Читать интересную книгу Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Рассказ этот очень неясен. Особенно таинственна роль Оргеторига! Он мог предложить Кастику и Думноригу помочь им ниспровергнуть законные правительства их стран suis copiis suoque exercitu, но как он мог надеяться предоставить в распоряжение своих друзей силы гельветов? Рассчитывал ли он также произвести государственный переворот у себя на родине? Цезарь действительно говорит, что Оргеториг «suae civitatis Imperium optenturus esset» («он готовился овладеть верховной властью в своем государстве»); фраза, правда, очень неопределенная, но, кажется, намекающая на проект государственного переворота. Он рассказывает затем, что, когда интриги Оргеторига были разоблачены, могущественный гельветский вождь сделался предметом судебного преследования и что он умер таинственным образом до вынесения решения по его делу. Ну неудивительно ли, если Оргеториг, замышляя государственный переворот в своей стране, в то же время намеревался содействовать двум другим государственным переворотам: одному у эдуев, другому у секванов? Гораздо было бы понятнее в этом случае, если бы он искал помощи иностранной власти для того, чтобы овладеть верховной властью над гельветами. Почему, напротив, если он не был сумасшедшим, ему хотелось увеличить риск, не приобретая никакой пользы? Вообще напрашивается единственное заключение из рассмотрения этой столь темной третьей главы: Кастик и Думнориг играли в этой гельветской эмиграции роль, которую Цезарь либо не знал достаточно хорошо, либо не хотел излагать с необходимой ясностью.

Рассказав в четвертой главе о смерти Оргеторига, Цезарь начинает пятую главу такими словами: «Post eius mortem nihilominus Helvetii id quod constituerant facere conantur» («Несмотря на смерть Оргеторига, гельветы не отказались от своего предприятия»). Цезарь кажется изумленным, что разоблачение интриг Оргеторига и его смерть не остановили движения гельветов. А это изумление вовсе не оправдывается предшествующим рассказом. Заговор Оргеторига с Кастиком и Думноригом, по рассказу Цезаря, не был существенной частью первоначального плана, а отклонением от него, и сам Цезарь нам говорит, что гельветы уже основательно подготовились. Разве не естественно, что после разоблачения и наказания изменника знать и народ вернулись к первоначальному плану, к вторжению в Галлию? Очень вероятно, что Цезарь скрыл что-то об этом таинственном заговоре, который должен был иметь очень большое значение, так как Цезарь, по-видимому, ожидал, что его разоблачение приведет к отказу от всего плана, выработанного Оргеторигом и вождями гельветов.

Вообще, если географический и этнологический очерк Галлии, содержащийся в двух первых главах, является удивительно ясным, то следующие главы, призванные объяснить нам движение гельветов, очень туманны. Следует ли приписать эту неясность невозможности для Цезаря знать все подробности событий, происходивших в Галлии до его приезда, и часть которых — дипломатические переговоры, замыслы партий, интриги котерий — должна была остаться тайной? К несчастью, рассказ не становится яснее, когда Цезарь рассказывает о том, чего он сам добился в Галлии, о своих переговорах и битвах с таинственными гельветами.

Гельветы, не желавшие при движении в Галлию воспользоваться труднодоступными проходами южной Юры, отправили в начале весны 58 года к Цезарю послов — просить позволения пройти через Провинцию и обещали ему не причинить ей никакого вреда. Цезарь ломает мост у Женевы, собирает солдат, укрепляет с помощью находившегося в Нарбонской Галлии легиона оборону всех мест на левом берегу Роны от Юры до Лемана, где можно перейти реку, и отказывает в просимом гельветами позволении. Последние после нескольких попыток силой форсировать реку, которые Цезарь, вероятно, преувеличивает, отказываются от прохода через Провинцию, обращаются к секванам, получают от них позволение пройти через их страну и снова направляются по дороге к Юре. Цезарь оставляет тогда свой легион Лабиену, переходит Альпы, призывает три легиона, зимовавшие в Аквилее, набирает два новых легиона, возвращается в Галлию с пятью легионами через mont Genйvre и Гренобль и форсированным маршем идет к северной границе Провинции и к Роне. Очевидно, он выполняет сильный наступательный маневр против гельветов, которые тем временем прибыли к Соне и вторглись на территорию эдуев; этот наступательный маневр, по нашему мнению, был задуман уже давно, т. е. в тот момент, когда в Риме он понял необходимость без промедления отразить это вторжение, которое со временем могло бы стать очень опасным. Но, к нашему великому изумлению, Цезарь выдвигает совершенно иной мотив своих действий. Он говорит (гл. X), что поспешил собрать шесть легионов в Нарбонской Галлии потому, что узнал, что гельветы желают поселиться на берегу океана, в области сантонов, т. е. на плодородной территории, граничащей с Провинцией и близкой к Тулузе. Это объяснение, конечно, странно. Как согласовать его с тем, что Цезарь говорит нам несколькими главами раньше, т. е. что гельветы хотели завоевать Галлию? Выселение в область сантонов — предприятие, в корне отличное от вторжения в Галлию; однако Цезарь не делает никакой попытки согласовать эти две версии. Которой же из них мы должны верить? Кроме того, если Цезарь хотел защитить Провинцию от нападения гельветов, явившихся из области сантонов, почему он вместо того, чтобы двинуться со своей армией в сторону Тулузы и Гаронны, продолжал после соединения с легионом Лабиена движение к северу, перешел Рону при ее слиянии с Соной и без колебания оказался в пограничных с Провинцией областях? Этот столь решительный и быстрый маневр может быть объяснен только в том случае, если Цезарь хотел выполнить план Метелла, т. е. немедленно напасть на гельветов, намеревавшихся форсировать Сону, вероятно, в Маконе (Macon). Цезарь сам заметил противоречие и старался оправдать его, рассказывая, что, как только он перешел границу, в его лагерь явились послы эдуев, амбарров и аллоброгов с просьбой о помощи против гельветов и что тогда только он решился атаковать гельветов, не ожидая их прибытия в область сантонов. Вообще он старается убедить, что мысль о наступлении на гельветов пришла ему в голову только после перехода через границу и приема послов эдуев. Но это объяснение неубедительно, и его ложь очевидна. Цезарю все же следовало бы объяснить нам, почему, если он хотел защитить Тулузу, находившуюся на западе, он шел к северу и перешел северную границу Провинции.

Противоречия очевидны. Отчего они происходят? Нелепо было бы приписывать их недостаткам композиции Комментариев и поспешности, с какой они были написаны. «Quam facile et celeriter eos (Commentaries) perfecerit seimus» — замечает Гирций. Но Цезарь был слишком талантливым писателем: он умел писать с удивительной ясностью и точностью, даже когда очень спешил. Впрочем, эти противоречия слишком принципиальны для того, чтобы мы могли оправдать их невольными ошибками. Гораздо более вероятно, что дело идет о противоречиях, вызванных необходимостью Цезаря что-то скрыть. Возможно ли выяснить это «что-то»? Цезарь писал свои Комментарии не для того, чтобы увековечить память о своих подвигах. Обвиненный в том, что он проводил в Галлии агрессивную и насильственную политику, он хотел в своей книге доказать, что всегда сражался против своего желания, что все его войны, начиная с войны против гельветов, были не агрессивно-наступательными, а оборонительно-превентивными, абсолютно необходимыми. И Цезарь имел превосходную возможность представить свой большой наступательный маневр против гельветов как меру высшей предусмотрительности в целях защиты связывая то, о чем он писал о гельветах в первых главах и о чем писал Аттику Цицерон, т. е. о том, что гельветы хотели основать Великую Галльскую империю. Никакое оправдание не могло иметь в глазах римлян большую силу; никто не мог бы оспаривать у Цезаря заслуги спасителя государства от нового нашествия кимвров и тевтонов при помощи войны, которая лишь казалась агрессивно-наступательной, по существу же была лишь благоразумной защитой. Почему же вместо того, чтобы воспользоваться этим столь простым и ясным объяснением, опиравшимся на рассказанные им самим факты, Цезарь отказывается от него и прибегает к запутанным и полным противоречий объяснениям, которые мы резюмируем так: сперва необходимость защитить Провинцию, потом — Тулузу и, наконец, — союзных с Римом эдуев и другие галльские народы? Есть лишь одно средство объяснить этот кажущийся абсурд: допустить, что страхи Цицерона относительно эмиграции гельветов, выраженные в его письме Аттику, были преувеличены; что гельветы ставили себе цель гораздо более скромную, чем завоевание всей Галлии; что между 58-м и 52 годами этот факт стал достаточно известным; для того чтобы в конце 52 года, когда Цезарь писал свои Комментарии, он не осмелился оправдывать свои наступательные действия необходимостью разрушить в самом начале будущую кельтско-гельветскую империю. Так как этот мотив не мог быть оглашен, то Цезарь оказался вынужденным либо признаться, что он заблуждался в своем понимании цели и характера эмиграции гельветов, либо что он напал на них без всякого повода. Не желая допустить ни того, ни другого, он старался доказать, что гельветы спровоцировали его, изменив рассказ остроумными вставками, которые, однако, весь его гений не смог освободить от противоречий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});