А значит — его сила просто-напросто украдена.
У кого же? Во всяком случае — не у меня. Потому что тогда, когда он впервые применил Силу Слова для убийства, сам я этой методикой ещё не владел, я постиг её годом позже. Кроме меня, в обширной округе — в тысячи километров радиусом — других знающих нет. Так что почерпнул это (господи, до чего деликатно я выражаюсь даже в мыслях!) Бревор где-то в другом месте. Да?
Или же…
Я тогда действительно ещё не обладал полным знанием. А почему? Да по той причине, что здесь один знающий уже был. И только после его смерти…
Кстати, что стало её причиной? Возраст? Катастрофа? Или же… Погоди. Это у меня должно где-то быть. Конечно, должно: я ведь отлично знал, кто этот человек. Который, по сути дела, стоял у меня на дороге. Так что будь его смерть какой-то — странной, скажем так, — у меня были все шансы попасть в подозреваемые. Не у следственных органов, конечно, поскольку они не имели и сейчас не имеют ни малейшего представления о том, кем был он и кем сейчас являюсь я. Этой стороны бытия для них вообще не существует. Но подозреваемым для тех, кто выше нас… Но этого не произошло — потому, что для них вообще не существует категории подозреваемых: они всегда знают, и относительно меня знали, что я тут ни при чём. А кто-то вообще при чём? Или же просто несчастный случай, или неизлечимое заболевание? Во всяком случае, я сохранил всё, что можно было тогда получить по поводу этой смерти; не газетные некрологи и медицинские заключения — их не было, поскольку человек никакой официальной известностью не пользовался и свои благие дела совершал так, как и полагается: без колокольного звона, какой обожают самозванцы. Помнится, тогда у меня не возникло по этому поводу никаких сомнений: умер, как все умирают. Но вот сейчас я в этом уже не так уверен, даже больше: совершенно не уверен… Но возникла убеждённость в том, что когда я эти записи найду, то официально зафиксированной причиной смерти будет инфаркт, инсульт или ещё что-нибудь из этого репертуара.
Интересно, были ли у покойного контакты с Бревором? И не мог ли он оказаться тем источником, из которого будущему убийце удалось если и не напиться, то во всяком случае добыть на один-два глоточка Знания? Которым тут же не замедлил воспользоваться. И продолжает по сей день.
И сейчас сидит где-то не очень далеко отсюда и накапливает энергию для новой атаки. Если он уже понял, что ему не удалось не только уничтожить меня, но даже сколько-нибудь вывести из строя, то сообразил и то, что я не просто опасный, но смертельно опасный враг.
Хотя на самом деле это не совсем так. Но сейчас это не самое важное.
12
Интересно вот что. Если он не владеет серьёзными Словами, то он и не знает, в каком я сейчас состоянии. Не может знать. Может гадать, предполагать, но ему этого мало, ему нужна уверенность, что я не помешаю ему сделать то, за что ему заплатили. Потому что если ему это не удастся… Нет, дело, конечно, не в том, что полученное придётся вернуть; это он переживёт. Дело в том, что его заказчики заподозрят его в том, что кто-то перекупил его. У каждого из его заказчиков имеется энное количество врагов, и нет ничего странного в предположении, что кто-то из них — или все они, объединившись, — перекупили Бревора, запретили ему ликвидировать Лигу Гвин, поскольку их деловые интересы могут строиться именно на том, что возглавлять фирму будет именно она, а не её супруг, и поручили вместо этого разобраться с кем-то из тех, кто хотел использовать его сейчас. Бревор это понимает — так же ясно, как и то, что он — не единственный киллер в стране и городе, и что его-то самого можно убрать и без соблюдения серьёзных мер предосторожности — он не относится к китам экономики или политики, и в том, кто отправит его к праотцам, никто всерьёз разбираться не станет. То есть сейчас для него вопрос стоит так: или он как можно скорее уничтожит Лигу, или уничтожат его. Он готов работать — но не знает, где она, а без этого он не может, естественно, сделать с нею совершенно ничего. И, следовательно, сейчас, придя в себя после моего отпора (о, я ощущаю явственно: это ему уже почти удалось, оказывается, он умеет восстанавливаться достаточно быстро), он начнёт искать её. Каким образом? Кратчайшим путём. А где пролегает этот путь? Да через меня, именно так. Через живого или мёртвого. Потому что если меня больше нет, то информация скорее всего не исчезнет вместе со мною: её нынешний адрес может оказаться в памяти компьютера или в системе связи, поскольку мы же должны были поддерживать какую-то связь, если и не я, то она не могла утерпеть, чтобы не позвонить — иначе она не была бы женщиной… Вот здесь он и начнёт искать. И вот здесь…
Нет, не надо понимать всё слишком уж примитивно. Он не станет вламываться в моё жильё, чтобы собственноручно обшарить всё, где только могла зацепиться информация о ней. Потому что понимает, что мои апартаменты защищены достаточно хорошо, весьма хитроумно, не в один слой, а в три, четыре, а то и больше, и идти сюда так же безопасно, как бросаться грудью даже не на пулемётную амбразуру, но на дуло орудия главного калибра. Но это, собственно, ему и не нужно. К чему взламывать дверь, если можно, оставаясь на вполне безопасном расстоянии, взломать тот же компьютер или аппаратуру связи? Для этого не требуется никакого высокого Знания, не нужно владеть Силой Слова, хватит хакерского опыта. А этим может обладать и он сам, а если нет — подрядить специалиста куда легче, чем нанять убийцу, и дешевле, кстати. И поэтому сейчас он попытается прежде всего разобраться в моей проблеме, убедиться в том, что я более не опасен, а уверившись в этом — обратиться к моей информационной технике и выудить из неё золотую рыбку. Остальное будет делом той техники, в которой он — отдадим ему должное — преуспел.
Так он поступит — и это будет означать для него конец…
Господи, как же хочется сказать: «конец его жизни»!
Но сказать это я не могу. И тем более — сделать. Можно, конечно, на миг поддаться сильнейшему чувству, уничтожить его любым из тех способов, которые применял и он сам и которых мне известно куда больше. Но это приведёт лишь к тому, что в тот же миг, когда я совершу такую попытку…
Но лучше не надо о грустном.
У меня сейчас один враг. Но кроме него есть более трёх десятков людей, тяжело, порой смертельно (по принятым меркам) больных, которым я Силой Слова приношу облегчение, здоровье, порою же и возвращаю жизнь, которую признанные методики лечения сохранить им не могут. Возвратить жизнь могу, отнять — нет. Что же, получается, что ему ничто не грозит?
Сам Бревор, правда, об этом не знает. Вряд ли он может представить, что человек, имеющий возможность убить врага, не воспользуется ею. Но, оставшись в живых, быстро поймёт, что к чему. И тогда уж его будет не удержать. Потому что кроме меня никто не в состоянии сделать это. Разве что кто-то закажет его; об этом я уже думал. Но до тех пор, пока он будет исправно выполнять заказы, его будут защищать от всех обычных способов устранения, защищать профессионально, умело и с применением самых крутых мер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});