дрова у меня были припасены, думал, зажгу костер, посижу тихонько, глядя в огонь, с мамочкой поговорю мысленно, с отцом, который давно не здесь. Сил не хватило. Дыханье бы перевести. Вдохнул – утром выдохнул. В день Шакти. Той самой, без которой ничто не дышит, ни один боженька, ни один мужичок. Вся округа была осиянна женщинами, полыхала их красными сари и благоухала жасмином.
Бледноликий рослый тодда, пишет Киндерзлей, как привидение древнего римлянина или грека, с гордым профилем, важно драпируясь в белую льняную тогу, глядит на индуса с благосклонным презрением быка, взирающего задумчиво на черную жабу. И дальше, про обряды погребения: «Тодды сжигают своих покойников вместе с любимыми буйволами; муллу-курумбы хоронят их под водой; эруллары привязывают их к верхушке дерев».
Сэлливан, в течение тридцати лет управлявший этим краем, очень проникся к тоддам, защищал их, но это потом, а поначалу снарядил большую экспедицию на их поиски – с армией сипаев, боевыми слонами, собаками, пони и даже, как пишут, сотнями охотничьих гепардов, тогда еще обитавших в Индии. «Везли подарки: тоддам оружие, которого они никогда не употребляют, а курумбам – праздничные тюрбаны, которых те отродясь не надевали. Все было как следует. Везли палатки и инструменты, врачей и лекарства, быков на убиение и туземных арестантов для удобрения земли там, где приходится рисковать жизнью и терять людей, взрывая скалы». Вели их баддаги – слуги тоддов, одновременно выполнявшие роль посредников между ними и злыми карликами муллу-курумбами, с которыми тодды напрямую не сообщались. Дорога, по которой их вели баддаги, исчезла навеки. На все вопросы баддаги делали вид, что ничего не понимают. Наконец они взошли в те края, где жили тодды.
Очевидец пишет: «Мы чувствовали себя осязательно среди окружающего нас теплого, мягкого, как пух, тумана, что доказывали наши насквозь промокшие платья. На расстоянии полушага люди стали друг у друга пропадать на глазах: до того облако было густо, а затем люди, как и части окружающей нас панорамы, начали быстро прыгать перед нами, то появляясь, то снова исчезая в этой мокрой и словно освещенной бенгальским огнем голубоватой атмосфере».
И мы с Таей в эти дни чувствовали себя осязательно в теплом, мягком, как пух, времени. И друг в друге. А на окраине нашей деревни стояла маленькая лавка с кустарной продукцией племен: дикий мед, ягодные и разные диковинные варенья, травы, сделанные вручную шампуни, мыло и всякая всячина, ну и ремесленные поделки. Лавка была всегда безлюдна, за ней уже начинались джунгли, молодая женщина в одежде племени ирула сидела на крыльце, глядя на Голубые горы, или в медленном танце часами переставляла баночки на полках. Тая задумала новое платье, купила ткань и ходила в деревню к портнихе на примерки, рисуя вместе с ней выкройки, смеясь, воодушевляясь по ходу и плача над результатом. Распарывали и начинали сначала. К вечеру она возвращалась, прихватив в деревне еды и фруктов, или мы шли в едальню к пиратам. И вечер на нашей веранде в саду: тишь, звезды, шорох пробирающихся зверей. А на столе душистая папайя, и виноград, и красные бананы, и разломленные рубиновые гранаты с местных деревьев, и любовь, любовь – до проступающих к утру голубых гор. А когда не оставалось на это сил, просто засыпали, но и во сне ладони находили друг друга и жили своей детской запретной жизнью. Ранним утром я шел на кухоньку, находившуюся во флигеле, в углу спал Пушкин, я тихо, чтоб его не будить, варил кофе, мы садились с Таей на нашей большой веранде на расстоянии друг от друга, пока очертания мира не проступали для жизни. А потом ехали с Вики куда-нибудь поколесить или шли к озерцу.
Между тем очевидец настаивал, что «тодды положительно похожи на богов, как их представляли древние греки. Из нескольких сот молодцов этого племени я еще не видал ни одного ниже 6 ¼ футов ростом. Они сложены великолепно, и черты лица у них чисто классические… прибавьте верные, блестящие, густые волосы, обрезанные в кружок низко на лбу, над бровями, а за ушами падающие на спину тяжелыми массами кудрей, и вы получите некоторое представление об их красоте. Усы и бороды их, которые они никогда не стригут, такого же цвета. Большие, карие, иногда темно-серые и даже синие глаза смотрят на вас глубоким, нежным, почти женским взглядом… улыбка кроткая и веселая, как бы младенческая в своем выражении. Рот, даже у дряхлых стариков, украшен крепкими, целыми, часто великолепными зубами. Цвет лица светлее северных канарезцев. Одеваются они все одинаково: род римской белой тоги из полотна, с одним концом, закинутым сперва под правую руку, а затем – назад, за левое плечо. В руках посох с фантастическими на нем вырезками… Когда я узнал его мистическое назначение и веру владельцев в его магическую силу, этот маленький, в два с половиной фута длины бамбук смущал меня не раз… Но я не смею, не имею права, видав неоднократно то, что я видел, отрицать справедливость такого их заявления и веры».
Нет, ты послушай, что говорит европейцу старик из племени тодда: наше солнце – не ваше солнце. И тот гадает, уж не в астрономическом ли смысле? Оба хороши, а? Признаться, я и себе это мог бы сказать – тому, кем был еще не так давно. Я знаю, кивает Тая, застилая постель. Ох уж это ее «я знаю» – на все, о чем бы я ни. Где ж я остановился? «Поскольку тодды первыми поселились на этих холмах, другие племена, пришедшие позже, платили им дань: несколько горстей зерен с каждого обрабатываемого участка от баддаг, несколько штук железных изделий, необходимых для постройки домов и домашнего обихода от хоттов, коренья, ягоды и плоды от курумбов».
Слышишь? Поскольку желанье поселилось первым на наших холмах, другие чувства, пришедшие позже, платили им дань: несколько горстей немоты – от несовместимости, несколько игл в сердце – от обид, и коренья, ягоды и плоды от любви. Я знаю, говорит она, не отрываясь от экрана телефона и все ж улыбнувшись. Но, говорю, тодды не только сами никакого оружия не носят, а даже не сохранили о нем ни малейшего воспоминания. Не держат при себе ни ножа в защиту от диких зверей, ни даже собаки для ночной охраны. У тебя, говорит, есть нож на поясе. Да, и подарила мне его ты, я помню, я тебе еще денежку символическую дал, но не очень, кажется, помогло. И насчет воспоминаний, похоже, тоже не про нас. Да, говорит, ни малейшего. Переписывается там с подружками в фейсбуке. Может, с той буряткой-знахаркой из Читы. Или с тем мастером-деревянщиком в Бали. Ладно. Вот пишут, что эти племена – последние остатки доисторических рас аборигенов Южной Индии. Но если о других племенах кое-что известно, то о тоддах – почти ничего. Судя по древним могилам да некоторым развалинам храмов и капищ, у тоддов было нечто вроде письма, как продолжает тот же очевидец, «какие-то знаки вроде гвоздеобразных записей у древних персов. Но чем бы тодды ни были в далеком прошлом, теперь они совсем патриархальный народ, вся жизнь коего сосредоточена на его священных буйволах. Из этого многие писавшие о тоддах заключили, что они поклоняются буйволам, как богам, то есть проповедуют зоолатрию. Но это не так. Сколько нам известно, их религия имеет характер гораздо более возвышенный, нежели простое и грубое поклонение животным».
Недавно ездили с Прабой землю смотреть,