Каждый раз. Нет, с сентября прошлого года. Сначала держать их в строгости было нетрудно, потому что с чужими детьми это всегда проще, но потом я почувствовала, что это мои дети, я тревожусь и боюсь за них и, самое главное, люблю их.
— Я люблю ее. Люблю Клиффа. Люблю тебя. — Обняв, она поцеловала его.
— Зачем Александра звонила?
— Сейчас вечер, и ей хочется поболтать. В восемь она приедет к нам ужинать: это говорит о том, что детей у нее нет. Не могу представить ее у нас дома, но, похоже, ей хочется просто поболтать. Тебе оставаться и слушать нас необязательно.
— Я собирался съездить в институт. Соберусь с мыслями и еще раз посмотрю работу Лу. Ты не против?
— Конечно, нет. Может, заберешь Пенни на обратном пути в половине одиннадцатого или будешь к тому времени дома, чтобы я забрала ее сама?
— Заберу.
Они снова поцеловались и замерли в объятиях друг друга. Лучи заходящего солнца проникали в столовую. Сюда доносились то звонкие голоса детей, то указания и советы миссис Тиркелл. Мой дом, моя семья, моя любовь, мелькнула у Сабрины мысль. Едва услышав голос Александры, она мысленно перенеслась в Лондон. Мгновение ей казалось, что она как бы держит две свои жизни в зажатых кулаках. И вот, не испытывая колебания или сожалений, она разжала руку, в которой была ее лондонская жизнь, и будто выпустила ее.
— Нет, я больше не вернусь туда, — сказала она в тот вечер Александре. Они сидели в библиотеке одни, на столике перед ними стоял кофейник и блюдо с остатками яблочного пирога, который испекла миссис Тиркелл. — Там проходила жизнь Сабрины Лонгуорт, а моя жизнь здесь.
Александра испытующе посмотрела на нее.
— Ты прекрасно выглядишь, в последний раз, когда мы с тобой виделись в Лондоне, вид у тебя был совершенно другой. Конечно, тогда, на похоронах, все было так ужасно. А потом эти поминки, когда публика стала объедаться так, словно боялась, что никогда больше не удастся поесть…
— Или остаться в живых, — тихо добавила Сабрина. — Люди едят после похорон для того, чтобы уверить себя в том, что они по-прежнему живы-здоровы, а о смерти и речи быть не может.
— Господи, ты говоришь точь-в-точь как она. Она примерно так бы и сказала, причем тем же голосом. — Наклонив голову, Александра внимательно посмотрела на нее. — Ты и похожа на нее, и не похожа. После похорон, когда все эти люди накинулись на еду, я наблюдала за тобой и думала, что сойду с ума, потому что была уверена, что ты и есть Сабрина. Я готова была биться об заклад, что ты — это она. Но теперь, пожалуй, не скажу наверняка. Ты… не знаю, как и сказать… тише, что ли, чем Сабрина. Нет, не так. Ты мягче, не такая резкая.
— Может, я просто счастливее.
— Ах, не знаю! Сабрину что-то беспокоило, — впрочем, как и всех нас, — но, знаешь, она была довольно счастлива, и нам с ней было хорошо вместе.
— Я знаю. — Сабрина с улыбкой посмотрела на подругу, она была рада, что та сейчас рядом. Александра была высокого роста, с гибкой, изящной фигурой, светло-голубыми глазами, которые она слегка щурила. Прямые светлые волосы, падали ей на плечи и за спину. На ней были шелковые кремовые брюки и блузка с коротким рукавом, подобранная в тон. На шее, в ушах и на запястьях сверкали изумруды и бриллианты. Словно посмотрев на себя со стороны — французское хлопчатобумажное платье, ожерелье и серьги из янтаря от «Кэтрин Хейуорд», атласные лодочки на босу ногу, — Сабрина поняла, что ее наряд не уступает одежде Александры. Но она поняла также, что ее облику сейчас недостает светского лоска. Того шика, который был неотъемлемой частью ее прошлой лондонской жизни. А я не жалею об этом, подумала она, улыбаясь Александре. — Ты прекрасно выглядишь. Ты в самом деле счастлива, или это только внешнее впечатление?
— Дорогая, трудно в это поверить, но я в самом деле счастлива. Мне нравится строить города в Бразилии, впервые в жизни я чувствую себя по-настоящему полезной. К тому же я влюбилась в Антонио, что совсем нелишне, когда речь идет о муже. За это мне нужно благодарить Сабрину. Он многому научился, прежде чем она дала понять, что ему пора собирать чемоданы.
— Антонио научился..? — Сабрина была поражена. Ей всегда казалось, что на него вообще невозможно повлиять. Это Стефани порвала с ним, и, наверное, сделала это с той простодушной непреклонностью, которую Сабрина так и не смогла в себе воспитать. — Чему же он научился?
— Тому, что у других людей, у женщин, есть свои мысли, свои планы в жизни, и они имеют такое же право на существование, как и мужчины. Не хочу сказать, что он принял это как должное. Такое случается далеко не всегда, и мне приходится время от времени ему об этом напоминать, но он делает успехи. Мне же никогда не было так интересно в жизни, как сейчас. Как жаль, что Сабрина этого никогда не узнает.
— Она от души порадовалась бы за вас.
— Так что же ты собираешься делать со своим магазином в Лондоне? Я думала, ты хотела объединить оба магазина — здесь и там.
— Да, но это не совсем то, чего бы мне хотелось. Невероятно, сколько сил отнимает дом и семья…
— Ты только сейчас это поняла? Сколько лет твоим детям?
— Одиннадцать и двенадцать. Нет, я, конечно, это знала, но проблем стало вдвое или втрое больше. Я хотела обмануть себя, попробовав одним махом решить все, когда ездила в Лондон. А когда задумалась, то поняла, что не хочу лукавить с собой.
— Вижу, что не хочешь. Сабрина наверняка попыталась бы. Может быть, у нее даже что-нибудь и вышло. Но для тебя важнее то, что происходит здесь, ты в самом деле поглощена семьей. Жаль, Гарт не смог побыть сегодня дома, мне он нравится. Умен, по-мужски привлекателен. И потом, как он смотрит на тебя, Господи… о таком взгляде мечтает любая женщина. Еще мне казалось, что твои дети тоже побудут с нами. Ты что, все вечера проводишь одна?
Сабрина рассмеялась.
— Да нет, пожалуй. Пенни ушла на день рождения к подруге, Клифф у себя наверху, играет с другом в компьютерные игры.
— А Гарт на работе.
— Он решил, что мы с тобой захотим посидеть вдвоем.
— Вообще-то он прав, мне нравится, когда мы вдвоем. — Они помолчали. — Я хочу тебя кое о чем спросить.
— Так я и думала.
— Так и думала?
— Я подумала, что ты неспроста оказалась в Чикаго. Тем более что прилетела из Лондона.
— Знаешь, это просто невероятно! У Сабрины тоже так бывало, она, по сути дела, читала мои мысли. Дорогая, просто не знаю, что и думать: и тогда, и теперь все одно и то же.
— Но вопрос тем не менее остается.
— Да. «Амбассадорз» продается?
— Единственный человек, который мог тебе об этом сказать, — Сидней Джонс, но я просила его пока никому ничего не говорить.