Затянув надежно узел - и это был конец работы, - Сироткин не стал задерживаться, ничего не ответил Конюхову, когда тот серьезно сказал: прекрати, - потому что как ни серьезно произнес это Конюхов, все же повеяло неуместностью и неловкостью, ненужностью слов и объяснений, вышло чуть ли не по-детски, а у них была вовсе не игра, хотя не обходилось без смеха и потешной возни. Сироткин стряхнул пыль с рук и сразу побежал в обратный путь, ни разу не оглянувшись на холм, где писатель стоял, привязанный к дереву, как на голгофе, только смешнее и даже с заметной упитанностью, приятной комарам, но далеко высверкивающей лесу чуждую ему красоту человеческой плоти. Это последнее обстоятельство выдавало и слабость оставшегося на холме. Сироткин миновал просеку, приблизился к дому и на крыльце заметил Ксению, козырьком державшую ладонь над глазами. Она шагнула навстречу, и первое, что услышал от нее Сироткин, был вопрос о муже. А почему так? Чем она встревожена? Что-то предчувствовала? Но что именно? Сироткин подивился, однако ничего не ответил, только засмеялся и покачал головой. Смех его, однако, теперь мог показаться необъяснимым разве что Ксении, а головой он качал просто потому, что обнаружилась какая-то внезапная слабость ее крепления на шее. И Ксения, глядя на него, не сдержала невольной улыбки.
Она поняла, что в лесу случилось нечто ужасное, но от Сироткина ей толку не добиться.
- Что ты натворил? Отвечай мне! - все же грозно прикрикнула она, в надежде, что он испугается и расскажет правду.
Но Сироткин был неуловим и бегл, как росчерк небрежного пера, он лишь посмеивался, правда, совершенно беззвучно; не ответив, без всякого отличия, истаивающий, юркнул в дом. Тогда Ксения пошла в лес искать мужа. И если ей сейчас было ясно, что она во что бы то ни стало должна найти его, то совсем не ясно было, как произошло, что она вообще очутилась в лесу и что в этом лесу исчез ее муж, а она вынуждена искать, не имея уверенности, что ее поиски увенчаются успехом. Все было неясно до крайности, кроме того, что она непременно должна найти, но и тут возникал неожиданный и более чем трудный, даже страшный вопрос, найдет ли. Или еще ясно было, что Сироткин не расскажет ей правды, но и эта ясность размывалась мутным, тошнотворным ощущением, что эту правду она знает уже и без Сироткина. Так что она не могла бы сказать, как складывалась ее предыдущая жизнь и что стало причиной нынешних драматических событий, видимо, не сумела бы вспомнить и, что еще важнее, по-достоинству оценить отдельные факты своей биографии, а если бы и сумела, вряд ли ей удалось бы сложить их в нечто достойное и приличное, зримое, заслуживающее права называться суммой и итогом. Она шла по лесу, выкликая имя мужа, и ее пугало нехорошее, не предполагающее свободного и легкого струения жизни чувство, будто все окружающее под ее тяжестью, или под тяжестью чего-то, что подменило ее самое, крошится в бесформенную массу, в пыль и прах, а за ее спиной вовсе разлетается в дым и, решившись оглянуться, она увидела бы безобразно зияющую черную дыру. От таких ужасов у нее бешено колотилось сердце и дрожали ноги.
Конюхов стоял, привязанный к дереву; он имел возможность переминаться с ноги на ногу. Он думал, что еще есть время и определенные шансы вырваться из пут. В каком-то особом роде было глупо и несуразно, что он очутился в таком положении. Ему слышался слабый голос, зовущий его, возможно, это была Ксения, но, не чувствуя уверенности, он в утешение себе говорил, что не будет большой ошибкой, если он откликнется немного погодя. Вокруг золотисто переливалось облачко комаров, способных закусать до смерти, и оставалось только сожалеть, что он столь непредусмотрительно скинул рубаху. Она валялась у его ног, недосягаемая. Комарам выпало счастье быть свободными в своих действиях и не ведать наказания. Да, поторопился он с этой рубахой, зря сбросил ее, в ней-то стоять в комариной куче было бы куда как лучше, но разве можно было все предусмотреть, можно ли было предвидеть такое? Однако он вовсе не для того столько всего хорошего и светлого передумал по дороге к этому холму, чтобы тут же перепугаться насмерть, дать волю нервам, взмолиться о пощаде и помощи, как только взрослому дураку, потному и пускающему слюни, вздумалось привязать его к дереву, как мальчишку, которого ему нравится изводить всякими нелепыми шутками и проделками. Это, конечно, мало похоже на игру, и Конюхову даже грустно, он печальными глазами смотрит в даль, поставленный, в общем-то, в смешное и глупое положение перед всей этой открытой ему неописуемой и необузданной красотой природы. Ему чуточку стыдно. Он стыдится своего нового положения. Однако он не опустится до настоящего унижения, не закричит пресекающимся голосом, призывая помощь, не заплачет, тем самым доставляя радость невидимым врагам, он не усугубит смехотворность своего стояния, пустившись барахтаться в крепких волнах опутавшей его сети. Иного, кроме как стоять и терпеть, ответа глупцам, жаждущим стать изуверами, у него нет. Пусть думают, что он силится и тужится, крепится и выбивается из последних сил, стремясь доказать, что ему по плечу не дрогнув выдержать любое испытание. Он же препоручает себя высшим силам.
-----------------------
129 346 Москва, Анадырский проезд, д.47, корп.2, кв.35
Яковлеву Михаилу Юрьевичу
Тел.: 474-40-75