Читать интересную книгу История новоевропейской философии - Вадим Васильев

— А против этой теории у него были какие‑то аргументы, или это просто что‑то было.?

Вот тут на уровне не только аргументов, но и эмоций (у меня складывается такое ощущение) потому что специальной аргументации против этой теории Кант, такой подробной и разработанной, не предлагал, что интересно. Просто говорил: это нелепость. Нелепо представлять какой‑то резервуар, существующий сам по себе и не являющийся ни субстанцией, ни свойством вещей, — вот в чем было его основное возражение. Вот есть резервуар и все.

— А почему, если наш чувственный мир не сводится к интеллектуальному, то почему пространство не связано..?

Потому что. тут логической нет связи, но есть ассоциативная связь, но можно и логическую раскрыть. Потому, что чувства открывают нам именно пространственный мир, пространственный мир это предмет чувств, и то, что верно относительно структуры чувств, верно и относительно этого мира, и обратно. Если чувства независимы, то и пространство должно быть независимо. Субъективно, именно такая мотивация была у Канта. Он сам скупо излагал эти моменты, (какая именно мотивация) в том числе и в этой работе. Центральные вопросы как раз очень бегло проговариваются, хотя вывод очевиден — он признает факт абсолютного пространства.

Так вот. Год Кант промучился, страдал, но потом нашлось счастливое решение, и вот оно‑то как раз и было названо Кантом «сильным светом». Кант вдруг понял, что можно трактовать пространство и время в их абсолютности не как сами по себе существующие какие‑то реальности неясные, а как формы, субъективные формы чувственности. Вот этот момент стал днем рождения кантовского трансцендентального идеализма или учения о субъективности пространства и времени как формах чувственности.

Трансцендентальный идеализм — это один из столпов кантовской философии, но не единственный, подчеркиваю. Потому что доктрина трансцендентального идеализма сформулирована уже в диссертации 1770 года, но между этой диссертацией и «Критикой чистого разума» еще огромный промежуток интеллектуальных усилий. Более того, можно сказать, что диссертация еще относится к догматическому периоду кантовской философии. Вот в чем самый парадокс‑то. И «пробуждение от догматического сна» произошло уже после диссертации.

Но, обо всем по порядку.

Кант 4

Итак, что значит, что пространство и время — субъективные формы чувственности? Давайте продумаем этот момент, этот аспект кантовских рассуждений. Это значит, что от вещей, которые даны в пространстве и времени — пространство и время независимы, так? Не так, как он раньше считал, что вещи конституируют пространство и время, а стало быть, само пространство и время зависят от вещей, а теперь получается, что не зависят. В этом сходство с ньютоновской теорией. Но они не существуют сами по себе — пространство и время.

Что значит: существуют сами по себе? «Само по себе» — это значит, независимо от человеческого восприятия — вот такой смысл Кант вкладывает в этот термин: «само по себе». То есть «само по себе», понятие это, имеет для Канта соотносительный смысл, запомним это. Почему я об этом говорю, потому, что так сложилось, что знаменитое понятие «вещь в себе», так называемое Ding an sich, оно, как правило, трактуется лишь в одном из оттенков его смысла — как что‑то непознаваемое. Верно? Вот вещь в себе, черный ящик — почти как синонимы. Между тем тут нет прямой связи между этими понятиями. И мы «в себе» понимаем как что- то укрытое внутри, правда? — вот такой смысл: вот она сжалась где‑то внутри себя, вещь, вот она ушла в себя.

— Кстати, в последнем издании этот термин заменен на «вещь сама по себе», принимается и такой вариант.

Тут вот в чем дело. Этот спор действительно давно идет в нашем кантоведении. Кант использует разные термины. Вот у него есть термин «Ding an sich» («вещь — в-себе»). Разберемся все‑таки в этом, хотя может в этом и невозможно до конца разобраться. В принципе первое написание «Ding an sich» — это сокращенное написание, просто как бы упрощенная формулировка вот этой фразы, более развернутой «Ding an sich selbst» («вещь сама по себе»). Вот если вы с этим согласны, допустим, что Кант использует этот термин («вещь — в-себе») для сокращения вот этого выражения («вещь сама по себе»), то тогда однозначно надо принимать перевод «вещь сама по себе», потому, что вот это выражение «Ding an soch selbst» безусловно имеет смысл «вещь сама по себе» — тут уже сомнений в переводе этого словосочетания быть не может. А вот «Ding an sich», вот оно действительно может быть переведено как вещь — в-себе, вот в смысле «у себя», в уединении, и замкнутости от всего остального.

Ну вот, например, я когда переводил, допустим, Канта, я вот этот оборот перевожу — «вещь — в-себе», а этот — «вещь сама по себе», вот так вот. Мне кажется, что тут лучшего решения трудно придумать, хотя может быть я и не прав, но везде бы я не стал менять «вещь — в-себе» на «вещь сама по себе», потому что все‑таки в этой фразе «Ding an sich» нет «сама», вот «по себе» здесь нет.

— А если оставить «вещь сама»?

Сама вещь? Ну да, иногда у Канта есть., например он пишет «Ding an sich selbst» — вот такая у него еще есть формулировка, вот это «сама вещь», вот если бы «сама вещь» он хотел бы написать, он вот так бы написал. Он иногда так пишет, но редко.

— Ну, наверно, какой‑то элемент помехи существует, любой материал сопротивляется проникновению в него? Как внешнему проникновению, так и логическому проникновению…

Безусловно. Кант с этим согласен. Но главное, что тут надо договориться сразу же какой смысл основной этого термина: вот этой скрытости или самостоятельного существования. Если мы проанализируем его высказывания на это счет, скажем ранних, вот в той же диссертации, то мы поймем, что, видимо, все‑таки, главным был аспект самостоятельного существования, а аспект непознаваемости был добавлен впоследствии. Дело в том, что в диссертации Кант считает вещи — в- себе познаваемыми. Это позволяет исключить свойства непознаваемости как одно из основных понятий, импликаторов, так сказать, «вещи — в-себе». Правда, эта работа на латинском языке написана: res ense, по — латински, такой оборот там используется, если я не запамятовал.

— На самом деле, первое из второго выводится, тогда как второе из первого.?

По правде говоря, настолько запутан этот вопрос, что я могу лишь еще раз сказать просто, что главный, на мой взгляд, аспект, это аспект самостоятельного существования, но переводить, тем не менее, во всех случаях, как «вещь сама по себе» я бы не стал. Хотя бы потому, что. а они там точно везде?

— Да. Причем в предисловии очень интересная аргументация, что до этого так не делали, поскольку, В. И. Ленин в своих работах употреблял именно «вещь — в-себе».

Ну, да, да. Мотивация любопытная. Ну что тут поделаешь, это действительно играло роль в том, о чем можно писать, а о чем нельзя и надо сказать, что наши‑то историки философии, они вообще героическую работу проделали — они издавали сочинения Канта, Беркли, Юма под разными предлогами писали там, может быть, какие‑то про — ., про «то», про «это» вступления, которые издавали и вот это очень важно. Т е. всегда сохранялась независимость философской мысли в стране, в любых видах, какие бы формы это не принимало. Мы вернемся еще, я думаю, к этой проблеме.

Ну, значит, на чем мы остановились… На субъективности, так? Мы договорились, что пространство и время не существуют сами по себе, потому, что. просто по определению. Коль скоро это субъективные формы чувственности, то если убрать субъект, то они, эти формы, тоже уберутся. Значит, их не будет. Стало быть, они не «сами по себе».

Теперь вот какой вопрос: то, что дано нам пространство и время, уже не сами пространство и время, а вот эти вещи в пространстве и во времени. Как их то мы будем называть? Им то какой статус будем приписывать? Являются ли эти вещи, предметы, которые нас сейчас окружают — вещами самими по себе, или нет? Вот, кстати, заметьте, даже сама постановка такого вопроса была бы невозможна, если бы подразумевали под «вещью — в-себе» только что- то непознаваемое. Кант спрашивает: то, что мы познаем в мире явлений, Кант прямо так и говорит, т. е. предметы опыта, познаваемые нами — это «вещи — в- себе»? Иначе такая конструкция даже была невозможна, если бы «вещь — в- себе» означала бы что‑то непознаваемое. Тогда спрашивается: познаваемые наши вещи — это познаваемые вещи или непознаваемые? Тогда ставится вопрос на уровне детского сада. Риторический, на который не надо отвечать. Для Канта это реальный вопрос.

Так вот, итак — являются ли эти предметы, наше тело, в том числе, «вещами — в-себе»? А ответ такой Кант дает на этот вопрос: нет, конечно. И необходимость этого ответа непреложна — ведь эти вещи пространственны и они существуют во времени. Теперь уберите нас самих, выдерните субъективность из мира — пространство исчезнет. Останутся ли эти вещи как пространственные без пространства? Может такое быть: пространственная вещь существует без пространства? Нет, конечно. Значит, эти вещи тоже прекратят свое существование при устранении субъекта. А это значит, что они не существуют сами по себе, а существуют в зависимости от существования субъекта, а значит, являются не «вещами по себе», а чем‑то другим. Вот это что‑то другое Кант называет словом феномены или явления. Ну, немецкое слово «Ersсheinung» — явление имеет любопытную этимологию, потом ее обыгрывали и Гегель и Хайдеггер.