Своим взглядом бородатый азиат предостерегал Монику. Вельможа явно желал, чтобы встреча с ним здесь, в Англо-Индийском департаменте, не застала девушку врасплох. Он буквально гипнотизировал её, а силу своих глаз Сахиб Джелял не раз испытывал на простых смертных.
Его взгляд некоторые истолковали бы весьма двусмысленно. Сахиб Джелял, по слухам, не останавливался ни перед чем ради удовлетворения своих прихотей и вожделений. По кто сейчас мог знать его истинные мысли?
Если Моника проявит открытое свое удивление при встрече С ним, Сахибом Джелялом, то это может вызвать очень нежелательные осложнения и для него и для находившегося здесь среди приглашенных Бадмы, совсем недавно вернувшегося в Индию. Тибетский доктор за время своего отсутствия сильно переменился, да и европейская одежда делала его неузнаваемым, но кто знает— молодые глаза и камень расколют и под водой увидят. Возможно, потому при появлении Моники доктор Бадма поспешил повернуться спиной к группе Анри Гуро и повел оживленный разговор с тремя молоденькими дамами — женами чиновников. Он рассыпался в комплиментах, чем вызвал оживление в своем углу гостиной. Его учтивое обращение, мужественное неподвижное лицо, таинственный ореол славы тибетской медицины возбуждали в его собеседницах интерес и любопытство. Его тибетские рассказы, содержащие немало милых непристойностей, ничуть не шокировали очаровательных дам, ибо звучали в устах варвара — жителя Тибетского нагорья, к тому же врача по профессии, сдержанно, бесчувственно и тем самым щекотали воображение чопорных англичанок. Предосторожности Сахиба Джеляла и доктора Бадмы, как показали дальнейшие события, оказались не лишними.
Увлеченная беседой с французами, Моника никого вначале не видела и не слы-шала, кроме любезного генерала и не менее любезной его супруги, которая сразу же была покорена «дикаркой», услышав в ее устах французскую речь. О! И эта жертва ввергнута красными комиссарами в яму прокаженных! О! Мадам генераль-ша сразу же предложила несчастной, гонимой принцессе свое покровительство.
— Нет, нет, мой генерал,— щебетала она совсем по-птичьи,— ее высочество, конечно, нуждается в покровительстве нашей великой, прекрасной Франции... Нет, нет, наша очаровательная принцесса поедет сейчас же, немедленно, в Париж. О, я буду счастлива, если наша дорогая принцесса будет моей гостьей в нашем дворце... Милочка, я приглашаю вас. О, в Париже чудесно! Там на Кэ д'Орсей немедленно, сейчас же выполнят все... все формальности с признанием вас. Такая очаровательная принцесса. О, все изумятся и очаруются...
Мадам Гуро уже никого не слушала: ни своего превосходительного супруга, ни сэра Безиля, который хоть и рассчитывал на успех, представляя Монику французам, но не ждал подобных восторгов. Что поделать? Самое главное — эта мадам раструбит по всему свету о появлении бухарской принцессы, спасенной из рук большевиков.
Мадам генеральша все говорила и слушала только себя, свои льющиеся ручьем слова и, естественно, пропустила мимо ушей возглас радости, который издала Мо-ника, увидев Сахиба Джеляла. Так может радоваться шестнадцатилетняя девочка, встретившись со старым, добрым знакомым. Не заметил или не счел нужным заметить возглас и сам генерал Анри Гуро, все еще прогуливавшийся с небрежной медлительностью по гостиной и увлекая под руку Монику и свою супругу.
Ничто так не подчеркивает аристократические манеры, как обыкновение прохаживаться в самых неподходящих для прогулок местах. Но именно это делал генерал Гуро надменно и важно. Он величественно жестикулировал и ораторствовал. Долетали до ушей слова: «Великая миссия Европы!», «Навсегда покончись с ними!», «Внушительные маневры охладят горячие головы в Кремле!», «Красная Армия — помеха разоружения», «Пуанкаре и Бриан видят единственное средство в войне», «Италия Муссолини не потерпит большевизма», «Да, да, война! Только война!».
А Моника смотрела на бородатого вельможу, зажала рот ладошкой и хотела кричать, еще кричать... Но глаза вельможи заставили её подавить возглас. Глаза приказывали молчать.
Французы ничего не заметили. Английские дамы с порозовевшими лицами жадно глотали рассказы «этого удивительного тибетца, пронзительного человека и философа», как они тут же окрестили про себя доктора Бадму. Им импонировало, что он, рослый, крепко сложенный, с энергичным подбородком, вдребезги разбивает установившиеся, избитые представления о буддийских тихих монахах-ла-мах, раскосых, желтоликих, хилых от вечных бдений и ритуальных постов.
Лишь мистер Эбенезер Гипп приметил кое-что и озирался, словно бык, загнанный на бойню. Он сам сравнил себя с быком, но ничего не понял и тут же про себя поклялся ни слова не говорить сэру Безилю Томпсону.
Сэр Безнль ведет себя недостойно. Он посмел унизить его — мистера Эбенезера Гиппа, имперского чиновника, при исполнении служебных обязанностей, сделал замечание ему, англичанину, в присутствии туземки, азиатки. Сэр Безиль Томпсон нанес исподтишка удар по уязвимому месту британца, по консервативной спеси англосакса, по его вере в незыблемость установленного в Британской империи порядка вещей.
В груди мистера Эбенезера вскипела ненависть к «либерализму», который царил здесь, в гостиной. Взять хотя бы фамильярное обращение с европейцами присутствующих здесь азиатского вельможу и тибетского доктора. Мистер Эбенезер ощутил во рту неприятную сухость. Вдруг его обуял страх. Он перевел взгляд на ассиро-вавилоняпина, испугался еще больше: «Он буйный и хищный, один из тех неукротимых, кто, ступая по земле, выдавливает из неё кровь».
Мистер Эбенезер сжался и шептал про себя: «Не смотри! Не смей смотреть!»
Мистер Эбенезер страшно хотел остаться в стороне, в тени. Но бухарец все же посмотрел на него. Тогда холодно и равнодушно, весь какой-то неприметный, серенький, господин имперский чиновник удостоил Сахиба Джеляла кивком. Он не видел, что при этом Моника вспыхнула и сделалась пунцовой. Она не издавала больше неуместных возгласов, а неумело, но зато весьма светски, именно так, как учила её мисс Гвендолен, цепляясь за локоть генерала, пыталась вслушаться в его рассказ о том, какие грозные, с участием всех родов войск, пройдут военные учения в Северо-Западной Индии.
— Участвуют целых пять дивизий. Грандиозно! Интересно! Настоящий бронированный кулак. На подмогу прибывают еще дивизии — одна из Кветты и еще одна из...
Господин генерал целиком был поглощен предстоящими маневрами и совсем забыл, что собеседницей его является молоденькая пансионерка, которую меньше всего могут интересовать номера воинских соединений и откуда они. Но генерал больше ни о чем говорить не мог.