Читать интересную книгу Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Гальба опустил цепной меч по смертоносной дуге, выпотрошив ящера перед собой. Затем одним плавным движением он магнитно закрепил цепной меч на поясе и выхватил болтер. Сержант нажал спусковой крючок в тот же миг, что и остальные боевые братья. Залп массореактивными снарядами в упор обрушился на ящеров, словно артиллерийский удар. Звери завопили, но в следующую секунду высокий булькающий звук оборвался. Их тела разворотило и откинуло на наступающих сзади сородичей.

— Идем на прорыв, — сказал Аттик.

Построение перестроилось клином. Железные Руки и Саламандры с капитаном во главе ринулись на хищников, и тупое острие наконечника прорвалось сквозь барьер беснующейся плоти. Гвардия Ворона набрасывались на стаи сзади, не давая им полностью окружить более крупную формацию. Теперь они сосредоточили усилия на рептилиях, наступавших со склона. Ящеры оказались между двумя группами легионеров, и их атака захлебнулась. Клин набирал скорость. Огонь не стихал и, наконец, численность ящеров начала снижаться. Новые стаи больше не присоединялись к сородичам, и выжившие стали отступать.

К тому времени как легионеры достигли вершины плато, рептилии окончательно прекратили погоню. Вместо этого они занялись трупами, что окружали колонну. Гальба слышал, как они ревут и дерутся над добычей. Он знал, что рептилиям было кем пировать. Сержант постарался не думать о телах, которых им пришлось бросить позади. Но затем он услышал тихую ругань Векта. Апотекарий стоял через двух воинов от Гальбы.

— Ни одного, — говорил Вект. — Ни одного не изъял.

Он был в ярости.

Гальба нахмурился. Больше потерь, которых Железные Руки не могли позволить. Больше генетического семени, которое исчезло навсегда, так что будущее легиона придется обеспечивать тем, что осталось. Больше братьев, которые лишилось самого простого достоинства в смерти.

И теперь он невольно думал о том, что сейчас пожиралось в тени колонны.

Четвертая глава

Плацдарм/Нечего бояться/Синестезия

Базу основали на месте высадки. По земле к ней можно было подойти только с востока, но Аттик все равно велел возвести стены по всему периметру возвышенности. С «Веритас феррум» на лихтере спустили модульные укрепления и здания, а также строительные бригады из числа сервов легиона. Еще к ним выслали подкрепления. К приходу ночи на Пифосе выросла крепость. Она стала железным ответным ударом на необузданность планеты. Если джунгли пытались очистить поверхность Пифоса от Железных Рук, им это не удалось. Легионеры пробудут тут столько, сколько решат сами.

Эрефрен осознавала, что вокруг нее вырастает твердыня. Хотя астропат не видела самой стройки, она ощущала ее тяжеловесность. Она была в ответе за появление стен, командного пункта, спален, склада боеприпасов и прочего. В немалой степени база была ее творением. Именно ее поиск заставил легионеров отправиться в джунгли, и за это они дорого заплатили. Именно по решению Ридии базу решили заложить здесь, а не рядом с колонной, и она была благодарна за то, что окончательный выбор предоставили ей.

— Вы уверены? — спросил ее Аттик, когда они возвратились к месту высадки. — Мы могли бы занять местность вокруг колонны, если вам необходима близость с ней.

— Капитан, — ответила она, — та территория непригодна для обороны.

Астропат до сих пор ужасалась мысли о том, сколько потребовалось жизней, чтобы захватить и удержать тот низинный участок джунглей. Перспектива оставаться вблизи от колонны вселяла в нее настоящий страх.

— Нет такой территории, которую нельзя было бы удержать, — произнес Аттик. — Если нужно, мы сделаем это.

— Нет, первичного контакта было достаточно, капитан. Этой близости вполне хватит. То, что необходимо, я смогу сделать и отсюда.

В командном блоке находилась небольшая лишенная окон комнатушка, в которой едва хватало места для трона астропата. На нем и восседала Эрефрен, и пока снаружи шло строительство, она внутренним взором изучала колонну в нескольких километрах от них.

Женщина не стала рассказывать Аттику, что ощутила во время прикосновения к колонне. В тот миг варп раскрылся перед ней, словно внезапно распустившийся бутон. В сознание хлынули откровения, видения безумия и безграничности невероятного слились воедино. И прежде чем убрать руку, она мимолетно заметила нечто за горизонтом новоприобретенных познаний. Дворец, крепость, лабиринт и сад. Нелепые образы, она понимала это. То были всего лишь ее интерпретации бесформенного, необходимостью разума придать осмысленность тому, чего не существовало в реальности, словно видеть в облаках некие фигуры. Не более того. Ничем другим они быть не могли. И все же ужас от появления тех образов заставил ее отдернуть руку от колонны.

Ей не хотелось думать о том, свидетелем чему она стала, но иного выбора не было. Это была сингулярность, угнездившаяся в центре ее разума, и теперь все мысли астропата крутились вокруг нее. Она не могла избежать ее притяжения, но боялась разрушить свое «Я», сдавшись перед ее свитым в спирали очарованием. Этот страх, надеялась Эрефрен, а также физическое расстояние придадут ей таких нужных сил, чтобы читать варп и при этом не сгинуть в его пучинах. А ей требовалось читать его, ибо в миг контакта она узрела проблеск чего-то другого.

Она увидела флот.

На Пифос опустилась ночь, и она походила на очередного хищного зверя. Облака сгустились сплошным покровом, сквозь который не могли пробиться ни звезды, ни луна, поэтому тьма была кромешной. Она была удушающим мраком. Йерун Каншелл понял, что ему трудно дышать. Слишком богатые ароматы джунглей, разносимые влажностью, которой он почти мог коснуться, обволакивали и сдавливали голову. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы не начать задыхаться. Если он станет дергаться, тщетно пытаясь вдохнуть более чистый воздух, то не сможет остановиться. Каншелл видел, как некоторые из высадившихся вместе с ним слуг прерывисто и отчаянно хрипели. Они не могли найти облегчения, и он видел в их глазах растущую панику. Поэтому он продолжал дышать размеренно и спокойно.

Тьма обладала и иным оружием. Доносившиеся из джунглей звуки, казалось, стали громче. Еще днем Каншелл видел не далее, чем на несколько метров за линией деревьев. Стены возвели до наступления сумерек. Работа не требовала от него присутствия на укреплениях, поэтому он не видел джунглей вот уже несколько часов. Но когда в небе померкли последние огни, зовы и крики разом выросли в интенсивности и частоте. В этом он не сомневался. Каншелл с ужасом вслушивался в то, как вторящие друг другу рыки безостановочной войны принимают устрашающее подобие хора. Пифос пел, и песней его было смертоубийство.

Спальня сервов представляла собой большое прямоугольное строение у северной стены. После окончания строительной смены Каншелл прошел по внутреннему двору, где в резком освещении прожекторов его тень походила на зазубренное угловатое существо. Подходя к двери, он замедлился. Рядом с ней на земле сидела Агнес Танаура. Женщина всматривалась в пустоту неба. Этой ночью в ее лице не было ничего красивого. Она выглядела встревоженной.

Танаура опустила глаза и посмотрела на Каншелла. Должно быть, она заметила его неохотную походку, потому что сказала:

— Сегодня я не стану поучать тебя Йерун. Не здесь.

— Боишься, что тебя поймают? — он был не в самом добром расположении духа. Но тяжесть ночи давила на него, крики из джунглей походили на укусы по его психике. Насмешки над Танаурой были не более чем пустой бравадой.

— Нет, — ответила она, не клюнув на приманку. Либо женщина разгадала ее, либо же она ее не заботила. — Этой ночью мне потребуется вся моя вера, — сказала она. — Мне жаль.

Ей было искренне стыдно.

— Не стоит, — произнес Йерун, ощутив прилив собственного стыда. — Будь сильной, — добавил он, не вполне уверенный, зачем это сказал, но ответив на нужду женщины в солидарности. Смущенный, нервничающий, он избегал смотреть на Танауру, пока входил в казармы. Внутри была единственная комната с рядами кроватей высотою в пять коек. Каншелл пошел между ними, следуя за тусклыми люмополосами на полу, чтоб добраться до своего места в самом конце зала. Большинство других коек были заняты. В спальне царила гробовая тишина, и от этого безмолвия у него мурашки бежали по коже. Никто не храпел. Каждый серв, мимо которого он проходил, лежал неподвижно, не смыкая глаз. Дыхание, которое слышал Каншелл, было слабым, нерешительным. Его окружали люди, которые наблюдали, ждали, пытались расслышать. Их попытки были заразительными. Когда он взобрался по лесенке на верхнюю койку и лег, то также начал прислушиваться.

Он прислушивался к тому, чего на самом деле слышать не хотел. Каншелл не хотел знать, чем оно окажется. Это было нечто отличное от звериного рычания. Это было нечто, свивающееся за вуалью ночи. Реальность была всего лишь мембраной. Она была слишком тонкой и становилась все тоньше, словно пытаясь удержать то, что давило на нее.