Насытившись, Смотрительница откинулась на спинку кресла и подарила мне долгий взгляд, исполненный непонятного смысла.
Точнее, для неё, наверняка, всё было ясно, как день, а вот я терялся в догадках. Впрочем, вру. Не терялся. Просто сидел и молчал.
— Вы довольны стряпнёй?
— Да. А разве ты ожидала иного?
— Ваши вкусы могли измениться, — предположила Лэни.
— Пожалуй, они остались прежними.
— Во всём?
— В самом главном.
— А что для Вас самое главное?
Хотел бы я знать, дорогуша. Очень хотел бы. Но ты выбрала неподходящую для десерта тему.
— К чему этот разговор, Лайн’А? Ты хочешь что-то выяснить или чего-то добиться?
— Да. Я хочу удовлетворить своё любопытство.
— И в чём же оно заключается?
— Я хочу понять, что заставило Вас поступать так, а не иначе.
— Так? А, ты имеешь в виду нашу встречу летом! Магрит запретила извиняться, но я всё же попрошу у тебя прощения за...
— Не нужно, — мягко, но уверенно возразила волчица.
— Точно?
— Мне не за что Вас прощать. Прощают вину, а Вы не были виноваты.
— Тебе-то откуда знать?
— Со стороны виднее, dou. К тому же я могу смотреть на Вас глазами Вашей сестры, а они гораздо зорче моих.
— Что же ты видишь? И что видит она?
— За dou Магрит говорить не буду, — усмехнулась Лэни. — А за себя... Если угодно, скажу.
— Сделай милость.
— Вы изменились.
— Какая неожиданность! Об этом мне твердит каждый второй! А каждый первый уверяет, что я остался таким же, как и был. Кто из них прав?
— Спросите самого себя, dou, — в ответ на язвительный выпад следует вполне справедливое предложение. — Мнение одного может быть важнее мнений тысяч. Если оно созвучно Вашим мыслям.
— А если у меня нет никаких мыслей?
— Так не бывает.
— О, сколько угодно!
— Может быть, Вы просто не успеваете уделить внимание каждой из них?
Тесное общение с Магрит пошло волчице на пользу, а моё существование осложнило, и весьма. Спросите, чем? Ну, как же! Теперь я имею удовольствие внимать мудрости не одного наставника, а, по меньшей мере, двоих. Удовольствие, правда, сомнительное. Впрочем, полезные вещи всегда утомительны, и более всего ценятся учителя, которые умеют донести смысл урока, не заставляя скучать.
«А мои советы ты не принимаешь в расчёт?...»
Ах, простите! Наставников у меня целых трое. И конечно, ты — первая среди них!
«По степени умудрённости?...» — невинно потупленный взгляд.
По степени близости! И вообще, не мешай: я разговариваю.
«Но послушать-то можно?...»
С каких это пор ты стала спрашивать разрешение?
«С тех самых, как тебе стала доступна возможность разрешать, конечно!...»
Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее!
«Нет, мой милый, тебя ждёт другая собеседница...» — Мантия снова прячется вне пределов досягаемости, и больше всего её побег похож на щелчок по носу. По моему носу. Что ж, если выбирать не из чего, это может значить, что выбор и не нужен. В данный момент.
— Ты что-то сказала? Прости, я отвлёкся.
— Любопытно, на что?
— Как раз пытался уделить внимание одной мысли... Так о чём мы говорили? О том, что я изменился? И в какую сторону?
Лэни помолчала, подбирая слова.
— Вы стали легче.
— Да? А мне казалось, что напротив, поправился!
— И обзавелись привычкой язвить по поводу и без, — короткий комментарий, в котором нет и следа осуждения. — Я не имела в виду тело.
— Вот как? Разве душа имеет вес?
— Имеет. Но не каждому дано его ощутить. Эта лёгкость... Она тревожит.
— Тревожит тебя или кого-то ещё?
— Неважно. Тревожиться должны прежде всего Вы.
— Почему это?
— Лёгкость души свойственна тому, кто прекратил Поиск.
— Что же в этом страшного? Если поиски завершены, значит, нашёл то, что искал.
— Иногда перестаёшь искать, потому что больше не видишь Цель, — очень тихо произнесла Лэни, и шёпот холодным сквозняком скользнул по моей шее.
Что-то в словах Смотрительницы показалось мне близким. Не знакомым или понятным, нет. Близким. Но от этой близости веяло морозным дыханием ужаса. Я замер, не зная, как продолжать беседу, и Лэни, словно почувствовав моё внутреннее оцепенение, встала из кресла:
— Пожалуй, я пойду.
— Да, конечно... Тебе помочь?
— Помочь? — недоумевающий взгляд.
— С посудой.
— Нет, я справлюсь! — полные губы улыбнулись с прежней силой. Силой той Лэни, которая всегда была моим врагом. А врага я не мог отпустить без последнего укола:
— Что на самом деле заставило тебя прийти и завести весь этот разговор?
— Что? — лиловые глаза сузились. — Скупость, конечно же!
— Скупость? — я растерянно моргнул.
— Не хочу терять полезную вещь. Ещё летом мне показалось, что Вы вот-вот исчезнете. Растворитесь в воздухе вместе с утренним туманом... Было бы жаль так просто Вас отпустить.
— Почему? Избавление от противника должно было доставить тебе радость.
— Какой Вы, в сущности...
— Глупый?
— Этого я не говорила.
— А что ты хотела сказать?
— Только одно: хороших врагов берегут не меньше, чем хороших друзей.
— Первый раз слышу!
— Тогда постарайтесь запомнить: лишь побеждая противника можно совершенствовать себя.
— Но для этого подойдёт не всякий противник?
— Верно. И не всякий противник может и должен быть побеждён, — загадочно усмехнулась Смотрительница. — Подумайте об этом. Когда будет время.
Подумаю, дорогуша. Непременно. Если найду силы на раздумья. Может быть, сейчас?
Уже стоя одной ногой в коридоре, Лэни обернулась и сказала:
— И всё же, я Вам завидую!
— В чём?
— Вы увидите Пробуждение!
— М-да... — увижу, конечно. Вот только чему тут завидовать? Но глаза Смотрительницы странно мечтательны и печальны, а это нехорошо. Неправильно. — Хочешь, я потом тебе расскажу, как всё происходило?
— А можно?
— Мне никто не запрещал.
— Отсутствие явного запрета ещё ничего не значит, — покачала головой Смотрительница.
Очень может быть. Семейные церемонии потому и называются семейными, что посторонние на них не приглашаются.
«Не всякий противник может и должен быть побеждён». Что ты хотела этим сказать? Какую мысль пыталась донести до моего усталого и отчаявшегося разума? Есть ли у меня вообще противники? Настоящие, имеется в виду.
Если подойти к рассмотрению тщательно и придирчиво, то таковых найти не могу. В самом деле, кто был или является моим врагом? Сама Лэни? Ерунда. В данном случае «враг» — всего лишь фигура речи, потому что я знаю: волчица никогда не причинит мне вреда. Физического. Вред моральный слишком трудно измерить, чтобы оценить нанесённый урон, следовательно, эту составляющую наших со Смотрительницей словесных баталий учитывать не стоит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});