сбежать…
Сами фольксдойче тоже сбежали.
С семьями и со всем награбленным барахлом на специально организованных обозах через Польшу в Германию. Те, кто оказался в Восточной зоне оккупации, были «возвращены» на родину, и судьбе их не позавидуешь. А попавшие на Запад растворились в своем народе, народили детей, внуков и правнуков, которые и не знают, что деды их и прадеды были когда-то не «настоящими немцами», а только фольксдойче в далекой, давно исчезнувшей стране, носившей имя «Транснистрия».
И уж, конечно, не знают ни внуки, ни правнуки, что где-то, в этой Транснистрии, было когда-то, а может быть, есть и сегодня такое село – Богдановка, на окраине которого в глубокой Богдановской Яме покоится пепел десятков тысяч детей, убитых их дедами и прадедами.
«Праздник Милосердия»
Убийство в Богдановской Яме началось в воскресенье, 21 декабря 1941-го.
Большими группами евреев погнали в насаженный около Ямы парк – белый и праздничный, как могут быть праздничными деревья, ветви которых укрыты легким покровом снега. Здесь их заставили раздеться и строго предупредили, что одежду следует складывать аккуратно.
И они разделись.
И аккуратно сложили грязные свои отрепья.
И застыли в каком-то безмолвном недоумении…
Мороз достигал 20 градусов, шел снег, а они – мужчины, женщины, дети – стояли нагие, почти касаясь друг друга и…
…И не чувствовали ничего.
Ни холода, ни своей наготы.
Они были уже по ту сторону черты. По ту сторону жизни.
Убийцы врезались в эту ледяную толпу и с дикими криками погнали первую десятку к обрыву.
«Шнелль, шнелль!»
Быстрее! Быстрее!
Ближе к обрыву! К Яме! На край!
И на колени! Всем на колени!
Не оборачиваться! Не обо-ра-чиваться!
Залп… и пуля в затылок каждому.
И все, стоящие на коленях на самом краю обрыва, скатываются по его склону в горящий в глубине костер.
У нас нет фотографии расстрела в Богдановской Яме, но так было везде, на всей оккупированной территории, в полном соответствии с дьявольской методикой Эйхмана. Везде убийцы стреляли в затылок евреям, стоящим на коленях у края заполненного трупами рва…
Но вот к обрыву уже бежит вторая десятка.
«Шнелль, шнелль!»
На край! На колени!
Не оборачиваться!
Сейчас прогремит залп.
Но нет…
Что-то, кажется, произошло, что-то случилось, там, в этом белом парке. Ледяная толпа всколыхнулась, и из нее вдруг выскочил абсолютно голый мужчина. Смешно подкидывая длинные худые ноги, он мчался куда-то в покрытые снегом поля. Убийцы бросились за ним…
Выстрел… Крик…
И вот уже на снегу скорчилось молодое красивое тело, и горячее алое пятно отделяет его безжизненную белизну от сверкающей белизны снега.
Убийцы глядят равнодушно – это белое тело на белом снегу теперь их уже не интересует.
Они повернули назад, к Яме.
Спешат.
Каждый обязан убить за день 160 жидов, а все они вместе – не менее 10 тысяч. Вы, наверное, удивитесь, но в пяти крематориях Освенцима сжигали за сутки меньше – около 9 тысяч.
К концу первого дня фольксдойче были измучены, казалось, не меньше своих жертв и стали проявлять явные признаки безумия.
Обеспокоенный Исопеску приказал подкатить к Яме бочонок с вином.
И правильно сделал.
Потому что, упившись вдрызг, фольксдойче повеселели и даже устроили между собой соревнование: кто больше?
Убийство продолжалось три дня: 21, 22 и 23 декабря 1941 года.
За эти дни было уничтожено около 30 тысяч.
На территории свиносовхоза оставалось еще столько же.
И вдруг… бойня прекратилась…
Утром 24 декабря евреев, не спавших всю эту долгую ночь в ожидании смерти, погнали не к месту убийства, а ближе к Бугу, туда, где урочище свертывается в гигантскую петлю. Там, в глубине урочища, их заставили строить вал, нечто типа плотины.
Плотина должна была перекрыть Яму – с тем, чтобы кровь убитых не стала стекать в Буг.
Посмотрите на план Богдановской Ямы, подготовленный комиссией Колыбанова, – рядом с местом сожжения трупов обозначена плотина, построенная будущими трупами.
За строительством надзирали румынские жандармы, поскольку фольксдойче еще вчера вечерком свалили – разъехались по своим селам.
И немудрено – ведь сегодня Сочельник!
Канун великого праздника Рождества Христова!
Да-да, именно в честь Рождества Христова и было прекращено убийство.
Рождество – это особый праздник.
Праздник Милосердия.
И не важно, какую религию исповедует человек.
Рождество – это символ общечеловеческой морали.
В Рождественские дни нельзя убивать.
В Рождественские дни нельзя бросать живых младенцев в горящие костры.
А до Рождества?
А после?
Мы не знаем, какую религию исповедовали убийцы из Зондеркоммандо «Rusland», но, видимо, и для них Рождество было свято.
В Сочельник фольксдойче покинули Богдановку.
Затихли выстрелы.
Замолкли крики.
Вернулась особая, воспетая поэтами, рождественская тишина.
Закружил, завеял рождественский снег и, словно стыдясь содеянного людьми, прикрыл разверстую пасть Богдановской Ямы.
К полудню снегопад прекратился, и к Яме на розвальнях подкатил Исопеску. Он был в гражданском и, как обычно, «в подпитии». Дорогая доха доходила ему до пят, а мерлушковая качула съехала на самые брови.
С трудом выбравшись из низких саней, подполковник подошел к обрыву и долго обозревал Яму, всматриваясь в присыпанные снегом трупы.
А потом вынул из кармана новенькую немецкую «лейку» и сделал несколько снимков – будет чем потешить друзей-приятелей, да и начальству показать не вредно – может, это поможет наконец получить чин полковника.
Ну, все. Пора возвращаться.
Домна Летиция еще утром предупредила «не задерживаться сегодня на работе» – к трем часам им нужно успеть в Храм, на Рождественскую службу. Слезы наворачиваются на глаза, когда батюшка Ион Серву заводит: «Яко с нами Бог…» А потом они поедут домой и, когда загорится первая звезда, зажгут лампадку перед иконами и сядут за праздничный стол. Будет много «гостей»: герр Хорст Хоффмайер приглашен и батюшка тоже. Летиция сама готовила угощение. Эти жидовки, что ей прислали, ни черта не умеют, ни поросенка зажарить, ни мак на кутью как следует растереть.
Праздничный ужин удался. И на следующий день они продолжали жрать и пить в честь Рождества Христова. И на второй день. И на третий…
В один из таких пьяных дней Исопеску прокатил «гостей» до Богдановки и с гордостью показал им местную достопримечательность – Яму, полную обнаженных трупов.
Четыре дня праздновали Рождество в Транснистрии.
В эти дни и в Одессе был праздник.
Впервые за двадцать лет – в советское время это было запрещено.
По приказу примаря Пыньти в свободную продажу «выбросили» 129 тонн хлеба, 10 тонн вермишели и 2 тонны халвы!
Да что там вермишель и халва, с 24 декабря 1941-го