— Кстати, как там Тристан?
Руфа засмеялась. Она вновь ожила, вся словно загорелась.
— Прекрасно. И наконец-то очень много занимается, потому что у него есть только одна альтернатива — собирать помидоры. Он говорит, что был бы счастлив, если бы никогда в жизни больше не увидел ни одного помидора.
— Жаль, что он живет не здесь, — на ходу, сориентировавшись, проговорила Роза. — По возрасту он очень подходит Селене.
Руфа сердито поморщилась. Селена моложе ее на десять лет. Она прекрасно поняла, о чем думает ее мать, и была полна решимости не поддаваться ее нападкам.
— На самом деле он постарше, ему уже почти двадцать один.
— Ну, между двадцатью и семнадцатью не такая уж зияющая пропасть. — Руфа прекрасно поняла, о чем хотела сказать, но не стала говорить Роза: о том, что между двадцатью и почти двадцатью восемью годами разрыв значительно больше.
— Он достаточно взрослый для своего возраста, — холодно проговорила Руфа, зная, что на самом деле все как раз наоборот. — Я иногда думаю, что он более зрелый, чем я. — Она поднялась. — Мне пора идти.
— Подожди, — что-то заставило Розу вскочить на ноги вслед за ней. Она обняла свою дочь. — Пожалуйста, приходи к нам почаще, хорошо? Не забывай нас. — Она не могла отделаться от чувства, что потеряла дочь. Руфа наклонилась, молча поцеловала мать и почти бегом бросилась к машине.
Позже, когда Селена читала Линнет вслух (она была наиболее терпеливой из всех и с удовольствием соглашалась почитать Линнет), Роза налила себе лечебную дозу джина с тоником и предалась размышлениям о прошлом. Она со страхом думала о том, что ей, вероятно, следует винить себя за то, что она позволила Руфе пожертвовать собой и выйти замуж за Эдварда. Все ее инстинкты противились этому. Неужели она пренебрегла ими только потому, что они отчаянно нуждались в деньгах? Если бы она отдавала себе полный отчет, к чему это может привести, пришлось бы ей стать свидетелем всего происходящего?
«О Боже, — подумала она, — пожалуйста, начни существовать, чтобы я смогла поверить в Тебя и молить Тебя об одном: пожалуйста, сделай так, чтобы я ошибалась насчет Ру, но если я не ошибаюсь, пожалуйста, позаботься о ней».
Глава девятая
— Итак, попечительский совет проголосовал за предоставление ей стипендии, — объявила миссис Каттинг. — Возможно, помогла фотография на обложке «Вог». Мне даже не пришлось их долго уговаривать.
— Спасибо, — горячо поблагодарила ее Роза. — Огромное вам спасибо.
Директриса школы Святой Гильдегарды зашла в Мелизмейт сразу же после заседания попечительского совета школы, чтобы сообщить Розе приятную новость о том, что, несмотря на ужасное поведение Селены в прошлом году, было решено оставить ей стипендию.
Роза почувствовала огромное облегчение. Ей даже представить было трудно, как она смогла бы просить денег у Эдварда в сложившейся ситуации.
Она была очень удивлена и даже встревожена, увидев на пороге миссис Каттинг. Директриса школы, в которой училась Селена, вовсе не была грозной женщиной, но Роза не могла избавиться от воспоминаний о своих бурных школьных годах. Поэтому ей всегда было трудно общаться с учителями и директором школы, в которой учились ее дочери. Раньше она предоставляла возможность очаровывать их Настоящему Мужчине. Сейчас она боролась с желанием извиниться за состояние своего дома, словно миссис Каттинг потребовала у нее объяснений перед всем классом.
Однако извинения в любом случае уже не требовались. С лучезарной улыбкой и видом настоящего ценителя искусства Селена провела директрису и свою мать в гостиную. Розе было неуютно в этой комнате. В течение последних десяти лет комната была совершенно голой, без ковров, занавесок и мебели, постоянно заполненной холодным белым светом. Они никогда ею не пользовались, и Роза чувствовала себя как гость в чужом доме. Настоящий Мужчина не узнал бы ее.
Это было давнишней честолюбивой мечтой Руфы. Она всегда мечтала, чтобы в Мелизмейте была достойная гостиная. Во время капитального ремонта она повесила там шторы из толстого индийского шелка, расстелила на полу отреставрированные старинные персидские ковры, а в нишах повесила книжные полки. Она протерла и вставила в новые рамки семейные фотографии, и теперь со стен смотрели плохо нарисованные портреты предков Хейсти: любительская мазня на дереве восемнадцатого века с изображением Хейсти, похожая на вывеску на дверях паба; портрет Хейсти в стиле поздней викторианской эпохи; портрет Хейсти 1930-х годов в грубых пастельных тонах. Из всего хлама Руфа смогла отобрать ценные вещи, которые можно было привести в нормальный вид. Она купила огромный диван и два кресла, которые сейчас стояли у камина. К огромному удивлению Розы, Селена развела в камине огонь, чтобы в этот осенний день в гостиной было не так холодно. Но все равно гостиная была прохладной и гулкой.
Роза подумала о том, что миссис Каттинг чувствует себя в новой гостиной более свободно, чем она сама. Директриса, импозантная шатенка пятидесяти с небольшим лет, была одета в бледно-голубую блузку, шерстяной жилет, произведенный на острове Фэр-Айл, и черные туфли на высоком каблуке. Роза в своих потертых вельветовых бриджах и мешковатом свитере чувствовала себя так, словно ее вновь отчитывали при всех (Роза Дарроу, ты позоришь эту школу!). Она только успела снять свои высокие сапоги, когда пришла миссис Каттинг, и сейчас с досадой заметила, что ее большой палец высовывается из дырки в носке. Она постаралась потихоньку прикрыть ее другой ногой.
— Вы были очень добры и просто невероятно терпеливы, — сказала она. — Я действительно думаю, что это больше не повторится. Я толком не могу добиться от нее, что там у нее произошло в Лондоне, но с тех пор как она вернулась оттуда, она выглядит намного счастливее.
— Я верила в нее, — серьезно сказала миссис Каттинг. — Совершенно понятно, почему она была такой трудной в прошлом году. Это была ее реакция на потерю отца.
Роза вздохнула, вдруг остро почувствовав, как ей не хватает Настоящего Мужчины — его больше нет с ними, он не знает, что с ними происходит, не знает об их планах.
— Я изо всех сил пыталась достучаться до нее, но у меня ничего не вышло. Ее молчание было просто ужасным, еще хуже, чем грубость. Иногда мне казалось, что она хочет уйти в себя настолько, чтобы исчезнуть без следа.
— Миссис Хейсти, я ни в чем вас не упрекаю. Я знаю, что для всех вас это были ужасные времена.
— Зовите меня Роза.
Миссис Каттинг вновь улыбнулась.
— Как же я могу вас так называть, если вы отказываетесь называть меня Терезой?