вздыхая. – Почему нельзя это делать, когда уже можно жениться? Как жить три года, до полного совершеннолетия, если в голове постоянно свербят и свербят эти воспоминания?
Тринилия весело рассмеялась, прижав внучкину голову к себе и поцеловав в макушку:
– На то и расчёт – чтобы чувства прошли проверку временем.
– И как их проверить?
– Приносят обет чистоты, – Тринилия поглаживала внучку по спине. – С этого дня пара обязуется хранить друг другу верность и беречь друг друга. Мужчина заботится о чистоте своей возлюбленной, она – о его.
Девушка поднялась на локте и заглянула в добродушное лицо, обрамлённое гладкими чёрными с проседью локонами:
– Это значит, что они больше не будут целоваться?
– Лучше не делать этого: от поцелуев страсть только разгорается, а потушить сложно, останутся один на один с этим испытанием, потому что никто из посторонних не имеет права вмешиваться.
– А если только один приносит клятву – так бывает? Что тогда делает второй? – Тринилия молчала, задумавшись, и Мари снова опустила голову на подушку, устраиваясь поудобнее и закрывая глаза. Уснёт – подумаешь, бабушка не выгонит.
«От поцелуев страсть только разгорается», – верно бабушка сказала, точнее бы Мари и не описала то, что было сегодня. Стыдно было поначалу, а потом мысли все улетучились, осталась одна, сосредоточенная на прикосновениях.
Во второй раз Арман был немного другой – внутреннее пламя полыхнуло, кажется, моментально, от прикосновения к коже возле уха, даже во рту всё пересохло и кожа на губах натянулась, как земля в пустыне, готовая дать трещину. Язык облизывал губы, но те высыхали снова и снова. Пока он не заметил это. Перед глазами возникшая липа сбрасывала цветы, и ветер разбрасывал её медонос, оставляя на ветках растущие семена…
– Твой дедушка, когда влюбился в меня, принёс клятву. Он был старше меня на три года, уже закончил первую ступень, а тут я, вертихвостка-новобранец, – Тринилия засмеялась, – знай, и я покуролесила немало. Досталось твоему деду…
Сонное состояние Мариэль исчезло, она рот открыла, изумлённо выслушивая признания бабушки, на людях всегда сдержанной и ратующей за нравственную чистоту.
– Нет, ты не думай, – спохватилась она. – Понравился он мне сразу. На тренировках махал мечом, как Белый Воин, – заглядение! Лучше его на факультете, кажется, и не было… А я, после того как мы почувствовали полное слияние, шутила над ним, делала вид, что другие тоже нравятся. Тогда-то он и принял обет чистоты, отваживал всех моих ухажёров, не подозревая, что только так я могу чувствовать его рядом – через заботу…
Голос Тринилии дрогнул, глаза её заблестели.
– Почему он… ушёл? – едва не вылетело «бросил». Мари вовремя поправилась, чтобы не ранить чувства бабушки. – Вы разлюбили друг друга спустя двадцать лет? Матушка говорила, что он, возможно, погиб в рудниках Южной Сурьи. А ты всегда о нём говоришь, как о живом. Почему? Если он живой, то, значит, бросил тебя. А это разве не смерть?
Тринилия вытерла слёзы и сердито проговорила:
– Живой он, я чувствую, как если бы рядом был. А ты иди к себе, улеглась в платье, умничает…
Мари улыбнулась, чмокнула бабушку в щёку и слезла с кровати, по пути потрепав развалившегося сира Мату.
– Благостной ночи, бабушка, – пожелала, останавливаясь перед дверью. – Конечно, он жив, обязательно должен быть жив.
*****
Ночь прошла спокойно, делегаты Лоуренса если и были в замке, то никого не побеспокоили.
На следующий, шестой в последнем октагоне, день Илария запланировала благотворительность. После завтрака уселись в одни сани: Илария, Мариэль, Антуан и сир Рафэль за возницу. Вторые были завалены мешками с продуктами, горшочками с маслом и сиропом, сдоба тётушки Гато, запахом свёдшей с ума всех обитателей замка, отрезы ткани и прочая мелочь для детишек.
Из слуг хотели взять с собой расторопную Жанетту для помощи в достань-подай, но той срочно понадобилось ехать в Лабасс, чтобы забрать вещи, переданные братом для починки. Мариэль отвергла предложение Антуана взять другую девушку:
– Сами справимся!
И они таскали подарки, умиляя лумеров семейным единством. В одном из домов ждали лекаря: мальчишка лет двенадцати захворал, травы не помогали. Антуан шепнул, заметив, что сестра собирается подойти к больному: «Не ходи, он похож на заразного». «Сам ты заразный», – огрызнулась сестра и присела на край кровати. Взяла мальчишку за руку, скрестив пальцы его со своими и плотно прижимая ладони, свою, горячую, – к его, ледяной, как вода из Волчьего Логова. Вторую руку положила на худую костистую грудь.
Свет незамедлительно хлынул от сердца в ладони, согревая, а когда Мариэль закончила – мальчишечья ладонь потеплела, её хозяин вздохнул, не просыпаясь.
– Ты его лечила менталкой? – поинтересовался скептически Антуан, когда окончательно распрощались с хозяевами. – Приказала выздороветь?
– Как угадал? – Мариэль подмигнула.
Оставшиеся полдня посвятила лошадям. Джером учил надевать упряжь, в качестве экзамена Мари самостоятельно седлала Мечту, почти идеально затянув подпруги – сил чуть-чуть не хватило. После Джером составил компанию на прогулке. Доехали до Ирминсуля, здесь Мари спешилась, сняла седло и упряжь с кобылки, отпустила ту кувыркаться в снегу. Затем снова без помощи конюха, но под его бдительным контролем седлала Мечту. Когда в начинающихся сумерках вернулись домой, Мари завела матушкину драгоценность в стойло, закрепила урок, а после ещё и вытерла золотистую красавицу, расчесала ей волосы и дала корма.
– Ну вот, профессию конюха я почти освоила, – откидывая выбившийся локон со лба тыльной стороной руки, остро пахнущей лошадью, пошутила Мари. – Осталось научиться убирать навоз.
– Не знаю, зачем вам это нужно, сирра Мариэль, но я восхищён вашим упорством, – впервые за две недели внешне суровый мужчина поклонился уважительно.
Тело ныло от усталости, девушка поднималась по лестнице, мечтая о лохани с горячей водой и мылом. Из-за угла вылетел Антуан, принюхался:
– День удался? – посмеялся, боясь приблизиться к испачканной сестре, наставившей на него растопыренные руки. – Не опаздывай к ужину. После него, это по секрету, будут сюрпризы. Бабушка приготовила дедушкин подарок. Понимаеш-ш-шь, о чём я?
Сир Рэймонд, муж Тринилии, незадолго до своего исчезновения оставил несколько вещей супруге, в том числе небольшой ящик-шкатулку, предназначенный для внука на его совершеннолетие. Что находилось в том ящике, никто не знал: тот был запечатан магией, и должен был быть открыт только наследником – внуком. День настал, и радость Антуана была понятна.
Мариэль ускорила шаг, действительно, ради этого события нужно было поторапливаться. Вошла в свою спальню, на ходу снимая верхнюю одежду для верховой езды, и резко остановилась, заметив на кровати разбросанные предметы, знакомые из московской жизни. Тетрадь, ручка, три конфеты, самые Машины любимые, – апельсины в шоколаде, и три нано-мандарина.
Вестник передавал привет от мамы. Либо Некромант пытался выпросить прощение.
*****
Несмотря на все усилия, ящик с секретным подарком не открылся, и Антуан впал в убийственное расстройство. На грубую попытку «случайно» взломать потайной замок последовал разряд, отбивший желание состязаться с