Мол, если мы не знаем, то остальным тем более знать не положено. Только… Не созывала — не значит, что не говорила. Можно попробовать надавить. Но римлянин не сида, врать умеет. Это раз. Разговор может закончиться демонстрацией того, что место матери святой и вечной отныне ниже, чем у магистра оффиций. Это два. Значит…
— Вот и все. Вечером, как закроемся — договорим. Сейчас у всех есть дело!
У Эмилия — к королю Пенде.
Нельзя заставлять важнейшего союзника беспокоиться… слишком долго. Своевременность — основа дипломатии! Еще хорошо, что одни из ворот заезжего дома смотрят в сторону города. Не нужно петлять по улочкам предместья. Короткая прямая дорога… и на той — люди. Там зло косятся на «Голову» и вслух говорят, что с уходом сиды Британия пала. Случаются и прибавления: мол, если бы рыжая выбрала нашу семью, все вышло бы иначе… Как будто святая и вечная выбирала! Когда защитница христиан спасла город, но свалилась изломанной куклой — кто возмутился, что сида брошена в застенок? Тогда Немайн была лишь нечистью холмовой — для всех, кроме Дэффида ап Ллиувеллина и его семьи.
Зато теперь всклокоченный бард поет песню о третьем великом предательстве. Первое совершил Вортигерн, что призвал саксов на землю Британии. Второе — Мордред, племянник Артура, не ко времени решивший тягаться с дядей за престол. Третье… теперь. После каждой строфы бард переспрашивает, кто виноватее? Кто ударил в спину сиде больней и тяжелей? Поджигатели начали, Кейндрих–ревнивица — добавила, королевские склоки продолжили, Сенат дополнил, семья завершила.
Нехорошая песня. Пришлось шагнуть в сторону певца, народ размыкается. Тем, кто еще не знает Эмилия из Тапса — цвет военного плаща говорит достаточно. Не пестрая расцветка клана, не багрец королевской службы… В Камбрии у белизны одежд немало значений. Белый — цвет священства и друидов, цвет фэйри и ангелов, цвет смерти и жизни вечной. Теперь еще — и цвет службы Республике.
Знак высшего чиновника здесь, в Кер–Мирддине, еще не узнают — но золотой циркуль, вышитый на квадратной вставке, выглядит достаточно внушительно и значимо. Настолько, что певец умолкает, хотя наглость местным фиглярам выдают в утробе матерей. В Камбрии даже у бродячего певца есть надежда встать на дорогу почестей, ведущую к сытному и почетному месту при королевском дворе. Был бы дар затрагивать души ритмом слов, звоном струн, течением голоса — неважно!
Этот — именно бродячий, причем из держащих нос по ветру: поет ни в склад, ни в лад, на земле тарелка для пожертвований. Здесь это ново. Обычно барды сговариваются за ночлег, стол, одежку… Да и нечем было платить уличным певцам — до того, как из Кер–Сиди расползлись маленькие кусочки кожи с отпечатком мизинца святой и вечной. На обороте — никаких обещаний о размене. Просто: «один обол». Но надо же — ходит не хуже, чем в Африке — медяки!
Судя по количеству клочков кожи в деревянной тарелке, этот уже наработал на обед.
— Не заткнешься — именем моей повелительницы снесу голову…
Говорят, старшая императрица в состоянии так посмотреть на человека, что тот седеет на месте. После «не для меня», после Рождественской битвы — верится. Истинно императорский дар. Сказано: «страшно попасть в руки Бога живого». А кому Всевышним доверена власть над христианами, и честь противостоять нечистому — на земле, в миру?
Певец и поэт вскинул голову, дернул ворот:
— Совсем не петь?! Руби! Истинный бард не может жить без песни!
— Совсем — но лишь до завтра. Завтра — можно…
Бродяга держится с достоинством сиятельного мужа.
— Завтра — твое дозволение и одобрение, как человека Немайн, и ее именем? На эту песню.
Немало желает.
— Да.
Можно идти дальше. За городскими воротами — тише, куда тише, а на подворье Пенды — благолепная тишина. Мерсиец снял городской дом одного из кланов. Хоромина в случае осады должна вместить не одну сотню жителей — как из предместья, так и с окрестных холмов, так что посольство разместилось просторно и удобно.
Сегодня — людно. Почти каждый сильный человек заглянул, и короли не исключение. Прямо сейчас у Пенды Гулидиен. Догадался, что все камбрийские союзники к нему пойдут — советоваться, требовать большей доли в невзятой добыче, а то и оставлять ряды. Без сиды — вовсе не то же, что с сидой! Как нясядут…
Зато у Пенды — хорошо. Удобное кресло, кружка пива. Простой разговор — не о делах. Куда и спрятаться молодым? И римлянина заявившегося — сюда же! А что Мерсиец не удержался, и принялся насмешничать над христианами, так над плохими… Хороших он уважает.
— Меня честят язычником, — говорит последний английский король старой веры, — а сами? Сида ушла, судьба свершилась… слушать противно! Я верю в приговоры Норн, но и их нити не прочней стали. Крепкий духом выбирает судьбу сам, а избрав — не бегает от нее! Помните ее песню? Вот. Я верю Немайн, а не в нее. Как товарищу, а не как в божество. Ушла? Значит, надо. Придет время, вернется. Скоро! Флот–то обещала выставить. Что скажешь, Эмилий?
— Что я пришел сказать тебе то, что ты сказал мне. Теперь мне остается пить пиво за здоровье могущественных и великолепных!
По–гречески и латински слово одно, по–камбрийски — два. Можно разделить — первое уместней применить к мужьям, второе к женам. Королям и королевам большего титулования не положено: и это следует сразу за императорским. Другое дело, что восхваления местным властителям привычней воздуха — при каждом дворе есть бард, одна из задач которого — захваливать короля и королеву до полной невосприимчивости к лести…
— Немайн не может уйти просто так, — говорит Кейндрих. — Она мне еще ничего не ответила.
— Трудный вопрос, даже для нее.
— Она умная. Пусть думает. Впрочем… — Кейндрих улыбнулась мужу, — На сей раз она будет воевать в сторонке от тебя, милый, и это хорошо. Пусть никто не говорит, что королева Диведа и наследница Брихейниога из ревности мешает походу на давнего врага. Передай это Ушастой, римлянин. Если она ушла оттого, что ничего не идет в голову — пусть не прячется.
Сдвинула брови, наклонила голову вперед.
— Пока. До того, как мы снова увидимся.
— Передам слово в слово.
Повисшую тишину развеял веселый голос короля мерсийского. Опять незлая насмешка:
— Эмилий, что я вижу: римлянин, и пьет пиво! А я уже собирался приказать принести вина…
Магистр оффиций — то ли маленькой республики, то ли большой империи — оторвался от пенного напитка. Поменять настроение в комнате — дело нужное.
— Камбрийцы числят себя римлянами, а пиво хлещут… Кстати, от их домашнего, без хмеля да без угольной чистки, я и теперь нос отворочу. Лучше пить воду пополам с уксусом, чем сходную с мочой бурду. А это…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});