не слишком хорошим пловцом, встречается с кем-то в воде, не располагая никакими дополнительными ресурсами, тут уж мимо не пройдешь и сквозь не посмотришь. Мне мнилось, что в воде мне удастся расположить профессора к себе с большей легкостью, чем вне ее.
Мой второй ляп, ставший очевидным почти немедленно, заключался в том, что я прихватил с собой Укриджа. Не то чтобы я так уж хотел его прихватывать. Вернее сказать, он пристал ко мне, как репей, и избавиться от него мне не удалось. Когда на следующее утро он без четверти восемь встретил меня перед домом, облаченный в потрепанный макинтош, который распахнулся и явил миру лиловый купальный костюм, признаюсь, у меня оборвалось сердце. К несчастью, все мои попытки уговорить его не сопровождать меня он счел простительной нервозностью или, как сформулировал он сам, – тем, что я сдрейфил.
– Взбодрись, малышок! – ободряюще взревел он. – Я это предвидел. Что-то словно нашептывало мне, что чуть дело дойдет до дела, нервы у тебя сдадут. Тебе дьявольски повезло, старый конь, что с тобой рядом такой человек, как я. Будь ты один, ты бы и словечка из себя не выдавил в свою пользу. Ты бы только разевал рот и тявкал. Но я с тобой, малышок. Я с тобой. Если твой фонтан красноречия иссякнет, положись на меня, и все будет тип-топ.
И вот мы добрались до волнолома и разглядели седую голову профессора, подпрыгивающую на лоне вод, нырнули и быстро поплыли к ней.
Лицо профессора было повернуто в другую сторону от нас, когда мы приблизились к нему. Он мирно покачивался на спине, и было ясно, что он нас не заметил. И когда в тылу у него самым обезоруживающим своим тоном я пожелал ему доброго утра, он не стал выбирать нырка поизящней, а просто рухнул на дно, как чугунная чушка.
Я учтиво дождался, чтобы он вынырнул и тогда повторил свое приветствие. Он с гневным фырканьем изверг остатки воды изо рта и протер глаза тыльной стороной ладони. Не скрою, я встретил его взгляд с некоторой опаской. И мне ничуть не стало легче от того, что на заднем плане Укридж тактично плескался, как крупный тюлень. Пока Укридж еще не сказал ни слова. Прыгая с волнолома, он ударился об воду животом и, видимо, еще не обрел дыхание. Выглядел он как человек, который намерен освоиться с окружающей обстановкой, прежде чем подать голос.
– Вода восхитительно теплая, – сказал я.
– А, так это вы! – сказал профессор, и я не стал внушать себе, будто сказал он это сердечно.
Укридж на заднем плане громово фыркнул. Профессор стремительно обернулся, будто ожидая увидеть какое-нибудь морское диво, но последовавшее яростное бульканье ясно дало понять, что и к Укриджу он относится крайне неодобрительно. Как, впрочем, и я. Я предпочел бы, чтобы Укриджа тут не было. Укридж в воде не производит впечатления величавого достоинства. Я ощутил в нем угрозу моему делу.
– Сегодня вы плаваете замечательно, – упрямо продолжал я, полагая, что унция лести стоит фунта риторики. – Если, – добавил я, – вы позволите мне высказать мое мнение.
– Не позволю! – рявкнул он. – Я… – Тут небольшая волна, обнаружив, что его рот открыт, влилась туда. – Я, – продолжал он с жаром, – как указал в своем письме, не желаю иметь с вами ничего общего. Ваше поведение нельзя назвать иначе как возмутительным, и прошу вас оставить меня в покое.
– Но позвольте мне…
– Не позволю, сэр. Я ничего вам не позволю. Вам мало сделать меня посмешищем, притчей во языцех этого городишки? Вы допекаете меня, когда я намеревался приятно искупаться.
– Ну, малышок, малышок! – вмешался Укридж, хлопая его по плечу широкой ладонью. – Такие жестокие слова! Будьте разумны, думайте, прежде чем открывать рот. Вы не представляете себе…
– Идите к черту! – сказал профессор. – Я не желаю иметь ничего общего с вами обоими. Я бы хотел, чтобы вы прекратили эти преследования. Преследования, сэр!
Его фразы, которые на бумаге выглядят так, будто непрерывно следовали одна за другой, в действительности перемежались паузами пыхтения и отфыркиваний, пока он принимал и извергал преемниц волны, которую заглотил в начале нашей уютной беседы. Не каждому пловцу присущ талант вести дискуссии в воде. По-видимому, профессор это понял, поскольку, словно желая положить конец нашему обмену мнениями, повернулся и, как мог быстрее, поплыл к берегу. К сожалению, первый же гребок привел его в прямое столкновение с Укриджем, а тот, не ожидавший тарана, судорожно в него вцепился и вновь увлек на глубину. Секунду спустя они вынырнули, но отношения между ними были безнадежно испорчены.
– Вы пытаетесь утопить меня, сэр? – рявкнул профессор.
– Мой милый старый конь, – уязвленно сказал Укридж, – это немножко множко. Вам следовало смотреть на дорогу, а не по сторонам.
– Вы вцепились в меня!
– Вы захватили меня врасплох, малышок. Поборите иллюзию, будто вы играете в водное поло.
– Профессор, – сказал я, присоединяясь к обществу, – одну секундочку.
– Убирайтесь, сэр! Мне не о чем с вами говорить.
– Но ему есть о чем поговорить с вами, – вмешался Укридж. – Пора, старый конь! – подбодрил он меня. – Выкладывай!
И я без проволочек отбарабанил текст моего воззвания:
– Я люблю вашу дочь Филлис, мистер Деррик. Она любит меня. Собственно говоря, мы помолвлены.
– Дьявольски убедительно изложено, малышок, – одобрил Укридж.
Профессор канул в воду, будто его свела судорога. Несколько затруднительно вести дебаты с человеком, если он в любую минуту может без предупреждения оказаться под водой. Несколько затыкает фонтан вашего красноречия.
– Не отступай, старый конь, – сказал Укридж. – По-моему, твоя берет.
Я не отступил.
– Мистер Деррик, – сказал я, едва его голова возникла из пучины, – вы, естественно, удивлены.
– И с полным правом, – сказал Укридж. – Мы вам это в вину не ставим, – добавил он великодушно.
– Ты… ты… ты… – Обильные дозы морской воды не только не охладили профессора, а, наоборот, словно бы разгорячили его. – Наглый негодяй!
Мой ответ был более достоин джентльмена, более вежливым и вообще в совсем ином тоне.
Я сказал со всей обаятельностью, на какую был способен:
– Не можем ли мы забыть прошлое?
Из вырвавшихся у него восклицаний я понял, что нет, не можем. Я продолжал. Как ни жаль, обстоятельства требовали от меня лаконичности, и я не мог развернуться, как мне хотелось бы: время поджимало. Продолжая глотать воду в таком темпе, профессор неизбежно утратил бы плавучесть.
– Я полюбил вашу дочь, – зачастил я, – едва ее увидел…
– А он замечательный типус, – вмешался Укридж. – Лучше не найти. Я его много лет знаю. Он вам понравится.
– Вчера вечером я узнал, что она платит