Маймонид печально и в то же время покорно покачал головой.
— Дорогая моя, я предупреждал тебя, что интриги в гареме безжалостнее любых козней, которые строят франки в этой войне.
Да. И намного вероломнее.
— Меня казнят? — Как странно слышать эти слова, срывающиеся с ее губ! Но Мириам было необходимо знать правду. Нужно подготовиться к неизбежному.
— Нет.
И произнес это не Маймонид. Это сказал султан.
В дверном проеме стоял печальный (таким ей еще не доводилось его видеть) Саладин. У Мириам не было сил смотреть на него. Ее собственная боль оставалась пока слишком живой, слишком сильной.
Маймонид повернулся к своему старинному другу:
— Ты предал свою честь, ибн Айюб. Я думал, что знаю тебя. — В глазах старика пылал праведный гнев.
Такой непочтительный тон в обращении к султану, исходи он из уст любого другого, скорее всего, стоил бы наглецу немедленной смерти. Но Саладин даже не вздрогнул и ничем не выказал, что обиделся.
— Так и есть, — глухо произнес султан. У него был такой умоляющий взгляд, как будто он просил своего давнего друга толику понимания, чтобы попытаться оправдать то, чему, казалось, нет оправдания. — Это единственное место, где я могу охранять Мириам и защищать ее от происков придворных врагов. Мириам держат здесь для ее же собственного блага, пока я самолично не разберусь в происшедшем.
— И что ты выяснил в результате своего расследования? — Мириам вновь обрела способность говорить, хотя и продолжала избегать взгляда Саладина.
Саладин вздохнул и взъерошил свои темные волосы.
— Я подозревал, что тут не обошлось без султанши. И оказался прав.
Что-то в его тоне заставило Мириам поднять глаза. В его взгляде таилась ужасающая пустота, как будто он отбросил все эмоции, способные воспрепятствовать ему в разрешении рассматриваемого вопроса.
— И что ее ждет? — Мириам понятия не имела, почему ее беспокоит судьба жестокосердной женщины, которая устроила для нее ужасную западню. Вероятно, Мириам понимала султаншу и движимые ею беспощадные чувства. По большому счету они имели одну общую черту: обе любили этого мужчину. Несмотря на все его недостатки и слабости, и Мириам, и Ясмин любили его.
Саладин опустил глаза.
— Вопрос уже улажен, — сказал он и замолчал. Но потом словно через силу продолжил: — За чудовищные преступления султаншу и ее наложницу сегодня утром казнили.
Мириам почувствовала, как похолодело сердце. Все происходящее — безумие. Она заметила выражение крайнего недоверия на дядином лице и предположила, что по ее глазам можно прочитать то же самое. Ясмин бинт Нур-ад-дин, самая известная и уважаемая женщина в государстве, мертва. И все из-за Мириам. Внезапно к горлу девушки подступила тошнота.
— Любовь — это не преступление, сеид. — Из глаз Мириам потекли слезы ужаса. Этого она уже не могла вынести.
— Для королей и султанов преступление.
Тут вмешался Маймонид, которого заботило только одно — судьба Мириам в этой ужасной, разворачивающейся при дворе драме.
— Что будет с моей племянницей?
Саладин поднял глаза и бросил на Мириам пронзительный взгляд.
— У нее в королевстве много врагов. Будет лучше, если она уедет.
Значит, вот оно как. Ей даруют жизнь, но она будет вынуждена жить в изгнании. В сравнении с ужасным концом, постигшим султаншу, Мириам по сути предлагали сундук с золотыми динарами в качестве награды за недозволенную любовную связь. Тогда почему она чувствует такую пустоту при мысли о том, что ей придется покинуть это презренное логово скорпионов под названием Иерусалим?
— Ты этого хочешь? — спросила она.
Сейчас Саладин стоял расправив плечи. Самое трудное осталось позади. Все, что необходимо, — уже сказано.
— Я хочу, чтобы твоей жизни ничего не угрожало, но ты погибнешь, если останешься в Иерусалиме, где до тебя сможет дотянуться гарем.
Маймонид взял Мириам за руки. Она увидела на его морщинистом лице облегчение, к которому примешивались новые тревоги.
— Она незамужняя девушка. Куда она поедет, пока идет война?
— Я дам ей охрану до Каира, — ответил Саладин и повернулся к Мириам: — Когда война окончится, я приеду к тебе, если ты все еще захочешь быть рядом со мной.
Мириам заметила ужас, промелькнувший на дядином лице. Меньше всего он желал, чтобы его племянница продолжала иметь что-нибудь общее с султаном. И, честно говоря, Мириам сама была на распутье. Ужас пережитого глубоко ранил ее сердце. Второй раз она этого не переживет. Прежде чем ответить, Мириам задумалась, но при этом неотрывно смотрела в проникновенные карие глаза Саладина. И приняла решение.
— Я буду ждать тебя, — ответила она и сразу заметила отчаяние в глазах раввина. — Но при одном условии.
— При каком?
Мириам сделала глубокий вдох.
— Я больше не буду твой наложницей, твоей любовницей, — сказала она, не глядя на дядю, который весь залился краской стыда от ее слов. — Ты опять разделишь со мной ложе только как мой законный супруг.
Саладин улыбнулся и поклонился.
— На другое я и не рассчитывал. — Он взял ее за руки и нежно поцеловал. — Отправляйся с Богом, дочь Исаака.
Она прижалась к Саладину, грудью почувствовала биение его сердца. Маймонид отвернулся и поспешно вышел из темницы, давая этим двоим несколько минут на прощание. И потом, ему больше не хотелось слышать о любовных похождениях племянницы.
Мириам изо всех сил вцепилась в Саладина. Она не знала, увидит ли его вновь, и жалела, что у них нет времени, чтобы сказать обо всем, что творилось у нее в душе. Но, увы, она поняла непреложное: они оба — рабы судьбы. Ее судьба, как она всегда подозревала, — это жизнь в безопасном Каире, вдалеке от безумия войны и острой ненависти женских сердец. А судьба Саладина, к счастью или к несчастью, ждет его на поле битвы.
Мириам поймала себя на том, что беззвучно шепчет молитву, обращаясь к любому Богу или высшей силе, которая господствует над этой юдолью слез. «Пожалуйста, дай ему силы свершить то, что должно, смело встретить зло, которое даже сейчас поднимается над горизонтом».
Глава 47
ПАДЕНИЕ АРСУФА
Конрад де Монферрат в крайнем неверии взирал на кровавую бойню, развернувшуюся на поле боя. От залитых кровью берегов реки до темнеющих границ леса, знаменующих рубежи прибрежного города Арсуф, землю устилали тела более семи тысяч безбожников.
За минувшие несколько часов он стал свидетелем того, что — теперь Конрад был в этом уверен — будут считать решающей победой крестоносцев. И он с неохотой должен был признать, что эта победа главным образом была достигнута благодаря Ричарду.