«Назовите адрес: я же не знаю, где вы!»
Врёт, конечно; но это — наименьший из его грехов.
Лига назвала адрес, который возник перед нею на мониторе. Бревор может быть доволен: сказанное совпадает с тем, что установил и он сам.
«Ждите. Буду через десять минут».
— Хорошо. Больше не звоните, я отключаю связь.
«Пожалуйста, не делайте этого: может быть, мне понадобится ещё связаться с вами — уточнить, как к вам подъехать, или же как-то изменится обстановка…»
— Ну, я подумаю. Может быть…
«Ещё раз прошу: не отключайте! Я спешу к вам».
Конец связи. Лига глубоко вздохнула, вопросительно глянула на меня.
— Мне вернуться туда, вниз?
— Там не очень приятно, правда?
— Нет, ничего… но уж как-то очень тоскливо.
— Тогда побудьте здесь, мне тоже будет приятно. Сейчас тут уже безопасно, если он и станет предпринимать что-то на расстоянии, то слова пойдут по вашей связи — а я уже отключил её отсюда, там же никого, как вы понимаете, не будет, так что никто не понесёт ущерба. Но, возможно, он захочет действовать наверняка, то есть разить с минимального расстояния. Такое ему раньше не удавалось — или почти не удавалось, в двух случаях, кажется, он был на прямой видимости, и всё прошло — лучше не надо. Для него, конечно. А может быть, он попробует действовать по связи — но потом всё-таки явится, чтобы убедиться в полном успехе — или завершить дело, если успех окажется лишь частичным.
— Сим, мне очень не хотелось бы ожидать его там. Если откровенно, то я боюсь.
— А вам там и нечего делать. Туда пойду я — сейчас же. А вы здесь останетесь в недосягаемости: все средства связи я отключаю, а физически сюда не сможет вломиться даже усиленный отряд рейнджеров. Расслабьтесь, поставьте кристалл с хорошей музыкой — только не в центр, его я тоже отключаю для верности, а в плейер: вот в этот. Но не ставьте что-нибудь длинное, я вернусь скоро. Да, вот ещё что: наговорите-ка мне несколько слов. Вот сюда.
— Что сказать?
— Громко крикните: «Поднимитесь ко мне! Открыто!»
Она крикнула.
— Нет, не так. Это должен быть не крик отчаяния, а достаточно сухое приглашение. Как если бы вы до последнего мгновения сомневались: ехать ли с ним или нет, и жаждете увидеть какую-то мою вещицу, что ли, как подтверждение… Поняли?
Она кивнула. Я включил запись. Кивнул. Переключил и послушал. Мне понравилось. Лига сказала:
— Не думала, что у меня такой противный голос.
— Очень приятный голос, Лига. Но вы волнуетесь, даже боитесь, так что вполне естественно.
— Вы мастер успокаивать. С вами рядом стыдно бояться, но… Сим… Вы уверены, что справитесь с ним?
— Лига, вы что — стали сомневаться во мне?!
— Нет, конечно же нет…
Я позавидовал ей, потому что у меня самого такой уверенности вовсе не было. Но было очень большое желание. И, разумеется, надежда — не та, которая умирает последней, а та, что не умирает никогда и остаётся и после нас. Такой нет, вы думаете? Есть. Хотя и не у каждого.
15
Не знаю, пытался ли Бревор передать слова на расстоянии. Скорее всего да, но вряд ли на полную мощность: основную надежду он возлагает, конечно, на личный контакт. Контакт будет; но только не с Лигой. Потому что разговор предстоит чисто мужской. Я ещё точно не знаю, как он сложится. Но, кажется, решение уже найдено. Рискованное. Очень. Но, кажется, единственно возможное. Решение номер три.
…Он приехал на несколько минут позже, чем я ожидал. Наверное, принимал какие-то дополнительные меры предосторожности — возможно, опасался засады на подходе или в подъезде, вызывал свою казённую охрану, да и (как я предполагал) какое-то время ушло у него на то, чтобы изменить внешность: никакой случайный прохожий, сосед или наблюдающая камера не должны были увидеть его, чтобы впоследствии дать показания. Впрочем, как раз это меня не очень интересовало: я в первую очередь воспринимал не внешний облик, это входило в круг моих способностей. И он ещё только, расставив охрану по местам, приближался к подъезду, а я уже знал, что это — он и не кто другой, не какое-то подставное лицо, посланное на разведку. Впрочем, я и не ожидал ничего такого: у Бревора никогда не было соучастников, потому он и ходил до сих пор на свободе. Соучастник в перспективе всегда — свидетель обвинения. Охрана не в счёт: она никогда ничего не видит.
Он вышел на связь, уже оказавшись в подъезде:
— Мадам Гвин, я внизу. Спускайтесь, жду.
И услышал в ответ заготовленное: «Поднимитесь ко мне! Открыто!»
Конечно, это могло в какой-то мере смутить его, как и любое другое отступление от уговора. Но я надеялся, что, находясь на расстоянии одного — последнего — шага от выполнения замысла, он уговорит себя рискнуть — соответственно приготовившись, конечно, к возможным неожиданностям. Однако их тут было больше, чем он мог себе представить; во всяком случае, так я полагал. Хотя возникали они далеко не сразу. И он смог без приключений подняться на второй этаж, убедиться в том, что никто его не подстерегает (второй этаж был и последним, а дверь — единственной), а также и в том, что дверь приотворена. Он вошёл медленно и бесшумно; в руках его не было оружия — видимо, в случае осложнений Бревор полагался на свои боевые умения, и я не сомневался в том, что он владеет не самой маленькой суммой нужных приёмов.
Я слышал, как он прошагал по коридору, стараясь ступать как можно тише, однако пол был оборудован множеством датчиков, акустических и контактных. Остановился перед дверью, что вела в комнату, то есть — ко мне; мгновенная нерешительность — и дверь распахнулась. Он шагнул внутрь, успев изобразить улыбку, самую доброжелательную из всех, на какие был способен. И увидел меня, сидящего в кресле и не менее ласково улыбающегося ему.
Бревор, что называется, встал на тормоза. Одновременно дверь за его спиной затворилась, лязгнул один автоматический запор, за ним — другой. Они могли бы сработать и совершенно бесшумно, однако лязг металла был одним из способов давления на психику.
Я слегка удивился, увидев, что он выглядит таким, каким я видел его на снимках: никакой маски, ни следа грима, Бревор au naturel. И подумал, что он уверен в своём оружии даже больше, чем я предполагал. Ничего странного в этом, впрочем, не было: кроме меня — и не только в этом городе — не было ни одного, кто мог бы прибегнуть к серьёзной защите. А меня ведь уже не было, он заставил себя поверить в это, в неотразимость своих действий — иначе ему следовало сразу бежать из этих мест куда глаза глядят.
Но я был здесь, живой и здоровый. Смотрел на него и улыбался, стараясь, чтобы эта улыбка не показалась очень уж обидной. Никакого ехидства. Одно лишь гостеприимство. Таким же было и приглашение:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});