Эмигранты-современники, а позже буржуазные историки объясняли наступившее антицерковное безумие «республиканского священства» его страхом перед земными муками, которыми ему приуготовляли озверевшие от раскрытия «многовекового обмана выкачивания денег церковью у бедняков» революционные санкюлоты. На самом деле, большинство несчастных расстриг, подобно Фуше, по-настоящему «заразились» верой в «пришествие Республики Царства Божия», о которой они когда-то мечтали, становясь служителями Бога.
Вера эта продержалась всего несколько месяцев, потом наступила трагедия разочарования в испорченности «города и мира», но пока новые апостолы были уверены: несмотря на исчезновение католицизма, не исчезли идеи главного санкюлота Иисуса, а значит, и Он сам был не со священством римского папы, – Он был с теми, кто во имя «братства бедняков» врывался во дворцы и соборы.
Это не могло пройти бесследно: люди, внезапно осознавшие возможность земного рая уже завтра, но которое даже сегодня, кажется, уже можно было потрогать рукой, переполнились неистовым гневом против проповедуемой официальной веры о посмертном воздаянии за мучения всей жизни. И этот гнев был тем сильнее, что прежняя религия государства олицетворялась в глазах прозревших бедняков с разряженными в золотые одежды жрецами, которые, суля людям из лачуг Рай на небе, строили себе дворцы на земле. Полторы тысячи лет подавляя совсем не «по-христиански» – огнем и мечом – «ересь Божиева Царства», дряхлеющая Церковь, дождавшись Революции, получила то, что должна была получить своим забвением истинного христова учения (бедняка для бедняков!) – отмщение…
Как и положено, на третий день вслед за «чудом явления Гобеля» столица становится свидетелем еще одного чуда – Праздника Разума, устроенного 20 брюмера Парижской Коммуной в соборе Нотр-Дам, переименованного по столь торжественному случаю «на вечные времена» в «Храм Разума»…
Это было странное торжество, третий по счету главный праздник Революции после Праздника Федерации 14 июля 1790 года и Праздника Единения 10 августа 1793 года: если первый отмечал торжество победы над феодализмом (средневековьем), второй – над монархией, третий пытался восторжествовать над самим Богом Старого мира…
Соответственно, если два прежних шествия возглавляли такие вполне реальные фигуры, как генерал Лафайет и депутат Эро-Сешель, во главе третьего, как не вполне «земного», а «духовно-мистического», встала фигура самой Богини Разума (ее воплощала одна из наиболее привлекательных оперных примадонн гражданка Кандейль).
В белом платье и голубом плаще, в сандалиях и фригийском вязаном колпаке, с римской пикой Юпитера-Народа она гордо шествовала впереди огромного кортежа, несомая на паланкине дюжими носильщиками в римских торгах, сопровождаемая, как писал один из английских историков, «духовой музыкой, красными колпаками и безумием человечества». Впереди «богини», направившейся после посещения дворца Тюильри, где санкюлоты станцевали перед депутатами «карманьолу», к собору Парижской Богоматери, шла ее свита – молодые женщины в белых платьях с трехцветными поясами (непредусмотрительно легко одетые, несмотря на совсем не летнюю погоду), позади следовали украшенные цветами колесницы с детьми, Конвент в полном составе, Коммуна, представители всех секций, народных обществ и большая толпа горожан, спешивших на невиданное в истории столицы «богослужение».
Перед самим собором прямо на площади была сооружена огромная символическая «гора» (из размалеванного холста), на вершине которой помещался греческий храм. Именно туда поднялась, а затем спустилась богиня Разума, призываемая всеми депутатами Конвента, дружно исполнившими у подножия «горы» гимн Свободе. «Освободив» от цепей прикованного к «горе» чернокожего раба, «богиня» села на свой трон, построенный на высоком алтаре собора…
До самого утра следующего дня санкюлоты танцевали вокруг костров, разожженных прямо у «храма Разума» на Гревской площади, пели и поднимали бокалы за новую гражданскую религию – Культ Разума. В огонь между тем летели атрибуты прежней религии – деревянные статуи, иконы, облачения, священные книги, Библии…
Ведь истинным республиканцам нужны только хлеб и железо…
Вместе с погибшими церковными кое-где по стране серьезно пострадали или вовсе были уничтожены и некоторые исторические реликвии. Так, безвозвратно погибла рака святой Женевьевы, «небесной» патронессы Парижа, вытащенная из собора Парижской Богоматери и сожженная на Гревской площади. В огне сгорела и рубашка святого Людовика. В Реймсе, этом городе королей, комиссар Конвента пятидесятишестилетний Филипп Рюль, бывший протестантский пастор с мрачным лицом и длинными спадающими на плечи белыми волосами, подняв над головой знаменитый священный сосуд с «неисчезающим елеем», из которого вслед за Хлодвигом были помазаны на царство все французские короли, считавшийся драгоценнейшей реликвией Франции, назвал этот «дар небес» ничего не стоящей бутылкой с маслом и на глазах огромной толпы горожан с силой швырнул его себе под ноги на мостовую.
Некоторым реймским старейшинам, присутствовавшим при этом зрелище, стало дурно, и они предрекли старцу Рюлю нехорошую смерть в скором времени. Пастор только рассмеялся в ответ на зловещее «карканье» защитников фанатизма, не предполагая, что всего через полтора года будет вынужден под угрозой ареста и гильотины покончить с собой, заколовшись кинжалом. Верующие французы в своих рассказах о смерти беглого пастора немедленно переиначат способ смерти Рюля, вложив в руку самоубийцы вместо кинжала пистолет, из «которого он вдребезги разнес себе череп так же, как разнес на куски «священную чашу Хлодвига»…
В самый день Праздника Разума в Париже в «Освобожденном городе» Франции, который совсем недавно назывался Лионом, «делатель чудес» Жозеф Фуше, продолжая свои неистовства, провел атеистическую панихиду «незабвенному революционному мученику» и главе лионских якобинцев Жозефу Шалье, павшему от рук злодеев-федералистов.
Тело Шалье, казненного 16 июня, в день похорон другого революционного мученика Марата, было вырыто из могилы и сожжено, а пепел собран в урну, которую вместе с бюстом самого Шалье поместили на носилки, покрытые трехцветными знаменами. Несколько прибывших в Лион парижских якобинцев в красных колпаках, сопровождаемые пестрой толпой горожан, понесли эти носилки на главную площадь «Освобожденного города» – площадь Терро, где был установлен большой Алтарь Свободы из дерна. Погребальному шествию придали ярко выраженный антиклерикальный характер, может быть, потому, что Шалье был, как и Фуше, священником-расстригой: из всех лионских церквей были выброшены остатки церковной утвари, священные книги и покровы. Саму похоронную процессию замыкал осел, наряженный в церковное облачение, на уши которого была напялена епископская митра, а к хвосту привязаны Библия и распятие, которые на потеху ревущей толпе волочились по уличной грязи.
У алтаря, на котором были торжественно установлены бюст Шалье и урна с его прахом, Фуше произнес необычную речь, в которой стандартные патриотические выражения перемежались со странными формулами, что «дымящаяся кровь аристократов станет для тени Шалье, принесенного в жертву кровожадному католическому богу, ладаном…». Вскоре проконсул исполнит свои обещания картечными залпами из пушек в упор по безоружным связанным контрреволюционерам, а пока республиканская месса по Шалье завершилась большим костром прямо у алтаря, куда под одобрительные крики патриотов «Смерть аристократам» и «Месть! Месть!» полетели церковные облачения, дароносицы, распятия и отвязанное от ослиного хвоста евангелие. Затем осла на глазах у всей толпы «причастили» из освященной чащи в награду за его кощунственные заслуги, а бюст Шалье отнесли в ближайшую церковь, где водрузили на алтарь вместо разбитого изображения Христа…
Кроме того, заспиртованную отрубленную голову Шалье второй лионский проконсул Колло д’Эрбуа отвозит в Париж, где торжественно преподносит ее скорбящим в своем праведном гневе якобинцам, и, таким образом, с убиенными прежде Лепелетье, заколотым слугой короля Пари, и с Маратом, зарезанным аристократкой Корде, главных официальных мучеников революции во Франции становится трое, – весьма подходящее число для устанавливаемой в Республике новой гражданской религии. И вот новая «республиканская троица», состоящая к тому же из представителей всех трех сословий (дворянина, врача и священника!), совсем уже готовится вытеснить обманный культ святых христианских мучеников, убитых не за божий народ, а всего лишь из-за упорства в вере! И кто теперь скажет, что вера в Республику Жан-Жака слабее?!
Во имя революционных мучеников – Марата, Лепелетье и Шалье – истинно!