели точь-в-точь как на небе!»
Я уходила из Кастеллы Сфорца, преисполненная благодарности к искренним и благодарным покровителям Леонардо, хотя сам он посетовал мне на толстосума Il Moro за то, что тот крайне неохотно расставался с деньгами.
Не прошло и недели, как мы уже катили по живописным миланским окрестностям. Оказалось, что уединенная беседа Лоренцо с Il Moro не прошла даром: Лодовико помог нам приблизиться к цели, о которой сам остался в полном неведении. Я заметила, что добытые Лоренцо сведения сильно его обеспокоили, поскольку притязания союзника на управление Миланом простирались далеко за пределы герцогства и подразумевали также прилежащие территории. Позже нам предстояло обсудить меж собой эти частности, но сейчас все наши мысли были заняты только одним насущным вопросом.