что в ней всегда сохранялась возможность для изучения души… а душа – это точно из тех начальных времен, которые давно отменены прогрессом. Душа – враг прогресса, потому что она живой свидетель его отсутствия…
Что же касается социологии, то, завершая «Курс положительной философии» в «Духе позитивной философии», Конт прямо говорит об «организации переворота» и о «союзе пролетариев и философов», чем предвосхищает марксизм, который, кстати сказать, ужасно не любил Конта за это… И который применил множество его социологических предложений на деле, тем самым доказав их несостоятельность, когда проиграл…
Однако до этого было еще далеко. Была еще только середина девятнадцатого века, и положительная наука Конта казалась такой успешной, что ученый народ толкался в длинных очередях у ее дверей, чтобы успеть к раздаче… Как и у дверей физиологии, с которой социальная физика очень быстро срослась.
Глава 5
Первобытное мышление. Леви-Брюль
Конечно, если бы ставить перед собой задачу создания действительного очерка социологии, то после Конта надо было бы рассказывать о том, как спешили приобщиться к социальной физике Джон Стюарт Милль и Герберт Спенсер – один, объявляя себя другом Конта, другой чуть ли не врагом…
Но у меня другие задачи, поэтому я сразу перейду к той самой Французской социологической школе, труды которой пыталась осмыслить школа Выготского. Как вы помните, весь кросс-культурный эксперимент в Средней Азии, с которого, собственно говоря, и начинается советский культурно-исторических подход, был вызван желанием проверить утверждения Леви- Брюля.
Должен сказать, что именно это направление в социологии и антропологии оказало удивительно мощное влияние на советских ученых. Главным открытием Леви-Брюля считается предположение о наличии качественных различий в мышлении людей разных культур. Гений еврейского народа в данном случае показал себя с великолепной стороны. Я не буду говорить сейчас о том, что большая часть советской психологии той бурной поры делалась евреями, будто революция требовала иного качества мышления, нежели то, на которое были способны русские.
Очевидно, это не случайно: революция и исходит в своем призыве к желающим ей служить из задачи принести что-то не просто новое, а чуждое тому народу, чью культуру переворачивают или оборачивают наничь. И тут качественно инородное мышление, безусловно, более подходит, чем обычное, традиционное. Думаю, это тема для социологического и культурно- исторического исследования.
Но что касается французской социологической школы, то это вообще удивительное явление. Ее делали не просто евреи, а одна большая еврейская семья. Все ее ведущие члены были родственниками. Главой школы считался Эмиль Дюркгейм. Они с Леви-Брюлем были, если я не ошибаюсь, двоюродными братьями и создали основное тело школы. Завершал школу Марсель Мосс, который был племянником Дюркгейма.
Если учесть, что прямо из их идей вырастает глава антропологического структурализма Леви-Стросс, перепиской с которым гордились вожди советского семиотического движения, то влияние этого качественно чужеродного русскому человеку способа мыслить на русскую интеллигенцию просто огромно. В сущности, вся советская антропология была немножко диссидентской, и вся развивалась по путям, которые указали французы…
Уже в силу задачи самопознания их стоить понять, поскольку они, так или иначе, стали одним из слоев нашей культуры, входившей в наше сознание тайно, через работы самых уважаемых и интересных наших исследователей.
При жизни Выготского Люсьен Леви-Брюль (1857–1939) издал всего три работы, посвященные первобытному мышлению. В 1910 он пишет «Ментальные функции в низших обществах», в 1922 «Ментальность примитивов». Наши переводчики слово «ментальность» переводили как «мышление». Это неверно, просто потому, что не дано определение ни французской ментальности, ни нашему мышлению, тем более, не сказано, на каком основании их соотносят, но можете сделать соответствующие замены сами.
Кстати, выражение «примитивные» у нас старались заменять на «первобытные». Поэтому, всюду, где в переводах книг Леви-Брюля стоит «первобытное», в оригинале было primitive. За это Леви-Брюля и обвиняли в расизме.
Обе эти книги явно были доступны Лурии и Выготскому к началу Узбекского эксперимента. В 1930 году их издали в России одним томом. В 1931 году Леви-Брюль издает еще одну книгу «Сверхъестественное и естественное в примитивной ментальности». В России она была издана только в 1937 году. Читали ли ее наши психологи в оригинале, я не знаю.
Если говорить о понятии «примитивное», то, мне думается, перевод его на русский словом «первобытное», конечно, был сделан из политических соображений, но при этом является лучшим способом перевода. Для нас слово «примитивный» несет унизительный оттенок, всегда означающий недоразвитость. Возможно, Леви-Брюль именно так и относился к изучаемым им народам вначале. Ему за это сильно доставалось, и он менял свои взгляды. Готовя свои книги к изданию в России, он написал предисловие, которое объясняет, что он понимал под словом «примитивное», или, как бы он хотел, чтобы мы его понимали. К сожалению, издатели не указали год написания этого предисловия, но, думаю, это было им сделано ближе к концу жизни, поскольку тогда он пересмотрел многие из своих взглядов.
В этом Предисловии он объясняет:
«Выражение “первобытное” (ложь переводчика, он говорит о primitive – АШ) – чисто условный термин, который не следует понимать в буквальном смысле. Первобытными мы называет такие народности, как австралийцы, фиджийцы, туземцы Андаманских островов и т. д. Когда белые вошли в соприкосновение с этими народностями, последние еще не знали металлов, и их цивилизация напоминала общественный строй каменного века. Таким образом, европейцы столкнулись с людьми, которые казались скорее современниками наших предков неолитической или даже палеолитической эпохи, нежели нашими современниками. Отсюда и взялось название “первобытные народы”, которое им было дано» (Леви-Брюль, Сверхъестественное, с. 7).
Не знаю, правы ли были те, кто, не зная, как жили в каменном веке, приравнял к ним эти современные народы, но перевод словом «первобытные» точно передает то, что хотел сказать Леви-Брюль.
Второе, что надо сказать о его учении, это то, что вначале он был занят, подобно Пиаже, лишь одной задачей: понять логику. Поэтому все его первые работы строились вокруг того, обладают ли первобытные логикой. Вначале вывод был довольно однозначным, – не дав настоящего определения тому, что понимает под логикой, он решил, что логика у первобытных хромает, и назвал это состояние пра-логичным. Расскажу об этом словами его русского издателя:
«Основное различие между первобытным и научным мышлением, согласно Леви-Брюлю, заключается в том, что первое нечувствительно к логическому противоречию, тогда как второе его избегает. Это обобщение опирается на анализ богатого эмпирического материала, почерпнутого Леви-Брюлем из записей путешественников, миссионеров и этнографов. Сам Леви-Брюль полевых исследований не проводил, и его критики часто ставили под сомнение качество использованных им данных.
Однако примеры пра-логических утверждений, подобных тем,