Отметим, что основанной в 1822 г. библиотеке Севастопольского Морского собрания (ее также часто называли просто «Морской библиотекой») не везло хронически. Первое ее здание сгорело почти сразу же после постройки в ночь на 17 декабря 1844 г.), а второе было настолько изуродовано во время англо–французских бомбардировок в 1854–1855 гг., что было разобрано на камень для строительства городского Владимирского собора. Кстати, построено он было на средства самой библиотеки и пожертвования морских офицеров, что дало три четверти необходимых средств. Третье здание погибло в ходе Великой Отечественной войны.
К 1854 г. в книгохранилище было 16 тыс. томов, однако в период осады Севастополя в 1854–1855 гг. удалось вывезти в Николаев лишь немногое. Основная часть собрания была разграблена. Вернулась библиотека в Севастополь только в 1890 г.
На первое января 1911 г. фонды севастопольской Морской библиотеки включали 52,4 тыс. «сочинений» в 88,8 тыс. томах. Годовой бюджет составлял десять тысяч рублей, а отчеты о деятельности книжного собрания с 1892 г. также ежегодно печатались в «Морском сборнике».
Выборы старшин Собрания обычно превращались в значимое событие для всего флота. Вот что рассказывает Георгий Карлович Старк:
«В Кронштадтском Морском собрании в начале года бывали выборы новых старшин собрания. Революционные настроения сказались и здесь. Молодое офицерство объединилось и в январе 1907 г. дружно провело свой список. Выбранными оказались контр–адмирал Вирен[286] и одиннадцать лейтенантов, в их числе Костя Гертнер[287] и я. Так как все было сделано точно на основании устава, то список пришлось утвердить. Летом 1907 г. устав морских собраний был пересмотрен и утверждены пропорциональные выборы; на 12 старшин могло быть только два лейтенанта; в январе 1908 г. состоялись выборы старшин по новому уставу, двое старших лейтенантов — Костя Гертнер и я. Главную реформу, которую мы провели, — это нажим на ресторатора, он очень охотно давал «на запиши»[288]; долг офицера растет, а ресторатор, таким образом, держит его в руках. Мы потребовали от ресторатора список всех должников, и через начальство просили об удержании долгов. Конечно, я уверен, что это было только временно, а потом опять пошло по–старому, только публика стала осторожнее».
Жениться офицеру Русского флота было более чем непросто. Например, гардемарин завести семью мог не раньше производства в первый офицерский чин — еще Петр Великий запрещал гардемаринам жениться без разрешения Адмиралтейств–коллегии и до достижения ими 25–летнего возраста.
Впрочем, в XIX в. женатый офицер моложе 30 лет был редкостью.
Причин для ограничения числа женатых молодых офицеров было несколько. Начальство всячески пыталось сократить число возможных «недостаточных» офицерских семей, дабы сократить возможные издержки казны. Кроме того, в те времена считалось, что холостяк будет более склонен к самопожертвованию. И последнее — супруга должна была соответствовать высокому положению офицера Его Величества.
Некоторое время семейная жизнь моряков строилась на основе приказа Военного министра, объявленного шестого января 1867 г.
Жениться до 23 лет было запрещено законодательно. Если же потенциальному жениху было не более 28 лет, то он должен был получить соизволение начальства и представить имущественное обеспечение — так называемый «реверс». Реверс вносился из средств жениха, либо совместно со средствами невесты. Он мог представлять собой наличные деньги, недвижимое имущество, а также разного рода процентные бумаги (они должны были признаваться казной и приносить ежегодного процентного дохода не менее 250 рублей в год). Необходимые документы хранились в Морском собрании до достижения искомых 28 лет.
Восьмого апреля того же года Морское министерство ввело в действие свои правила. В соответствии с ними минимальный брачный возраст увеличивался до 25 лет, однако реверс отменялся. Правда, требовалось письменное согласие на брак родителей невесты, которое направлялось морскому начальству жениха. С 1874 г. реверс вновь ввели, одновременно снизив брачный возраст до 23 лет.
Как и в армии, сумма реверса при женитьбе на дочери офицера составляла 2500 рублей, а на другой девушке — 5000 рублей. Деньги отправлялись в казначейство, а проценты с них отдавались офицеру, внесшему реверс.
Случали и редкие исключения. Например, в последней четверти XIX в. могли выдать разрешение на брак даже гардемарину. Но только в одном случае — при согласии перевестись в Сибирский флотский экипаж, комплектовавший суда, постоянно дислоцированные на Дальнем Востоке. Но, как писал современник, «попавшие в это захолустье молодые жены скоро разочаровываются, скучают, и семейное счастье часто разрушается в этом замкнутом кругу».
Посмотрим, в каком возрасте вступали в брак некоторые офицеры Российского Императорского флота.
Известный российский мореплаватель барон адмирал Фердинанд Федорович Врангель женился в 33 года, а капитан 1–го ранга Александр Иванович Берлинский — в 32 года. Будущий Морской министр — адмирал Иван Константинович Григорович вступил в брак в лейтенантском чине и в возрасте 31 года. Капитан 2–го ранга Борис Иосифович Доливо—Добровольский — в 36 лет, капитан–лейтенант Павел Петрович Ренненкампф — в 39 лет, будущий российский композитор лейтенант Николай Андреевич Римский—Корсаков — в 28 лет, старший лейтенант Георгий Карлович Старк — в 30 лет.
Среди других офицеров выделяется мичман, сумевший жениться в 21 год — речь идет о будущем «красном лейтенанте» Петре Петровиче Шмидте. Сведениями о том, вносил ли Шмидт реверс, мы не располагаем. Зато известно, что через год он был уволен в отставку в чине лейтенанта — всего в 22 года.
Жена строевого морского офицера должна была быть желательно дворянкой, хотя со второй половины XIX в. среди избранниц военных моряков стали часто попадаться купчихи. Вначале это вызывало у коллег офицеров иронию и насмешки. Вспомним, например, планируемую женитьбу ревизора корвета «Коршун» из повести Константина Михайловича Станюковича, Степана Васильевича Первушина:
«Первушин… старался изо всех сил: его ждала в Петербурге невеста. Об этом он, впрочем, ни разу никому не обмолвился, вероятно, потому, что годы и наружность его невесты могли возбудить сомнения относительно искренности и силы его привязанности. Она была старше жениха лет на десять и дурна, как «сапог», как неделикатно выразился Лопатин об этой неуклюжей даме, приезжавшей на «Коршун» в день ухода его из Кронштадта, и которую Первушин выдавал за свою кузину, но зато у этой невесты, вдовы–купчихи, был огромный дом на Невском, как узнали все после, когда Первушин на ней женился».