Однако для поэта более интересны его современники — сын Самграмараджи царь Ананта и его супруга царица Сурьявати. Эпитеты и метафоры, субъектом которых становится царь Ананта, очень многозначительны. Воцарившийся в 1028 г. Ананта унаследовал централизованное царство с относительно благополучным состоянием аппарата государственного управления и хозяйства. Оказавшись во главе государства, он провел несколько войн, не всегда успешных, но дорогостоящих и нанесших урон благосостоянию страны. Вторая шлока содержит лестную похвалу Ананте — он как правитель столь велик, что покоренные им цари должны кланяться, касаясь коронами подставки для его ног. Он — «сокровищница доблести», т. е. доблестный воин, «дерево щедрости его рода», т. е. человек, раздающий накопленные его предшественниками сокровища.
С военными предприятиями Ананты связана третья шлока, целиком являющаяся парафразом одной из старых легенд. Известно из преданий, что дележ сокровищ, возвращенных Океаном, вызвал тяжкую ссору между богами и их соперниками-асурами. Самым драгоценным из сокровищ был сосуд с амритой— напитком, дарующим бессмертие. В результате дележа сосуд с амритой достался асурам, но боги решили похитить его и поручили это Вишну. Прикинувшись женщиной, Вишну проникает в стан асуров и похищает этот сосуд. Когда это было обнаружено, за похитителем погнался дайтья Раху. Вишну, обретший свой собственный вид, метательным диском отсек ему голову, которая отлетела в небо и была обречена на вечное скитание, поскольку Раху успел отведать амриты, дарующей бессмертие.
С головой Раху сравнивается голова сраженного Анантой некоего царя. Голова же Раху, столь могущественная, что может проглотить солнце или луну, — так объяснялись затмения этих светил — прикатилась к дверям дворца Ананты, а это означает, что она готова ему служить всем своим могуществом и таким образом помочь ему постоянно угрожать государям Лунной и Солнечной династий, правившим на равнине. Причина подчинения головы Раху в том, что символ державной власти (чакра) Ананты по славе своей превзошла славу метательного диска (чакры) самого Вишну, заклятого врага Раху.
Но все это лишь предисловие, позволяющее Сомадеве обратиться к восхвалению того человека, которого он действительно считал заслуживающим похвалы, — царицы Сурьявати. И ее свекр, и ее муж всего лишь воины, занятые военными делами и властью. Но как только Ананта, этот «светлый месяц» среди царей, взял в жены Сурьявати, она «словно вспышка зари рассеяла мрак над подданными и обрела всеобщее уважение». Дальше Сомадева перечисляет ее благочестивые деяния, которые хотя и рисуются в рамках обычных добродетелей правителя, но могут быть сопоставлены и с тем, что она действительно исторически сделала, насколько это известно сегодня со слов Калханы, — на этом мы уже останавливались выше. Объективно она сыграла позитивную роль в предотвращении грозившего стране хозяйственного и политического краха. Поэтически субъективно Сомадева изобразил ее как «вспышку зари», рассеявшей «мрак над подданными».
Здесь, в рамках официального славословия, Сомадева характеризует свою покровительницу и связанных с нею лиц с помощью образов, позволяющих оттенить те или иные действительно присущие этим лицам черты. Обращение к традиционной образности всегда присутствует у Сомадевы, когда ему в связи с чем-нибудь необходимо обращаться к, так сказать, «возвышенным предметам», говорить о которых простым, заурядным языком было бы «неуместно». Нужно, правда, отметить, что в данном случае анализ образности как отражающей некоторые действительные черты исторически реальных личностей возможен лишь потому, что нам о них известно многое из «Реки царей» Калханы. Мы вправе также высказать предположение, что министр Халадхара, который помогал царице Сурьявати, в какой-то степени послужил прообразом двух ремесленников — Раджьядхара и Пранадхара, фигурирующих в «Книге о Ратнапрабхе», с которыми встречается Нараваханадатта[301]. Имя министра, на котором лежала вся полнота ответственности за жизнь государства, образовано от санскритского слова «хала», т. е., «плуг», и санскритского же корня «дхар», означающего «держать», и, таким образом, может быть интерпретировано как «держащий плуг», т. е. «пахарь». Имена же ремесленников означают, в свою очередь, «Раджьядхара» — «держащий государство», а «Пранадхара» — «поддерживающий жизнь». Есть, однако, область в «Океане сказаний», в которой Сомадева сообщает читателю множество подробностей о современной ему жизни, о том, как реализовались в повседневном быту общественные отношения. Вот как, например, предстает у него перед нами существенная проблема индийского средневекового общества — взаимоотношения сословий и каст. Показанная в «Океане сказаний» картина этих отношений приходит в противоречие с обычными представлениями о крайней строгости в те времена кастовых запретов. Представители основных сословных групп: брахманы (жречество), кшатрии (аристократия), вайшьи (купцы и ремесленники) и шудры (крестьянство, наемные рабочие, слуги, домашние рабы) — выступают в качестве литературных героев на равных основаниях и в общих для них обстоятельствах, отличаясь, естественно, профессиональными занятиями. Но их профессии не закреплены за ними намертво, как это предписывалось разными юридическими трактатами, например «Законами Ману» или «Законами Нарады». Брахман может оказаться земледельцем, а шудра возвыситься до положения царя (что не раз и случалось в истории Индии), кшатрий заниматься магией или торговлей, а вайшья оказываться не только смелым путешественником, предпринимавшим дальние морские странствия, но и доблестным воином, что было, естественно, связано и с караванной и с морской торговлей. Брахманы выступают в «Океане сказаний» наравне с представителями других варн, если только не обращать внимания на то, что они, пожалуй, чаще других становятся объектом насмешки, оказываются в ситуациях, для них унизительных.
Многообразие хозяйственных и общественных укладов и соответствующих им средств производства и форм жизни, так присущих Индии на протяжении, собственно, всей ее истории, также получило в «Океане сказаний» отражение. Часто завязка того или иного рассказа связана с экономической причиной — засухой или разорением, поражающими целые районы и вызывающими переселение значительных масс населения. Персонажи Сомадевы действуют самыми разнообразными орудиями, начиная от каменного топора, пользуются различными механическими приспособлениями. Уровень их технического мышления уже породил мечту о могучих воздушных кораблях, приводимых в движение некоторыми механическими движителями и способных перевезти по воздуху на большие расстояния сотни пассажиров, а в случае надобности и целое войско с боевыми слонами и оружием.
Получило отражение в эпопее и положение женщины, несомненно свидетельствующее о точке зрения автора. Многоженство — привилегия царей и богов, но и на этом уровне, например, в истории о Ратнапрабхе Сомадева осуждает всяческие ограничения женской свободы, поскольку, как утверждает его героиня, ничто не охраняет женщину лучше, чем ее собственная воля, но если женщиной овладела страсть, то никакие запоры не укротят ее. Сомадева дает и экономическое объяснение невозможности многоженства для простых людей, — «где уж бедняку думать о многих женах, когда и одной ему не прокормить». Женщины в «Океане сказаний» практически участвуют во всех видах деятельности, в том числе и в торговле, и в управлении государством.
Особенно широко отразилось в произведении Сомадевы многообразие духовной жизни современной ему Индии, и прежде всего религиозной. Духовная жизнь Индии в то время была крайне сложна — каждое из феодальных государств обладало своей собственной идеологией, хотя и родственной в большей или меньшей степени идеологии соседа. Непрестанно менявшиеся границы вызывали в одних случаях синтез разнообразных верований и культов, в других длительное преобладание одной веры, получавшей официальную санкцию, над другой, подчас вступающей в борьбу и ведущей ее своими специфическими средствами или приспособляющейся к господствующей. В ходе же этой борьбы, вызывавшейся к жизни социальными противоречиями, возникали различные диссидентские секты и толки. Борьба брахманизма с буддизмом, к этому времени уже раздробленным на множество сект, конкуренция с ними обоими джайнизма, также претерпевшего немало изменений, возникновение тантристского синтеза, не только впитавшего наследие этих трех религий, но и сочетавшегося с различными проявлениями шаманизма, облаченного в мистические одежды, — такова суть религиозной жизни тогдашней Индии. К этому следует прибавить еще и то, что в IX–X вв. уже ощущается присутствие и воздействие «чужеземных» религий, в том числе и ислама.