Но все это потом, с годами. А тогда, после окончания моего отпуска, отвез я их всех к себе на Косую Гору, в ту самую каморку. И вот в этой комнатушке, где некуда было даже поставить кроватку для младенца, наш Сашенька спал... в чемодане. А однажды ночью крышка его захлопнулась и он чуть не задохнулся в нем. Хорошо, что Рита проснулась вовремя! Здесь мы и прожили до 1950 года, пока я не поступил в военную академию.
А на Косой Горе нам повезло в том, что Рита, периодически бывая в Туле "по продовольственному вопросу", случайно встретила на улице нашего фронтового друга Жору Сергеева, бывшего неоднократно моим заместителем в боях. Так что связь наша восстановилась и не прерывалась до самой кончины Жоры в 1974 году.
В Ленинградскую же Военно-транспортную академию поступил я необычным путем.
Но немного предыстории.
В косогорском военкомате я ведал учетом офицеров запаса. Работы было много, шло постепенное сокращение армии - это мы, военкоматовские работники, чувствовали по все большему притоку на учет офицеров, уволенных в запас. И что меня больше всего волновало - боевые офицеры, не имеющие гражданской специальности, шли на самые непрестижные должности - сторожами, дворниками, а то и, несмотря на тяжелые ранения, на самые тяжелые работы навалоотбойщиками в угольные шахты под Тулой. Помню даже случай, когда подполковник, бывший начальник связи корпуса, большой специалист-практик, но не имевший по этой отрасли специального образования, едва смог устроиться дежурным телефонистом в какую-то контору.
Проработал я в военкомате почти два года, и во мне созрело решение во что бы то ни стало поступить учиться в такую военную академию, которая бы давала специальность, нужную "на гражданке". А то ведь, неровен час, уволят из армии, а кто я? Командир штрафной роты? И кому я нужен буду? И подал я рапорт в Военно-юридическую академию (Москва).
Тогда предварительные вступительные экзамены во все военные академии проходили при штабах округов, и их результаты рассматривали общие мандатные комиссии. А Военно-юридическая академия прельстила меня тем, что не нужно было сдавать экзаменов по математике, которую я за время войны, и особенно после ранения в голову, основательно подзабыл. И поехал я в феврале 1950 г. в Москву на экзамены.
Все положенное по программе сдал сравнительно успешно, хотя и не без трудностей. На заседание мандатной комиссии при штабе Московского военного округа, состоящей в основном из генералов и полковников, явился в новом кителе, со всеми орденами и медалями. Как только я доложил, что я кандидат в юридическую академию, вся комиссия подняла меня на смех: "такой боевой офицер - и не в академию имени Фрунзе!". На мой довод о том, что общевойсковая академия не дает гражданской специальности, один генерал даже стал подтрунивать: "Давай тогда уж лучше в ветеринарную! Все равно свои командирские погоны сменишь на узенькие (тогда медикам, ветеринарам и юристам было положено носить узкие погоны), зато кобылам клизмы научишься ставить, на гражданке пригодится!"
И все стали меня уговаривать поступать в Военную академию им. Фрунзе, мол, мы тебе зачтем и недостающий экзамен (по тактике и полевому уставу). Я снова проявил упорство, и тогда они заявили мне: "Не проходишь по конкурсу". Видно, в юридическую было много кандидатов, а во Фрунзенскую - недобор.
Вот так, несолоно хлебавши, я вернулся на свою Косую Гору! Но решение во что бы то ни стало поступить хоть в какую-нибудь военную академию, дающую гражданскую специальность, не оставляло меня, и, к неудовольствию военкома, я выпросил себе отпуск и уже в июне поехал в Ленинград, где было много академий.
Военно-морскую я сразу исключил (плавать-то я не умел), артиллерийскую тоже (специальность чисто военная) и поехал в Академию связи имени Буденного. Там мне отказали, но посоветовали обратиться в Военно-транспортную, где открывался новый факультет и мог быть недобор.
Когда в приемной комиссии меня стали расспрашивать о службе, я понял, что чем-то заинтересовал их, и, еще не зная, на какие факультеты будут набирать, стал упирать на то, что я из семьи потомственных железнодорожников, что и дед, и отец, и мать, и братья мои работали на железной дороге. А закончить 10 классов фактически помог мне тогдашний Нарком путей сообщения Каганович, чье имя носит избранная мною академия. Поступить же в Новосибирский военный институт инженеров железнодорожного транспорта мне помешала война, и сейчас надеюсь на исполнение этой моей мечты, поступив на факультет железнодорожного транспорта академии.
Столь страстную тираду собеседник мой с явным сожалением прервал, сообщив, что на факультеты, имеющие отношение к железной дороге, набор завершен, а вот на инженерно-автомобильный еще есть возможность поступить. Куда девался мой железнодорожный патриотизм! Я сразу же согласился, чему, кажется, обрадовался и мой собеседник. Через несколько дней я, счастливый, с документами о том, что зачислен кандидатом в слушатели и обязан явиться к установленному сроку для сдачи конкурсных вступительных экзаменов (минуя окружные предварительные), мчался в свой военкомат.
Мой райвоенком, недовольный тем, что я только и делаю, что разъезжаю по экзаменам, все-таки вынужден был меня отпустить. И хотя здесь мне нужно было сдавать и математику, и физику, и химию, да еще и все то, что я сдавал в Москве, я решился. И не знаю уж, какими усилиями мне все это удалось осилить, но я был зачислен на 1-й курс инженерно-автомобильного факультета. Можете представить себе, с какой радостью я простился с этой своей доменно-металлургической Косой Горой.
Я уже раньше говорил, что мне посчастливилось служить здесь, в академии, под началом легендарного генерала Чернякова Александра Георгиевича. Но пять лет в академии столкнули меня еще со многими хорошими людьми. О некоторых из них я просто не могу умолчать, ибо они тоже оставили во мне добрый след. Это, во-первых, начальник нашего курса, подполковник Танасиенко Николай Мартынович, молодой, по-особому подтянутый не только внешне, но и внутренне. Обладая феноменальной памятью и способностью объективно оценивать все наши поступки, он сумел быстро сплотить курс и держал его все пять лет в атмосфере искренности и правдивости. Я вскоре был назначен старостой курса, насчитывающего более сотни слушателей. Самыми близкими друзьями по курсу стали для меня подполковник Шалапин Дмитрий Иванович, избранный секретарем партбюро курса, майор Булавкин Сергей Александрович, назначенный командиром одного из пяти учебных отделений, и капитан Взятышев Николай Александрович, все пять лет избиравшийся секретарем парторганизации учебного отделения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});