- Почему вы говорите, что у нас те же планы?
"Она моя, - подумал Баралис. - Остается сказать то, что ей хочется услышать".
- Мы оба хотим смерти рыцаря. - Произнеся это, Баралис понял, что сказал чистую правду. Сила, поразившая его в ночь боя, сказала ему многое о человеке, пославшем ее. Этот рыцарь опасен: за ним стоят могущественные люди. Он не мог не победить герцогского бойца. Тут не просто удача: судьба вела этот танец. Трудно сказать, куда танец заведет, но судьба никогда не выбирает своих кавалеров случайно. Завтра Баралис узнает все, а теперь главное - Катерина. Она должна покинуть эту комнату его убежденной сторонницей.
- Мы должны помочь друг другу, - сказал он.
- Но вам-то зачем это нужно, лорд Баралис?
Что ей сказать, а о чем умолчать? Неразумно было бы раскрывать все свои планы. Катерина сейчас, возможно, ненавидит отца, но захочет ли она его смерти? Баралис всегда затруднялся судить о крепости семейных уз и предпочитал в подобных делах осторожность.
- Я хочу, чтобы вашей свадьбе ничто не помешало.
- И это все? - пронзительно глянула на него она.
- Ах, дражайшая моя Катерина! Величайший в истории Обитаемых Земель союз осуществить не так-то просто. - Баралис заставил свой голос звучать как фанфара. - Вы станете правительницей огромных просторов Севера. Люди и армии будут повиноваться вашему приказу. Не будет счета вашим богатствам. Вас назовут не просто королевой - императрицей.
На щеках Катерины вспыхнули два ярких пятна. Мягкие губы дрогнули и отвердели как мрамор.
- Императрицей?
Она у него в руках. Он рассудил верно: она жаждет славы не меньше, чем ее отец. Бренский дом алчностью не уступает своей эмблеме - ястребу. Честолюбие у них в крови, как и распутство. Не напрасно Катерина носит пояс девственности. Слишком многие из дочерей Бренского дома позорили свой род. Они похотливы, точно кошки. Вот и теперь у Катерины ноги поставлены на ладонь шире, чем требует приличие, а корсаж вырезан на палец ниже, чем диктует хороший вкус. Баралис отвернулся, чтобы ее красота не отвлекала его.
- Широтой замыслов вы превзойдете своего отца. Он видит перед собой королевство - вы должны видеть империю. Многие поколения будут произносить ваше имя. Катерина, императрица Севера, навеки останется в истории. О ваших деяниях будут говорить долгое время после того, как имя вашего отца будет забыто. - Баралис снова обернулся к ней лицом. - Помогая мне, вы поможете себе.
- Что вы хотите, чтобы я делала?
Когда Катерина произнесла эти восхитительные слова, Баралис ощутил великое облегчение. Он налил себе вина до половины кубка, выпил и лишь тогда сказал:
- Для начала я хочу знать, что на уме у вашего отца, вплоть до мелочей. С кем он видится, куда ходит, о чем ему докладывают - даже о чем он думает. Позднее мне может понадобиться проникнуть в его покои: рыцарь будет пребывать там постоянно, и, возможно, там будет всего способнее его убить. Наконец, неустанно твердите отцу, как вы желаете этого брака. Говорите, что бываете в городе и слышите, как одобряет ваше замужество народ. Быть может, стоит даже пригрозить, что вы броситесь с башни, если отец запретит вам выйти за Кайлока. Вам лучше знать.
Катерина послушно кивала на все, что он говорил. Видя знакомую поглощенность интригой на ее лице, Баралис сказал:
- Прежде чем уйти, скажите мне - что вам известно о вторжении Кайлока в Халькус?
Она затараторила, словно девочка, отвечающая урок. Содержание ее речей обеспокоило Баралиса, зато манера изложения как нельзя более порадовала.
В лицо Джеку плеснули холодной водой. За ней последовало ведро.
- Очнись, королевский ублюдок.
Джек открыл левый глаз - правый не открывался. Поначалу он подумал, что попал в ад, таким красным было все вокруг. Миг спустя он сообразил, что просто видит все сквозь багряную дымку: его единственный глаз налился кровью. Жаль, поскольку он единственный, но лучше уж красный глаз, чем никакого.
Человек, запустивший в него ведром, дышал злобой, точно Фраллит в праздничный день, и рожа у него была такого же цвета. Только Фраллит бывал багровым и без налитых кровью глаз.
- Чего ухмыляешься? - Пинок по почкам подкрепил вопрос.
Джек попытался изменить выражение лица, но это оказалось нелегким делом. Челюсть отказывалась повиноваться, а губы слишком распухли, чтобы шевелиться.
- Не делай из меня дурака, парень, не то я сотру с тебя эту улыбочку. - Человек закатил Джеку такую оплеуху, что голова сразу откинулась назад.
Что-то кольнуло Джека в грудь - и тут врата разверзлись. Каждая мышца, каждая кость, каждая частица тела вопили от боли. Конечности тянули свою песню, живот и спину жгло, а череп, казалось, расколот надвое. Болей было так много, что после первого всплеска они слились воедино.
- Ага, пропала ухмылка-то, - довольно сказал хальк.
Боль мешала думать. Не зная, что отвечать, Джек попытался поочередно кивнуть и нахмуриться. Кивок получился лучше, и часовой как будто немного подобрел. Джек, не будучи героем, вздохнул с облегчением. Это было ошибкой: грудь сразу напомнила о себе. Из легких хлынула тревожная, наводящая дурноту боль, а с нею и кровь. Джек выплюнул сгусток на пол.
- Я бы на твоем месте не беспокоился, парень, - заметил страж. Виселица - она от всего помогает. Врачует хвори лучше всякого лекаря.
Джеку до крайности надоел этот хальк. Порывшись в памяти и не найдя ничего обиднее, чем "вы, хальки, с овцами любитесь", он решил пустить в ход хотя бы это.
Крак! Сапог врезался в челюсть - раз, другой, третий.
- Эй, Понурый, оставь-ка парня! - крикнул кто-то. - Повесят его не раньше чем через неделю - что за радость дохлого в петлю совать!
Понурый, пробурчав что-то, пнул Джека напоследок в бок и вышел из каземата. Лязгнул металл, повернулся ключ, и тяжелые шаги, удаляясь, затопали по тяжелому камню.
Джек, хотя испытал облегчение, вздыхать больше не стал. Лежа на полу и глядя в низкий, бочонком, потолок, он попытался расслабить все свои ноющие мускулы. Он справился бы со всем, даже с недавними пинками часового - но боль в груди была сильнее его. Она, точно водоворот, втягивала в себя все его силы и сознание, и ему приходилось неустанно бороться с ней. Он смутно помнил торчащую из груди стрелу и собак с зубами как кинжалы. Нет, он не хотел об этом думать - но надо было думать о чем-то, чтобы отвести сознание от крутящейся воронки в груди.
Было одно, что могло отвлечь его от боли в груди: Тарисса. Она должна была ждать его этой ночью в лесу. Целые часы в темноте - а он так и не пришел. Джек стукнул кулаком по полу.
Он подвел ее, и мысль об этом была пыткой. Когда она поняла, что больше ждать не стоит? В полночь? На рассвете? Он ясно видел ее перед собой: каштановые локоны выбились из-под капюшона, на лице тревога, рука на рукоятке ножа. Она ждала его до рассвета - он был уверен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});