Из зала крикнули:
– А не проще их в расход?
Началось веселое оживление, я ответил мирно:
– Можно и так. Дело в том, что уже первый МЭМС может выполнять целый ряд работ. Он в состоянии работать как в автоматическом режиме по заданной программе, так и выполнять указания извне. А программ, кстати, в нем целых шесть!
В зале поднялся мужчина.
– Ньюсист канала «Новости-24». Что может сделать один ваш этот…
– МЭМС, – подсказал я. – Просто МЭМС.
– Спасибо, – сказал он, – что может сделать в теле, если раковая опухоль в миллион раз крупнее? Пока он отгрызет на миллиметр, она вырастет на сантиметр!
– Раковая опухоль так быстро не растет, – заверил я, – но главное в том, что он не один. – Очень сложно было изготовить именно первый МЭМС. Но сейчас наши установки собирают в автоматическом режиме по два МЭМСа в минуту. Это очень мало, но сегодня вводим еще два комплекса по сборке. Мы верили в победу и готовились к массовому производству. Сейчас мы его начинаем!
– Что можете сказать насчет саморазмножающихся наноботов? – спросил репортер.
– Мы над этим работаем, – ответил я.
Он сказал громко:
– Это значит, как мы понимаем, что вы так ничего и не сделали?
– Еще неделю назад, – сказал я, – вы могли заявить то же самое по отношению к МЭМСам.
– Эти штуки мы видим… если это не красивая мультипликация. А наноботы?
– Увидите, – пообещал я. – Конечно, МЭМСы пока что в десятки раз крупнее даже кровяных телец, но в идеале даже МЭМСы станут такими малыми, что смогут безболезненно внедряться в эритроциты и плавать в них, как пушинка в пустой комнате. Это еще до того, как они перейдут в ранг НЭМСов, то есть наноботов.
Новостник от «ДВД-3» спросил ехидно:
– А почему все больше распространяются слухи, что ученые темнят, что могут, но не хотят создавать саморазмножающихся наноботов? С этими штуками вы сразу потеряете монополию, все перейдет к промышленникам, а так все в руках. И будете делать специализированных наноботов для лечения каждой отдельной болезни, и будет это проводиться в специальных клиниках, хотя такое можно и дома…
Я развел руками.
– Ну знаете… Хотя я понимаю, откуда дует ветер, но это уж слишком.
– Это возможно?
– Нет, – отрезал я.
– Почему? – спросил он настойчиво. – Ученые лишены человеческих слабостей?
– Смотря что называть человеческими, – возразил я. – Не будем углубляться, а то залезем в очень уж глухие дебри, скажу только, что среди ученых в самом деле практически полностью отсутствует большинство тех слабостей, которыми гордятся «простые». А конкретно, так у нас и после того, как закончим с наноботами и поставим их на поток, найдется работа. Еще более интересная!
Вообще-то человеческий род вылеплен голодом и борьбой за выживание. Даже тогда, когда уже не питекантроп, а эллин, римлянин, гунн, гренадер или коммунист победившего социализма – все боролись за выживание. Это формировало характер. Но вот сейчас на мир обрушилось материальное изобилие, в дом каждого вошли ну просто идеальные технологии. О чистоте экологии можно и не вякать, чище не бывает. Безопасность абсолютная, плюс ко всему возможность заниматься только тем, что хочется. И столько, сколько изволится самому, а не начальнику.
Словом. Борьбы никакой, а изобилия во всем – хоть захлебнись.
И, как мне показалось, захлебнулись. С одной стороны, вроде бы нельзя не дать «простым» то, что мы открыли, с другой стороны – не станем же постоянно вытирать им носы и объяснять, как жить? Взрослые люди, сами отвечают за свои поступки. Я на всю жизнь запомнил тех двух «простых» на тротуаре, которых и мы с Каролиной обошли, зажимая носы.
2094 год
В Центре нанотехнологий приступили, как они тут же громогласно заявили во всех средствах связи, к конструированию нанобота на основе вируса. Кондрашов пришел с вытянувшейся мордой, ибо вирусы – это и так уже почти готовые наноботы, нас обгоняют просто стремительно. Похоже, у нас утечка информации: как только мы приступили к такой же работе, но не раззвонили о ней, как тут же эти гады уже сообщают, что, видите ли, давно и упорно работают над этой проблемой.
– Брешут, – сказал Кондрашов со злостью.
– Брешут, – согласился и Пескарькин. – Они всегда пиарят каждый шажок. Работы мало, а визгу на весь мир!
Кондрашов упавшим голосом напомнил, что хотя вирус и есть готовый нанобот, которого надо всего лишь научить функционировать вне клетки, но в этом как раз и основная проблема. Размер вируса идеален для нанобота: несколько десятков нанометров, его даже в микроскоп не видно, так как короче световой волны, однако вне клетки он существует только в виде мертвого кристалла. Скажем мягче: в неактивной кристаллической форме. В этой неактивной форме он может существовать хоть миллиарды лет, для него нет времени, но при контакте с клеткой он как-то проникает в нее, причем – никто не знает, как проникает, оболочка остается вне клетки, а впрыскивается только РНК, которая почему-то и как-то добирается до рибосомы и перепрограммирует ее на воспроизводство вирусов.
Он вдруг сконфузился, уловив по лицам, что многие уже потеряли нить его рассуждений, взглянул на меня умоляюще. Я сказал нетерпеливо:
– Словом, этих «почему-то» и «как-то» настолько много, что хотя в Центре и сократили себе дорогу сразу вполовину, однако же никто не знает, гладкий ли последний участок к финишной прямой или придется бежать по канавам.
Пескарькин сказал задумчиво:
– У вирусов есть один важный момент…
– Какой?
– У живых существ… любых!.. нет механизма репликации в виде РНК. Только в ДНК. Так что вирус очень удобен для переделывания в нужного нам бота.
Они смотрели на меня с ожиданием. Я ощутил себя на краю пропасти, бизнес жесток и не прощает ошибок, а я могу всех увести по неверному пути. Коллектив у нас немаленький.
– Нет, – проговорил я с хрипотцой в голосе, но стараясь, чтобы звучал твердо. – Нет, мы пойдем тем путем, каким шли.
– А как с тем, что мы им дали фору?
Я сказал раздраженно:
– Этой форой еще надо уметь воспользоваться. Да и фора ли?
Они разошлись по местам, я включил скоп и сделал вид, что погружен в расчеты. Внутри болезненно ноет, вот от таких стрессов и возникают всякие язвы желудка и быстро бегущие канцеры. Прошлепал я ушами или нет? По всем расчетам – прохлопал. И сильно прохлопал. Однако же я и раньше знал про вирусы, знал, что это в лучшем случае нечто промежуточное между живой и неживой природой либо вообще нечто неживое, сконструированное каким-то неземным хакером для порчи вселенского компьютера.
Если я знал, то почему не обратил внимания? Или чутье мое туповато прохлопало ушами? А что, если, напротив, не прохлопало, а как раз и повело меня мимо и дальше, потому что здесь мне ловить нечего? Если я дурак, с легкостью могу ошибиться, то чутье поумнее меня: работать за меня не станет, да и не умеет, но не дает ступать на ложные тропки?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});